Борис Конофальский - Длань Господня

Роха приехал с людьми и лошадьми, пушки со двора вывез, сразу столько места освободилось. Игнатий вышел, подмел за ними, так чисто стало на дворе. Хорошо стало. Лошадям и ее карете теперь было где развернуться.

А зелье не шло, перегрела, что ли. Загустела основа, потемнела.

А она по дурости туда вылила выварку из мандрагоры. Так обидно было, Зельда с Игнатием ее неделю искали, а она по глупости половину такой ценности извела. Еще и три дня кропотливой работы псу под хвост. Как досадно это было! Тут Ута под руку попалась, пришла, спрашивала что-то, так нахлестала ей по щекам от огорчения. Села потом, поплакала даже. После подошла к зеркалу, слезы вытерла. Успокоилась. Даже заплаканная была красива. Но сделала бедра чуть пошире. Ну, и потом скулы чуть-чуть повыше.

Тут пришла зареванная Ута и сказала, что от книготорговца прибежал мальчишка посыльный.

Агнес накинула платье, даже чепец на голову не надела, не велик гость, приняла свой настоящий вид и спустилась вниз:

— Ну, что тебе?

— Господин Люббель просил вас быть, — говорил мальчишка, низко кланяясь перед этим.

— Хорошо, буду, — сказала Агнес, — ступай.

А мальчишка не уходил, глаза косил, стоял да кланялся опять.

— Зельда, — догадалась госпожа, — дай ему крейцер.

Видно, что мелочный мерзавец Люббель сам денег не дал, решил, что она заплатит посыльному.

— Один? — скривился мальчишка, беря монетку и пряча ее за щеку.

— Одного будет довольно, — сказала горбунья, выталкивая мальчишку в дверь. — Ступай.

Агнес вздохнула, нужно, конечно, было снова делать выварку из оставшейся мандрагоры, да было что-то лень. Вот и решила она развеяться:

— Игнатий, карету готовь, Ута, одежду неси. Поеду по городу прокачусь до ужина.

Как всегда, Удо Люббель был неприятен и дурно пахнул, новые зубы у него не выросли, а те, что еще оставались, не побелели вдруг. Но что тут поделаешь, других людишек на такую работу сыскать было трудно. Не всякий отважится отыскивать такие книги и такие вещи, что были ей нужны. Да и не всякий знает, где такие искать. Вот и терпела она его, морщила нос, смотреть на него не могла, но терпела. Сама она на его фоне гляделась ангелом во плоти. Стала девушка себе стати добавлять. В плечи, в бедра, в зад. Роста прибавила, лицу округлости. Вся чистая была и телом, и одеждой. С кожи все прыщи, все пятна и оспины, все, что портить ее могло, убирала. Лицо чистое, ангел, да и только. И главное — теперь быть такой ей труда не составляло. Да хоть весь день она так проходить могла. До самой ночи не устала бы такую простенькую красоту держать.

— Вы ослепительны, прекрасная госпожа, — шепелявил книготорговец, низко кланяясь.

Нет, не врал ублюдок, не льстил, она щекой чувствовала, как сморит и смотрит он на нее, словно жрет ее погаными глазами своими. Ах, как приятно было красавицей быть. Только платье нужно новое, это для такого ее роста коротко уже было. Еще и старо оно, подол и манжеты уже обтрепались, да и не носят такие уже в Ланне.

— Показывай то, зачем звал, — холодно сказала Агнес.

— Вот, молодая госпожа, вот, что прислал мне один мастер, — он начал из ящика с соломой доставать дерюгу, рассказывал при этом. — То мастер хороший, хороший, госпожа. Его один раз инквизиция брала, так ему бежать пришлось.

Люббель развернул дерюгу и показал девушке шар. Это был небольшой, молочно-белый шар. Это был удивительно красивый шар. На грязной руке книготорговца он выглядел беззащитно. Черные ободки его давно нестриженых ногтей гляделись на молочной поверхности шара кощунством.

Агнес поторопилась взять этот чудесный шар из грязной лапы, так торопилась, словно спасала это волшебное стекло. Вырвав шар, она сразу принялась глядеть в него, приближая стекло к глазам и отдаляя его.

— Это мастер прославлен своим искусством, — продолжал книготорговец вздыхая. — Боюсь, госпожа, даже цену вам сказать, что он просит за шар.

— Да уж не стесняйся, говори, — произнесла девушка, не отрывая глаз от белого стекла.

— Хочет он сто двадцать талеров, — заискивающе произнес Люббель.

— Он хочет или ты хочешь? — уточнила Агнес, все еще не отрываясь от шара.

— Он, госпожа, он, моей корысти тут нету.

Тут девушка, наконец, оторвалась от стекла, размахнулась и ударила шаром о каменную стену. Так ударила, что осколки брызнули в разные стороны, а она сказала:

— Сто двадцать талеров многовато за красивую стекляшку, в которой нет жизни.

— Госпожа моя, — Люббель растерянно осматривал пол, на котором валялись крупные и мелкие белые куски стекла, — госпожа моя, а что же я скажу… мастеру?

— Скажи, что везет ему сильно, не буду я его наказывать за обман его, — она взяла из кошеля талер и кинула его Люббелю. — Собери стекло да отправь ему обратно. И напиши, что если он недоволен будет, так пусть приедет сюда и скажет мне о своем недовольстве. А уж я найду, что ему ответить.

Она повернулась и пошла к двери, но на ходу, головы не оборачивая, спросила:

— Книги интересные ищешь мне?

— Ищу, госпожа, ищу, — невесело отвечал ей книготорговец, глядя на куски стекла на своем полу, — кажется, нашел вам «Манипуляции» Маллера.

Агнес сразу остановилась, развернулась к нему, она знала это слово:

— Манипуляции? Что за книга?

— О! Это знаменитая книга, инквизиция ее воспретила, за одну эту книгу можно попасть в лапы попов, — говорил Люббель. — Там писано, как управлять людьми помимо их воли и желанием своим подчинять себе слабых.

— Хочу эту книгу, — сразу сказала Агнес. Она уже умела кое-что из этого делать, но делала это по женскому наитию, не зная тонкостей.

— За ту книгу отдать придется много денег, — предостерег ее книготорговец.

— Сколько?

— Не знаю, не знаю, госпожа, книга это редкая, за нее могут и пятьдесят монет попросить.

— Соглашайся, — сразу сказала Агнес.

— Госпожа, — Люббель сразу перестал грустить по поводу разбитого шара, его голос стал заискивающим.

— Что?

— Мне тоже нужно на что-то существовать, мои потребности скромны, но они есть…

— Получишь пять монет, — сразу сказала Агнес.

Кажется, эта была не та сумма, на которую Люббель рассчитывал, но спорить он не стал.

— Хорошо, госпожа, книгу я велю везти нам, по почте ее слать неразумно будет, хозяин сам ее привезет.

— Хорошо.

— И еще меня… Меня… — он мялся.

— Что еще?

— Мастер, что делал шар, будет разгневан, боюсь, что… Как бы… Он… Не осерчал и не потребовал…

— Пусть молится, чтобы я не осерчала за то, что обмануть меня хотел, — сказала Агнес. Она снова хотела уже уходить, но опять остановилась. — А знаешь ли ты что-нибудь о епископе Бернарде?

— Настоятеле храма святого Николая Угодника?