Бренна Йованофф - Беглянка Макс [litres]

Учитель велел встать перед классом, чтобы меня представить. Как же раздражает, когда взрослые называют тебя полным именем, словно ты в чем-то провинился. Когда я поправила его, некоторые девочки захихикали и начали шептаться, а мальчишки просто глазели.

Дальше было еще хуже. Наверное, школа пыталась доказать мне, что здесь не место таким, как я. На уроке истории учитель, мистер Роган, велел мне выполнить ксерокопию рабочего листа, пока все остальные ребята по трое-четверо работали над проектом. В конце урока он даже не вспомнил, что о чем-то меня просил.

Друзей я не умела заводить с детства.

Я никогда не понимала, как разговаривать с девочками. Они всегда удивлялись, почему я не интересуюсь накладными ногтями и химической завивкой и смотрю ужастики не ради того, чтобы повизжать. Летом они каждый день лежали возле бассейна, мазали друг другу плечи детским молочком и болтали о парнях. Меня не прельщала перспектива самосожжения в попытке загореть. Да и парней я знала: никто из них не стоил того, чтобы терять голову.

Мама все выходные распаковывала и гладила вещи. Когда ее одежда закончилась, она принялась за мою – я застукала ее в своей комнате. Утром вторника она вытащила из коробки купленную в прошлом году кофту «Esprit». Полосатый и свободный кардиган с большими пластиковыми пуговицами лежал у меня на кровати. Что мама хотела этим сказать? Я ведь уже оделась в джинсы и пуловер, который носила каждый день.

– Зачем ты его вытащила? – поинтересовалась я.

Я понимала, что надо ее порадовать, но не хотела приходить в свой первый день в школу, одетая как кто-то другой.

Мама мимолетно улыбнулась.

– Сегодня твой первый день. Думала, ты захочешь надеть что-нибудь особенное.

– Зачем?

Улыбка исчезла, и она отвела взгляд, вертя в пальцах рукава кардигана.

– Не знаю. Деньги на ветер. Ты ведь такая красивая, а даже не пытаешься хорошо выглядеть.

Вырядиться для Хоукинса? Я чуть не рассмеялась. Я не считаю себя красоткой и уж тем более не отличаюсь хорошими манерами.

Во время обеда я сидела в одиночестве на треснутой ступеньке возле спортзала и ела вяленую говядину и брецели из пакетика. Мы до сих пор не распаковали кухню, поэтому приходилось закупаться в бакалее. Впервые после отъезда из Сан-Диего я почувствовала в сердце пустоту. Целую минуту я думала, что это, и наконец поняла: я столкнулась с настоящим одиночеством.

Раньше со мной всегда были Бен Восс, Эдди Харрис и Нейт. Все лето напролет и вечерами после школы мы катались на скейтах или строили крепости в высохшей речке за моим домом. И у меня все еще оставался отец, несмотря на то что он переехал в Лос-Анджелес. Папа – настоящий генератор идей, и он умел сделать так, чтобы я чувствовала его присутствие даже в отсутствие.

Папа обожал головоломки – шпионов, секретные коды, тайники. Ему нравилось решать задачки. Когда я была маленькой, еще до того, как он переехал в Лос-Анджелес, отец прятал в учебники записки. Потом, работая над докладом по истории или листая литературу, я то и дело находила между страницами маленькие клочки бумаги с закодированным сообщением или головоломкой, которую он сделал с помощью кругов, треугольников или омонимов.

Я обожала эти штучки, но маму они сводили с ума. Ее раздражало, что такой умный, умелый мужчина работал в ночной шарашке или не работал вообще.

Папа никогда не стремился стать офисным работником, загнанным в рамки графика – он предпочитал свободу. После развода отец перестал заморачиваться: он спал допоздна, а по ночам тусовался в бильярде или делал поддельные удостоверения личности. Маму смущала его работа, зато я видела в ней определенный смысл: я понимала, каково следовать правилам, когда не хочется и ты вот-вот взорвешься от внутреннего противоречия. Сидишь и покорно ждешь, пока не зазвенит звонок, чтобы вырваться из-за двери на свежий воздух.

Рядом на размеченной на четыре части площадке несколько девочек лениво играли в «квадрат» каучуковым мячом. Мама мечтала, чтобы я была одной из них: носила вельветовые джемпера, клетчатые юбки до голени. Они не красили ногти и не закручивали челки. На двоих из них были кардиганы, и я сразу представила довольное лицо мамы, если бы она увидела меня в таком же.

На секунду я даже захотела к ним подойти… но что бы я сказала? Я не представляю, о чем нужно болтать с девчонкой во фланелевой юбке, чтобы та стала твоей подругой. Какая жалость.

Остаток обеденной перемены я провела за школой, гуляя вдоль покатого тротуара. Я спускалась вниз в третий раз, когда вдруг почувствовала, что кто-то на меня смотрит.

У ворот на футбольном поле стояла группа мальчиков. Они собрались возле решетки и не сводили с меня глаз.

Кажется, я видела их на первой перемене. Это ведь они прятались за забором? В ту же секунду я поняла, что они за мной шпионили – правда, довольно банально. Один из них что-то прошептал, и все наклонились ближе с таким видом, будто я слепая и ничего не вижу.

Я весь день чувствовала себя некомфортно. Время тянулось страшно медленно. Душа требовала доказать что-то миру – ну или хотя бы как-то компенсировать тот факт, что, кроме учителей и дам в канцелярии, со мной никто не разговаривает.

Вытащив скомканное задание по истории, я написала на обороте сообщение – обычное сообщение без загадок и кодов. На простом английском языке я велела им держаться от меня подальше. Я писала бездумно и предвзято, даже не понимая, хочу ли этого. Ведь, пожелай я остаться одной, я бы вообще не стала ничего писать.

Тогда я бросила записку в мусорное ведро, зашла в школу и захлопнула за собой дверь.

Мама пробыла замужем за Нилом всего три недели, когда я наконец поняла, что он собой представляет.

По средам мама обычно готовила ригатони и фрикадельки. Мы сидели на диване и смотрели «Сто к одному». Но, как только они поженились, Нил стал настаивать, чтобы мы проводили время вместе. Школьный год только закончился, и он решил, что мы все поужинаем у «Капитана Сполдинга». Как настоящая семья.

Это один из тех шумных, людных ресторанов, где посетители сидят за столом часок-другой, едят луковые кольца и ведут себя так, будто хорошо проводят время.

Билли даже притворяться не удосужился. Весь ужин он просидел, глядя в потолок.

Какое-то время мама ковырялась в салате, потом протянула руку и положила ее поверх моей.

– Знаешь, я тут подумала: может быть, летом запишемся в волейбольный лагерь?

– А что, ты тоже будешь ходить?

Мама расплылась в широкой тревожной улыбке, и я заметила у нее на зубах помаду.

– Это отличный шанс пообщаться с девчонками. Разве ты не хочешь завести друзей?

Из-за красного пятна на зубах она напоминала кровожадного хищника. Я нахмурилась и отвела глаза.