Грег Бир - Королева ангелов [litres]

И все же он их помнил. И мог как-то почтить их память. Что подойдет ему лучше всего в нынешнем состоянии? Он сверился со своим кредитовым остатком, обнаружил, что может потратить несколько сотен долларов, и спросил старуху, что он может купить для двух близких друзей при таких скудных ресурсах.

Женщина вернулась в магазин, поманив его пальцем.

– Живете поблизости? – спросила она. Ричард покачал головой. Он посмотрел на полки, заваленные странными ритуальными принадлежностями, очень неожиданными в цветочном магазине. Крошечные склянки с травами и маслами, коробки с пучками сушеных листьев и кореньев, низкие круглые баночки с очищенным маслом, порошками для натираний и освященной кукурузной мукой, разноцветный сахар, простые и ароматизированные свечи, вышитые и парчовые церемониальные мантии на вешалочках на старинной хромированной стальной раме для одежды, полки с керамическими чашами, залитыми сверху воском и обвязанными ленточками, привязанные проволокой узкие высокие барабаны на северной стене магазина, огромная керамическая урна, выкрашенная в черный и кирпично-красный цвета, раскорячившаяся в самом дальнем углу у прилавка.

– Тогда откуда вы? – продолжила она.

– Я прогуливался и размышлял, – сказал он. – Прошу простить мое любопытство, но мне показалось, что это цветочный…

– Верно, – сказала женщина. – Но тут есть спрос и на товары для сантерии и вуду, лекарственные травы и тому подобное. Мы обслуживаем покровителей восточных мистерий, Братство Урантии, розенкрейцеров, обряды хаббардистов-схизматиков, исламских сестер Фатимы. Что бы вам ни понадобилось, у нас оно найдется.

Он посмотрел на большую черно-красную урну.

– Что в ней? – спросил он.

– Шесть сотен ножей, о которых известно, что ими убивали людей, – сказала женщина. – Хранятся в освященном масле, чтобы смягчать накопившуюся в них боль. Ну, не жалеете, что спросили? Мы можем обеспечить любые цветы, какие захотите. Посмотрите-ка в каталогах. – Она вызвала на старый экран изображение благоухающего сада. – Просто скажите, что нужно. Можем доставить.

– Мне нужно что-то, что я мог бы забрать прямо сейчас, – сказал Ричард. И с сомнением посмотрел на урну.

– Тогда все то, что прямо перед вами. Вы сектант или экстремал?

– Нет, – сказал он. – Писатель.

– Никакой разницы. Все мечтатели. Я продаю им всем. У меня есть талисман для писателей. На Лит или Виз или и то и другое. Гарантирует удовлетворительное вещание и роялти. – Она подмигнула.

– Спасибо, нет, – сказал Ричард.

Она поманила его к передней части магазина и указала на стоявшие под навесом вазы со свежими цветами.

– Розы, благородный нанопродукт. Не отличить от настоящих, – сказала она. – Пахнут замечательно. Полностью натуральные. Из отходов переработки зерна.

Он из вежливости восхитился розами и признал, что они очень милы, но отказался.

– Что-нибудь настоящее, пожалуйста.

Она пожала плечами – о вкусах не спорят – и подняла обернутый букет из дюжины оранжевых, белых и черных зимних лилий.

– «Доминиканская слава», – сказала она. – Выведены в стране моих предков. Семьдесят пять и акциз Дядюшки Папика.

– Годится. Очень красивые. Могу я приобрести у вас еще такой же белой оберточной бумаги?

– Сегодня такой чудесный вечер, – сказала женщина. – Я дам вам пару метров бесплатно.

Затем он заглянул в магазин традиционных художественных промыслов и купил бутылку синей темперы. Сидя на скамейке на заднем дворике магазина, обнесенном старым растрескавшимся деревянным забором, шаркая ногами по бетонной плите, заляпанной при неосторожных попытках юнцов приобщиться к искусству, Ричард, разложив оберточную бумагу, стал тщательно выписывать буквы.

Давно смеркалось, когда он вернулся к стене банка. Под мышкой он держал свернутый в трубку плакат, в другой руке нес цветы, широкую кисть и бутылочку клейстера. Размазав клейстер широкой кистью по нечитаемому участку истертых плакатов, он разгладил свой на блестящей липкой поверхности. Затем одну за другой приклеил по его краю лилии.

Первый Восточный Комплекс постепенно сворачивал свои зеркальные стены. На город внизу опустился настоящий вечер; к тому времени, как Ричард закончил, дуги уличного освещения танцевали между раздвоенными вершинами высоких фонарных столбов в обе стороны по бульвару, издавая зыбучую электрическую ночную музыку.

Он стоял пятками на поребрике, отойдя от своего импровизированного мемориала, и шепотом читал себе сделанную надпись, не беспокоясь о том, что могут подумать редкие пешеходы теневой зоны.

Памяти Джины и Дионы. Памяти Эмануэля Голдсмита и тех, кого он убил. Ибо Господь спас всех нас, людей, мудрецов и идиотов. Памяти меня самого. Боже мой, почему же так больно, когда мы танцуем?

Довольный, он резко развернулся и, оставив кисти и клей, ушел в ночь.

Мэри сидела в кабинете начальника тюрьмы «Тысяча цветов» и изучала паспорт и немногие бумаги в деле заключенного в Эспаньоле. Сулавье и начальник тюрьмы громко спорили на креольском и испанском в следующей по коридору комнате, тюремном архиве.

Паспорт гражданина Соединенных Штатов принадлежал Эмануэлю Голдсмиту. Это был примитивный бумажный документ – образца, которому все еще отдавали предпочтение в некоторых странах и который по-прежнему признавали в большинстве стран; собственные законы Эспаньолы в отношении документов гостей допускали широкую свободу, как и подобает стране, получающей значительный доход от туризма.

Паспортная фотография Голдсмита, сделанная несколько лет назад, имела некоторое сходство с заключенным, если не присматриваться. Но во всех прочих документах – идентификационной смарт-карте штата Аризона, медицинском полисе, карточке социального страхования – стояло имя Эфраима Ибарры. Имя было ей незнакомо.

Сулавье вошел в кабинет, энергично качая головой. За ним следовал начальник тюрьмы, тоже качая головой.

– Я отдал распоряжение, – сказал Сулавье. – Но он настаивает на том, чтобы посоветоваться с полковником сэром. А поговорить с полковником сэром сейчас невозможно.

– Жаль, – сказала Мэри. – Если все же удастся, позвольте мне рассказать ему все, что я знаю.

Начальник тюрьмы, низенький толстяк с бульдожьими челюстями, снова покачал головой.

– Мы вовсе не ошиблись, – сказал он. – Мы сделали то, что велел нам сделать сам полковник сэр. Я лично снял трубку, когда он звонил. Никакой ошибки. Если это не тот человек, что вы думали, возможно, вы ошибаетесь. А избавить его от законного наказания – это просто возмутительно.

– Тем не менее, – сказал Сулавье, повышая голос, – у меня есть полномочия забрать этого заключенного, свяжешься ты с полковником сэром или нет.