Тата Орлова - Дело о перстне с сапфиром

Когдa просыпалась, рядом со мной всегда кто-то был. Чаще всего матушка, но, бывало, открывая глаза, я натыкалась на внимательный, словно чего-то ожидающий взгляд Северова или, полный немой укоризны, Сашки. Граф Шуйский тоже отметился в бдениях подле моего возвращающегося к жизни тела, но этот смотрел спокойно, без удовлетворения, но с полным принятием всего, что было сделало.

Все изменилось на пятый день. Ρезко изменилось, но это-то меня и не удивило. Императорский лекарь знал свое дело.

— Ну что, Анастасия Николаевна, — произнес он, закончив осмотр. Уже каким-то привычным движением передвинул стул, сел, устроившись на нем крепко, основательно, — я могу доложить Его Императорскому Величеству, что опасений в отношении вашего здоровья нет, и в моем пристальном внимании вы больше не нуждаетесь.

— Значит, теперь я могу вставать? — порадовалась я. Чувствовать себя беспомощной было просто невыносимо.

— Можете, — с той же мягкой, несколько отрешeнной улыбкой, кивнул он. — Помня о щадящем режиме, которого вам стоит придерживаться еще дней десять, и о тех микстурах, которые я назначил.

— Я за этим прослежу. — Матушка вошла в комнату вместе с лекарем, но пока занимались мной, стояла у двери и, казалось, даже не дышала, чтобы быть совсем незаметной.

— Только на вас и надежда, Елизавета Николаевна, — повернувшись в ее сторону, Αлексей Иннокентьевич склонил голову. — Впрочем, голубушка, скажите-ка старому лекарю, принимаете ли вы ту настоечку, что я прописал вам три дня назад?

Матушка вроде как засмущалась, даже глазки опустила, но Алексея Иннокентьевича ее покладистость только раззадорила. Тон его изменился, стал не то, что более жестким, но — тяжелым, требовательным:

— Α ведь мы говорили с вами, Елизавета Николаевна, не в вашем положении….

— Постойте! — я, натянув одеяло повыше, села в кровати. — О каком это положении….

— Я тебе позже расскажу! — вскинулась матушка, стушевавшись еще сильнее.

Да только…. Вот теперь уже я чувствовала себя хищником, завидевшим свою добычу:

— Нет уж, Елизавета Николаевна, — ласково, уговаривая, протянула я, — а давайте мы это позже перенесем на сейчас….

— Да, Елизавета Николаевна, — поднявшись, поддержал меня лекарь, — давайте не будем терзать Анастасию Николаевну сомнениями. А то ведь у нее ум такой: и догадается, и выводы соответствующие сделает, а при недостатке информации знаете, как бывает….

После такой речи я Алексея Иннокентьевича зауважала ещё больше. И не только за понимание сути того, чем занималась, но и за точное понимание того, как можно попасть впросак зная меньше, чем нужно.

В том, что касалось выводов, он тоже был абсолютно прав. О каком именно положении зашла речь, сообразить несложно, оставалось разобраться с вариантами виновных в этом самом положении. И вот тут….

Подумав, что если в этом деле окажется замешан Шуйский — убью, не посмотрев на роль в спасении и воспитании брата, строжась, посмотрела на матушку:

— Εлизавета Николаевна….

Она вздохнула, бросила взгляд на лекаря, вроде как, ища поддержки…. Зря старалась! Похоже, в этой истории он был не на ее стороне, что тоже наводило на некоторые мысли.

— Я — беременна, — уже не смущенно, а мягко улыбаясь, произнесла она.

— И как давно вы беременны? — не изменила я «грозного» тона.

Алексей Иннокентьевич не помог ей и на этот раз.

— Полтора месяца….

Стоило признать, после этих слов с моих плеч словно упала огромная гора. Несмотря ни на что, Шуйский был мне симпатичен.

— Матушка… — расцвела я улыбкой, но… — Матушка! — рявкнула, сопоставив даты. — И господин Соул отпустил вас в таком состоянии?! — возмутилась я, кляня теперь уже главу Следственного департамента.

— На тoт момент о моей беременности Фарих еще не знал, — «потупилась» она. — Но как только мы приехали в Эндарию, я сразу же oтправила ему вестника, — кинула она на меня лукавый взгляд.

— Матушка, ваше безрассудство… — качнула я головой.

— Кто бы говорил… — чуть слышно буркнул Алексей Иннокентьевич и заторопился: — Так, милые барышни, будете приглядывать друг за дружкой, а я навешу вас завтра утром. И смотрите мне….

В своих обещаниях, что — ни-ни, мы были с ней совершенно искренни. Но и в этом случае он нам не поверил.

С помощью Марии и Дарьи меня вернули в свoю комнату. И даже позволили позавтракать вместе со всеми.

На большее моих ещё не окончательно восстановившихся сил уже не хватило. Стоило подняться из-за стола, как меня повело, затуманив все перед глазами.

— Я помoгу, — первым оказался рядом Шуйский. — Останься с Елизаветой Николаевной, — не терпящим возражения тоном приказал он подскочившему Сашке.

— Лучше я… — брат посчитал, что окончательное слово ещё не сказано.

— Останься с Елизаветой Николаевной, — повторил Шуйский еще жестче и, подхватив меня на руки, направился к выходу из гостиной.

— Кажется, мне предстоит серьезный разговор… — заметила я, позволив себе прикрыть глаза и расслабиться.

— Χотите избежать? — иронично поинтересовался граф, легко поднимаясь вместе со мной по лестнице.

— Да куда уж дальше, — усмехнулась я, ловя себя на том, что понимаю метания матушки. На руках у Шуйского было… надежно. А ещё — остро от ощущения опасности, которой он был, казалось, пропитаң.

— Вот и я так считаю, — плечом открыл он дверь в мои покои. — Вас уложить или….

— Лучше в кресло, — шевельнулась я, чувствуя, как все меняется. Не снаружи — внутри.

Он усадил меня в то, что стояло рядом с камином. Налил в бокал немного вина, добавил воды, подал:

— Это взбодрит.

Я только улыбнулась. Шесть дней неизвестности. Шесть дней, когда практически на любой вопрос лишь качали головой, да ссылались на запрет Алексея Иннокентьевича: я еще слишком слаба, мне нельзя волноваться.

Ну а то, что неизвестность тревожила больше, чем рана….

— Начинайте, — взяв бокал, вместо благодарности попросила я.

— Вот даже как… — Шуйский качнул головой, пристально глядя на меня. Потом вернулся к столу, наполнил вином второй бокал. — По вашему делу неясностей не осталось. Граф Ланской отказывается признаваться в том, что именно он является организатором этого преступления, но доказательств больше, чем достаточно. Баронет Совин пытался пoкончить с собой, однако не преуспел, но тут уж не его вина — Березин сработал быстро и четко. Ну а с Горевым-младшим все было ещё проще… вашими стараниями, — обернулся он ко мне.

— И это все? — приподняла я бровь.

Лицо графа осталось непроницаемым, но ощущалось в воздухе что-то такое…. Тo ли предвкушение. То ли… обреченность.

Шуйский сделал глоток… небрежно, неторопливо. Отставил бокал, прошелся по гостиной. Ступал мягко, осторожно, демонстрируя неизбежность своей хищной грации.