Тим Пауэрс - Последний выдох [litres]

На нее глазели люди. Когда она пыталась подняться на ноги, ей показалось, будто кто-то крикнул ей borracha! – пьянчуга! На противоположной стороне улицы на светофоре наконец-то замигал сигнал, позволяющий пересечь улицу, и, подобрав сумку обеими руками, она зашагала между линиями пешеходного перехода к обочине через дорогу, ощущая, как на лбу проступил холодный пот от позора. Но, лишь услышав чавканье от контакта подошвы ее обуви с асфальтом и опустив взгляд достаточно вовремя, чтобы увидеть, как вывалившееся из порвавшейся сумки яйцо разбивается об асфальт, она поняла, что снова перешла на «время бара».

Предельно осторожно, чтобы не возбуждать эффектов «времени бара», она поднялась с дороги на тротуар, пересекла его и прислонилась к кирпичной стене ресторана mariscos [48] С морепродуктами. , задыхаясь от насыщенного запахами моллюсков и сальсы воздуха, который валил от оконного вентилятора.

«Наверное, Салливан где-то рядом, – нервно подумала она. – Он сказал, что эффект может возникать, когда мы рядом: при пересечении наши поля-антенны образуют «интерференционные полосы» – с ним и сестрой такое постоянно случалось. Или это Фрэнк Роча беспомощно срезонировал на шарканье моей обуви (хотя засунутый в нее сушеный палец должен защищать меня от узнавания призраками). Может, я ошиблась, и мне померещилось , будто я слышала шлепок яйца об асфальт до того, как оно упало на самом деле. В конце концов, я уже давно не высыпаюсь, питаюсь как попало…»

Ну конечно, она стояла прямо напротив дома по адресу Беверли-15415. Медленно и угрюмо она подняла взгляд вверх. Двухэтажное здание перекрасили. Сейчас она уже все равно не помнила, закоптили ли вырвавшиеся языки пламени облицовку или нет. Окна помещения, в котором располагался конференц-зал, снова были остеклены, а между стеклами и шторами висела зеленая неоновая вывеска «ЯСНОВИДЯЩИЙ-ХИРОМАНТ».

С горечью в сердце она пожелала удачи нынешнему арендатору. «Тебе ни за что не устроить такого грандиозного представления, какое было у меня».

В ту последнюю среду, в тот вечер Хеллоуина Фрэнк Роча пришел пьяным в стельку. С тех пор как она прочла его нелепое послание, прошла неделя, и, несмотря на его состояние, она позволила ему остаться, главным образом из-за чувства вины и неуверенности. Дым от свечей и благовоний поглотил запах кордита.

В какой-то момент в начале вечера он отпустил ее руку и нащупал что-то в кармане кожаного пиджака. Раздался глухой щелчок , и Фрэнк Роча вздрогнул, коротко кашлянул, после чего снова взял ее за руку и «сеанс» продолжился. Фрэнк Роча продолжал бормотать и всхлипывать, никто из присутствующих даже не догадался, что он уже мертв, что он аккуратно и точно, прямо в свое сердце, выстрелил из револьвера 22-го калибра.

Позднее, в темноте, он снова высвободил свою руку из ее ладони, но на этот раз чтобы ущипнуть ее за бедро под столом. Не желая оскорбить его чувств, она немного раздумывала, прежде чем строго оттолкнула его руку. К счастью, в этот момент она смотрела в другую сторону.

Горячий воздух накрыл ее с силой выпавшего из поезда почтового мешка, – Фрэнк Роча взорвался белым пламенем. Элизелд и сидевший по другую от него сторону человек тоже загорелись и упали в кутерьму визжащих тел и складных стульев. Все были абсолютно ослеплены яркостью магниевого факела размером в человеческий рост, в который превратился Фрэнк Роча.

И тогда начался «настоящий «сеанс».

Элизелд отвернулась от белоснежного здания напротив и заставила себя несколько раз вдохнуть медленно и глубоко.

