Теодора Госс - Европейское путешествие леди-монстров

– Все в гостиную, – скомандовала Ирен, когда они уже поднялись наверх и стояли в прихожей. – Жюстина, не могли бы вы унести тело… я хотела сказать – миссис Ван Хельсинг в кабинет внизу? Положите ее, пожалуйста, на стол. Грета, ты устроишь все как полагается? Ну, знаешь… чтобы все было достойно. А раз уж ты все равно пойдешь мимо кухни, попроси фрау Шмидт принести нам кофе с булочками. И захвати свежих бинтов, чтобы заново перевязать рану Люсинде – это не терпит отлагательства. Ханну я послала улаживать последствия этого дела. Я понимаю, вы все устали и голодны, но, думаю, нам нужно все обсудить – и лучше прямо сейчас, не откладывая.

Как же приятно было снова войти в гостиную Ирен! После всего, что произошло за последние дни, она казалось такой… обычной, нормальной. В окна светило солнце, на столик кто-то поставил вазу с тюльпанами. Тюльпаны были полосатые, махровые – как с картины Рембрандта. Все это имело такой цивилизованный вид. Мир психиатрических лечебниц, схваток в темных переулках и внезапных смертей словно отодвинулся на миллион миль. Ах, если бы!

– Еще ничего не закончилось, – сказала Ирен. – Как я уже сказала Грете, вам четверым нужно как можно скорее уезжать из Вены. Из Кранкенхауса пропали сразу три пациентки – будет расследование. Оно приведет к Зигмунду, который, конечно же, будет потрясен и огорчен исчезновением своей больной. Как только мы закончим наш разговор, я позвоню ему и скажу, что Люсинда и Диана с нами. Ему нужно будет подготовить какую-то легенду для администрации лечебницы, и, вероятно, для полиции. Но остается еще один вопрос – те люди, что на нас напали. Кто они? Кто их послал? И почему они не умирают?

Она обернулась к Люсинде, сидевшей рядом с Мэри на диване. Диана заняла одно из кресел.

– Можно? – спросила Ирен и сняла с Люсинды белую шапочку. Ее длинные льняные волосы упали на плечи. Люсинда коснулась волос руками, словно желая убедиться, что они никуда не делись, а затем растрепала их так, что они упали на глаза.

– Милая моя, – сказала Ирен, снова пригладила ей волосы, а затем села рядом с Люсиндой, так, что та оказалась между ней и Мэри, и взяла ее за руку. – Я понимаю, вы перенесли чудовищные испытания и тяжкую потерю. Мне очень жаль. Но вы должны рассказать нам, что случилось с вами и с вашей матерью – это ведь ваша мать, верно? Ваша экономка, фрау Мюллер, сказала мне, что она умерла, но, должно быть, это ваш отец ей так сказал. Верно я догадываюсь? Не могу даже представить, что вам обеим пришлось пережить. Надеюсь, вы расскажете нам, как вы с ней оказались в Кранкенхаусе, – и, если вам это известно, о том, кто эти люди.

Люсинда сжала ладонь Ирен обеими руками.

– Да, – сказала она. – Я расскажу вам мою историю.

Мэри хотелось сказать что-нибудь Люсинде: она ведь знала, каково это – лишиться матери. Но она не представляла, чем тут можно хоть сколько-нибудь утешить. Ирен это умеет лучше.

Тут как раз вернулись Жюстина с Гретой. За ними вошла фрау Шмидт, и – о, райское блаженство! Запах свежих булочек и кофе! Мэри впервые поняла, в чем секрет любви к кофе. Если не спать всю ночь, спасаясь от пожара в лечебнице для душевнобольных или от агрессивных мужчин, которые ни в какую не хотят умирать, даже после выстрела в лоб, или от того и другого сразу, – лучше кофе нет ничего.

Миссис Пул: – Я в любом случае предпочту хороший английский чай.

Беатриче: – Если быть точными, миссис Пул, это индийский и китайский чай. В Англии чай не растет. Camellia sinensis – субтропическое растение.

Миссис Пул: – Ну, если уж чай не английский, то я не знаю, что же тогда английское!

У Греты в руках была какая-то жестянка. Она подошла к Люсинде, размотала полосы разорванной нижней юбки, которыми Мэри наспех перевязала ей плечо, и оттянула воротник платья.

– Рана не опасная, – сказала она. – Просто царапина. Должно быть, это кровь нападавшего. Я промою спиртом, но перевязка, думаю, не понадобится.

Как такое может быть? Или Мэри не разглядела в горячке схватки? Наверное, так и было, хотя тогда ей показалось, что Люсинда ранена серьезно.

– Что ж, это большое облегчение, – сказала Ирен. – Я опасалась, как бы не случилось заражения. Идите сюда, милая. Выпейте кофе – вам станет немного получше.

Ирен стала разливать кофе, и вскоре все они уже сидели с чашками в руках и с булочками на тарелках (на Дианиной – по одной каждой разновидности), – все, кроме Люсинды: она покачала головой в знак того, что ничего не хочет. Ирен спросила:

– Вы уверены? Если захотите выпить чашечку кофе, только скажите. И… вы хотели рассказать нам вашу историю.

Люсинда сидела, опустив глаза. В солнечном свете, падавшем из окна, ее волосы золотились, и выбившиеся кудри стояли ореолом вокруг головы. Она была похожа на юную, бледную, испуганную Мадонну.

– Реки крови, – проговорила она. – Я плыла по рекам крови.

– О, господи, – сказала Диана. – Да она чокнутая. Просто чокнутая, и все.

– Помолчи, – сказала Ирен. – Продолжайте, милая. Где были эти реки крови?

– В Амстердаме, в Париже и в Вене, – ответила Люсинда. Она подняла взгляд. Глаза у нее были светло-зеленые, цвета весенней листвы. Казалось, они смотрят куда-то далеко-далеко. – Я плыла, и тонула, и умирала трижды. Трижды меня возвращали к жизни, как Христа, воскресшего на третий день. В меня вонзали острие, а он висел на кресте.

– Острие чего? – спросила Ирен.

Что за странный разговор? Мэри ужасно не хотелось соглашаться с Дианой, но девушка и правда казалась… ну… безумной. Должно быть, поэтому она и очутилась в Кранкенхаусе. Мэри откусила кусочек булочки и не смогла сдержать урчание в животе. До чего же она проголодалась! В этой булочке начинка была из ореховой пасты.

– Иголки, – буднично ответила Люсинда.

– Можете показать? – спросила Ирен.

Люсинда закатала рукав серого платья. По руке тянулась цепочка маленьких точек, словно нанесенных красными чернилами.

Ирен провела пальцами по Люсиндиной руке. Подняла второй рукав. На второй руке были точно такие же красные отметины.

– А эти реки крови – откуда они?

– Они текли из Гефсиманского сада, – сказала Люсинда. – И из моих рук. Они текли, я тонула и умирала, но меня не хоронили. На третий день я воскресала по велению своего отца.

– Вашего отца… – повторила Ирен. – А вы знаете, кто ваш отец?

– Господь, – ответила Люсинда. – Он мой единственный отец. Мой земной отец бросил меня.

Ирен глотнула кофе.

– Ах! – почти невольно вырвалось у нее. – Мне этого очень, очень не хватало. – Она вновь повернулась к Люсинде. – Итак, расскажите мне о вашем отце. О вашем земном отце.

– У меня больше нет отца, – сказала Люсинда. – Он согрешил, тяжко согрешил. Он водил дружбу с демонами, и Господь, верно, осудит его на вечные муки.