Мария Бородина - Завтра я стану тобой

– Ваш рабочий день до семи вечера, – Стоун улыбнулась: то ли с издёвкой, то ли рисуясь. – Но, к счастью, ваша безалаберность в субботу была покрыта визитом жреческого актива. А сегодня этот мужчина сам явился сюда, чтобы получить помощь. Из-за вас, госпожа Альтеррони, занемогший тащился через весь город, вместо того, чтобы соблюдать постельный режим, как предписано.

Ветка цветущего жасмина ударила в окно, вторя её словам. Лепестки посыпались по подоконнику, как снежинки из старых сказок. Даже кустарник насмехался надо мной!

– Значит, не так уж он и пострадал, если нашёл силы дойти до амбулатории, – отметила я не без раздражения.

– Поверьте, пострадал он сильно, – покопавшись в столе, Стоун выудила из ящика сложенный вдвое документ и протянула мне. – Вот заключение жреческого актива, что нам передали.

Я притянула листочек к себе и пробежалась глазами по тексту. Если верить документу, мужчине действительно не повезло. Обширное повреждение кожи, рассечение мышц в нескольких местах, продолжающееся кровотечение, малокровие средней степени тяжести, вызванное кровопотерей. Но почему тогда он не в постели сейчас?! Стоило ли мучить себя и приходить, преодолевая боль, на приём ради того, чтобы наказать жрицу, которая не явилась на вызов?! Ясно одно: этот Морино – тип редкой наглости. Из разряда «мне все должны».

– Он не мог добраться до нас с такой раной, – вынесла я вердикт. – Даже на повозке.

– Добрался же. Сам, без сопровождения.

– И как? – я чувствовала себя обезумевшей. – Как, скажите на милость?!

– У него и спросите, – процедила Стоун сквозь зубы. – Не я же его тащила. Он сейчас в процедурном. Окажете ему помощь, как полагается.

– У меня приём сейчас! А гостиница территориально относится к участку жрицы Василенко!

– Но не Василенко допустила ошибку, – ответила Стоун холодно, – а вы. Вам и отвечать. А занемогших примете после. Подождут. Ваш рабочий день, повторюсь, до семи вечера. Всё успеется.

Меня затошнило. От непредусмотренных превратностей судьбы. От вседозволенности Стоун. И от запаха оплавленного воска, что теперь казался обжигающим и едким. Захотелось дать себе разрядку, чтобы раз и навсегда избавиться от гнетущего груза эмоций. Вот только последствия пожинать не хотелось. Совсем.

– Знаете, что, госпожа Стоун?! – я всплеснула руками, давая выход накопившейся обиде. – Это уже слишком!

– Я тоже работала на участке, – выдавила Стоун. – И тоже получала наказания. Но никогда не повышала голос на начальство: просто делала всё, как мне говорили.

Я напыщенно выдохнула, но сдержалась. Стоун лгала. Зельеварка по образованию, она никогда не работала земской жрицей. Она вообще не была жрицей: Покровители определили ей поток хаоса. Именно поэтому молодая чернокнижница Стоун считалась лишь исполняющей обязанности верховной жрицы, а не непосредственной руководительницей амбулатории. Поговаривали, правда, что она прекрасно видела сглазы и проклятья на занемогших и хорошо распознавала спорные недуги. Кто, впрочем, знает? Тема способностей Эднэ Стоун и её карьерного роста в амбулатории была под запретом, и работники никогда не обсуждали её. Даже между собой.

– Хорошо, – выдавила я. – Я приму его вне очереди.

– И стоило ли негодовать?

– Я лишь отстаиваю свои права.

– В процедурной сейчас стажёрка, недавняя выпускница Академии, – в очередной раз огорошила меня Стоун. – Разъясните ей все нюансы. Пусть поможет вам.

– Ещё стажёрки мне не хватало! – выплюнула я, уже предчувствуя, как сорву накопившуюся злость на бедной девочке.

– Будьте терпеливы, – Стоун повела бровью. – Ей точно нельзя грубить. Её мать – в Совете.

– Почтенные Покровители! – я схватилась за голову.

Стоун проводила меня удовлетворённым взглядом кошки, что наконец-то проглотила свою полуживую жертву. Едва за мной захлопнулась дверь, я позволила себе с облегчением выдохнуть.

Я уже подумывала зайти в уборную и ополоснуть лицо, дабы унять ярость, но тут меня поймала молодая нефилимка в косынке. Бесцеремонно подхватила под руку и вытащила из толпы. Не имела понятия, что ей нужно, но сил сопротивляться у меня не осталось. Поэтому я покорно протащилась с нею в слепой отрезок коридора, к большому окну.

– Госпожа Альтеррони! – обеспокоенно произнесла нефилимка, едва мы остановились. – Я – прислужница с Проспекта металлургов. Госпожа Стоун уже извинилась перед вами за мою безответственность, но я хотела бы сказать это вам лично.

– Извинилась?! – я в недоумении посмотрела на нефилимку.

– Я виновата, что не открыла вам дверь, – два маленьких крыла взметнулись вверх. – Хозяйка очень негодовала и требовала, чтобы я лично объяснила это вам. Я рассказала всё госпоже Стоун и попросила прощения, а теперь признаю свою вину и перед вами. Не сердитесь на нас с хозяйкой, прошу!

Ярость снова забурлила под ложечкой. Вот оно, значит, как! Каждый играет, во что горазд?! Ну, Стоун!

– Всё нормально, – произнесла я вслух. Бедная прислужница не могла ничего изменить, и она точно не была виновата в том, что произошло в кабинете Стоун. – В следующий раз будьте внимательнее.

Серебристые глаза нефилимки загорелись.

– Спасибо! – радостно прокричала она, убегая в толпу. – Да помогут вам Покровители!

Кусая губы от негодования, я отвернулась к окну. Смахнула подступившую слезу: ядовитую и солёную. За кованым забором амбулатории носились дети. Бегали вокруг цветущих кустов, салили друг друга, заливались, падая в траву. Я завидовала их беззаботности, наивности и чистоте. До ноющих болей в сердце, до одышки.

Интересно, почему время так меняет людей?

К процедурной я приближалась с гудящей головой. Частый пульс распирал виски. Мысли перекрикивали одна другую. Они походили на штормовые волны: каждая новая накатывала сильнее, и мощнее била. И ранила всё глубже, размывая меня, как береговой песок.

Меня не хватало, чтобы вместить весь поток негатива, и теперь он лился через край, как молоко из переполненного кувшина. Подлянка госпожи Стоун. Несвоевременный вызов в гостиницу. Йозеф, жаждущий изгнать из меня Разрушителей. Толпа озлобленных пациентов под дверью кабинета. Недоумок с опасной раной в процедурной, которому вздумалось притащиться на приём…

Но самой важной казалась мысль из четырёх непонятных слов. «Споси нас тётя гатрэ».

Догадаться бы ещё, что это означает. «Споси» с одинаковой вероятностью может быть как словом «спаси», так и «спроси». Если написать два первых слова слитно, между ними встрянет «осина». Третье и четвёртое, если повторить ту же манипуляцию, соединит «тяга». Но самым подозрительным казалось четвёртое. Гатрэ. Даже не слово – набор букв, выбивающийся из строчки острым камнем. И куда от него плясать: к гетрам или к гадам? Даже когда мне удавалось переключиться на более важный аспект – раненого в процедурной – подсознание выкрикивало это сочетание букв, громко и чётко. Как призыв. Гатрэ.