Павел Корнев - Ревенант [СИ litres]

– Местная традиция? – уточнил я с улыбкой.

– Насущная необходимость, – ответил граф с убийственной серьезностью.

После беседы с хозяином я отправился проведать Уве, но вымотавшийся за день школяр уже спал. Марта в полученных от одной из служанок ночной сорочке и чепце сидела на кровати и отрабатывала показанное накануне плетение, благоразумно не касаясь при этом эфира. На легкий скрип дверных петель она даже не обернулась, я немного постоял на пороге и не стал проходить в комнату, ушел в гостиную, где в одиночестве распивал вино маэстро Салазар.

– Счастлив? – поинтересовался я у бретера.

Микаэль окинул меня пристальным взглядом блестящих черных глаз и скривил в ухмылке губы.

– Счастье – это нечто большее, нежели простое удовлетворение потребности человека в выпивке, – сказал он, почесал заросшую длинной щетиной щеку и махнул рукой. – Впрочем, ты прав. Счастлив-счастлив.

Но стоило только мне усесться за стол, и показное спокойствие мигом слетело с маэстро, будто наносная шелуха.

– Каковы наши шансы отправиться на эшафот? – напрямую спросил он.

Я поморщился в ответ, но подручный одной лишь гримасой не удовлетворился, пришлось выложить все как на духу.

– Рано об этом говорить. В любом случае бегство оставим на самый крайний случай. Нашего хозяина такой исход втравит в серьезные неприятности.

– Какое тебе дело до этого хлыща? – фыркнул Микаэль. – Нет, я понимаю – парик! Облысеть всякий может, мода опять же! Но он еще и бороду подкрашивает! Представляешь?

– Да пусть хоть в женском платье ходит! – отмахнулся я. – Он магистр-управляющий! Не знаю, как обстоят сейчас дела у моих коллег в Сваами, но, если создадим проблемы Вселенской комиссии еще и в Грахцене, выйти сухими из воды уже точно не получится.

– Предлагаешь нам во имя высших интересов сложить голову на плаху, так?

– Повторяю: в бега ударимся только в самом крайнем случае. Ясно?

– Ясно-ясно, – скривился Микаэль, потянулся откинуть с лица отросшие волосы и зашипел от боли, невзначай коснувшись расчертившего лоб шрама. Тот уже затянулся, но еще оставался воспаленным и припухшим с явственными отметинами стежков. Благодаря усилиям Марты заживление протекало довольно быстро, и все же полностью убрать рубец ведьма пока не могла.

Я налил себе вина из стоявшего перед маэстро Салазаром кувшина и спросил:

– Уверен, что не стоит показать Уве нормальному целителю?

– Брось, Филипп! – вяло отмахнулся помощник. – Ты же видел, что творится с его эфирным полем! Любое дополнительное вмешательство лишь усугубит ситуацию. Время. Ему нужно время.

С улицы вдруг донесся яростный лай уже спущенных с цепи псов, я подступил к окну и приставил к стеклу ладони, но ничего толком не разглядел. А только вернулся за стол, и появился граф Хирфельд.

– Магистр, вы не спите? – обрадовался он. – Отлично! Нас желает видеть барон Аренкас, королевский прокурор.

Удивлению моему не было предела.

– В столь поздний час?

Магистр-управляющий нервно рассмеялся.

– Нам ли привередничать? Я просил барона об аудиенции, и столь быстрый ответ – если не чудо, то весьма хороший знак.

Я кивнул и скомандовал маэстро Салазару:

– Собирайся, едешь с нами.

– Есть ли в этом нужда? – нахмурился граф Хирфельд.

– Лишним не будет.

Ночные поездки по незнакомому городу вполне могли обернуться перерезанным горлом или колотой раной между третьим и четвертым ребром, и я не собирался выходить из дома в компании людей, которых видел первый раз в жизни. Еще и пистоли пришлось оставить в саквояже и ограничиться кинжалом, шпагой и волшебной палочкой!

При виде магического жезла граф Хирфельд озадаченно потер висок.

– Покорнейше прошу извинить, магистр, за бестактный вопрос, но разве не вас именуют Ренегатом?

Я озадаченно посмотрел на собеседника, затем понимающе улыбнулся.

– Ах, вы об этом! Да, это мое прозвище. Все верно. Но, думаю, вы и сами замечали, сколь превосходным образом жезл удерживает простецов от необдуманных поступков и высказываний. Ведь так?

Граф Хирфельд ничего отвечать не стал. Стуча каблуками по ступеням лестницы, мы спустились на первый этаж и вышли на улицу, где нас дожидались уже взнузданные лошади. На этот раз магистр-управляющий двумя охранниками не ограничился и взял в сопровождающие полдюжины бойцов. Как видно, поездки по темным улочкам вызывали беспокойство отнюдь не только у меня одного.

Ворота распахнулись, и мы выехали в ночь. Ущербная луна заливала тянувшуюся меж оград и живых изгородей дорогу серебристым сиянием, изредка впотьмах мелькали тусклые отсветы огней, а людей навстречу поначалу не попадалось вовсе. И лишь когда пригород остался позади и отряд поехал меж двухэтажных домов, с соседних улочек начали доноситься визгливые завывания скрипок и гул нестройного хорового пения, запахло подгоревшей стряпней, замелькали тени припозднившихся горожан. На перекрестках неярко мерцали заправленные дрянным маслом фонари, несколько раз слышалась перекличка ночной стражи. Иногда приходилось ехать через погруженные во мрак кварталы, но никто не посмел задержать вооруженных до зубов сеньоров и там.

Центр Лёнинцгена оказался вымощен брусчаткой, копыта лошадей звонко зацокали по мостовой. Улицы до предела сузились, верхние этажи домов едва ли не смыкались над головами, луна потерялась за скатами крыш, стало темно; не спасали даже горевшие на углах домов светильники. Впрочем, граф Хирфельд прекрасно ориентировался в родном городе и быстро вывел нас из каменного лабиринта к набережной канала, коим в свое время отделили дальнюю часть мыса от большой земли.

Попасть на ту сторону оказалось делом не столь уж и простым. Для начала магистр предъявил полученный вместе с письмом от королевского прокурора пропуск, затем лейтенант королевских мушкетеров – а несли службу на мосту именно эти бравые вояки, – долго выискивал какое-то подтверждение в толстенном фолианте, и в итоге пропустил только меня и графа. Остальным пришлось дожидаться нашего возвращения у моста.

Магистра-управляющего такой исход вовсе не порадовал, но протестовать он и не подумал. Мы пересекли канал и поехали по узкой и весьма извилистой улочке. Окрестные строения будто тянулись к небу, и луна окончательно затерялась за островерхими фронтонами, крытыми черепицей скатами крыш и башнями. При этом всюду горели фонари, и светло было едва ли не как ясным днем.

На многих перекрестках стояли караулы королевских мушкетеров, и все же граф недовольно хмурился; он даже откинул полу плаща, заранее высвободив из-под нее рукоять пистоля, которого прежде я у него не замечал.