Чтобы отвлечься, она достала из кармана джинсов пластиковый компас и посмотрела на него…

Но он показывал на юго-восток, прямо вдоль Беверли в сторону Сивик-центра.

Стрелка компаса не пыталась синхронизироваться с проезжающими мимо машинами или проходящими пешеходами. В отличие от ранее наблюдаемых ею случаев с заброшенным «Фольксвагеном» и дверью бара, на этот раз источник был где-то далеко.

«Там… в той стороне есть призрак , – осторожно подумала она, пытаясь смириться с мыслью. – Большой».

С Бельмон-авеню на малой скорости тяжело свернул грузовик по перевозке мебели и выехал на бульвар, где по крашеному асфальту туда-сюда сновали маленькие «Тойоты» и старые большие машины-амфибии «Ла-Бамба» – вверх в сторону Голливуда или вниз в сторону городской управы, где вороны и голуби размахивали крыльями вокруг светофоров или подбирали мусор с освещенных холодным солнцем тротуаров… но где-то здесь же, на Беверли, со стороны Харбор-фривей бродил неспящий большой призрак.

Призраки прибыли на «сеанс» в период переполоха, когда охваченные огнем люди срывали с окон шторы и заворачивались в них. Фрэнк Роча представлял собой клокочущее белое пламя, к которому никто не мог подобраться близко.

Тогда у Элизелд наполовину сгорели волосы. Погасив огонь на себе, Элизелд сожгла себе руки и лицо в тщетной попытке набросить штору на Фрэнка Рочу, но на сегодняшний день ярче всего в памяти звучала агония оглушительных, опустошающих криков.

Двери коридора распахнулись, и в конференц-зал стали входить люди, которые, казалось, не замечали пожара. Они не совсем входили , они будто скользили или плыли по воздуху или мерцали, как в плохой анимации. Почти на всех неправильно лежал свет: тени на их лицах не соответствовали огню пылающего на полу тела, а когда они вдруг повернулись к нему, необъяснимо устойчивые тени вдруг стали походить на дыры.

Другие явились с потолка: в воздухе немыслимо плавали несколько гигантских младенцев со свисающими с живота багровыми пуповинами, их огромные лица были красными, а рты распахивались отвратительно широко, когда они завывали, как торнадо.

Кровавые, мяукающие эмбрионы цыплят клевали и царапали горящий череп Элизелд, а когда она пыталась отбиться, падали ей прямо на лицо.

Вместо того чтобы бежать к дверям, где толпились призраки, все на четвереньках расползались по углам, стараясь находиться ниже клубов тяжелого дыма с запахом горелой кожи. На трех пациентах, двух женщинах и мужчине, разорвалась одежда, выпустив длинных и мясистых змей, которые росли, извиваясь вверх, словно питоны, а затем надулись и покрылись щербинами, изображая с бульбообразного конца гримасничающие человеческие лица.

Лица на мясистых змеебульбах и пестрые от теней лица вторгшихся призраков, а еще красные лица гигантских младенцев и окровавленные, покрытые копотью, заплаканные лица пациентов Элизелд кричали, визжали, лепетали, молились, рыдали и смеялись, пока Фрэнк Роча полыхал посреди комнаты, подобно доменной печи. К тому моменту, когда его невыносимо яркое тело накренилось, опрокинулось и рухнуло, проваливаясь сквозь пол, большие окна уже полопались, их разбитые вдребезги стекла кружили кристаллическими иглами и уносились во тьму, а люди вылезали наружу, висели на балках и падали на клумбы внизу. Элизелд подтащила к окну женщину без сознания, каким-то образом взвалила ее неподвижное тело на плечо и вылезла наружу. От прыжка она чуть не сломала себе шею, ноги в коленях и челюсть, но когда на парковке с визгом затормозили пожарные машины, она проводила реанимацию бессознательного пациента.