Мария Бородина - Завтра я стану тобой

Кто, кто это сделал?!

Зрелище было мрачным, но завораживающим. Рубцы выглядели на редкость безобразно и отталкивающе, но странным образом притягивали взгляд. И звали прикоснуться к ним.

Сделала шаг навстречу. Вгляделась в изуродованную кожу, которой едва хватило, чтобы закрыть дефект, и багряные рубцы. Воображение нарисовало два ладно сложенных нефилимских крыла, да так, что я чётко увидела их. Крылья вытянулись из заросших ран, расправились, и тут же рассыпались ворохом блёсток.

Ему не дали их носить…

– Крылья, – прошептала я, подходя ближе. Слёзы навернулись на глаза, но я и не пыталась их сдерживать. – Настоящие крылья!

Линсен вздохнул: то ли с облегчением, то ли с презрением. Опустил голову, и волосы занавесили его лицо. Я знала, что увижу его слёзы, если откину пряди. И забрала бы их себе, если б могла.

Задрожав, я сделала ещё один шаг. Протянула руку и осторожно коснулась шрама. Загрубевшая кожа упёрлась в ладонь. Его дрожь передавалась мне.

– Я чудовище, Сирилла, – произнёс Линсен полушёпотом. – Убегай, покуда мы не связаны.

– Ты нужен мне, – сорвалось с языка. – Нужен больше, чем кто-либо.

– Это шантаж?

– Это признание, – моё дыхание скользнуло по его плечу, и его кожа покрылась мурашками.

– Теперь ты можешь меня уничтожить…

– Чтобы уничтожить и саму себя?!

Я становилась безумной рядом с ним, как и в ту ночь. Краски перед глазами потекли, превращая мир в смазанное, сияющее марево. Рациональные мысли заглушил ускоряющийся пульс. В животе расправил лепестки огненный цветок. Потеряв страх, я приблизилась вплотную и обняла его. Прижалась к спине, согревая кожу поцелуями. Он пах травяным шампунем и мелиссой: страстно и убаюкивающе.

– Разочарована? – Линсен бросил робкий взгляд через плечо.

– Теперь я ещё сильнее тебя…

Я осеклась, и последнее слово навек осталось тишиной.

А потом Линсен нежно откинул мои руки, склонился над столом и потушил свечи.

Немое безумие, что обволокло нас, травило и искушало. Ночь усиливала запахи и придавала звукам сакральный смысл. Линсен перехватил мои запястья – но совсем не так, как в ту роковую ночь – и, подавшись вперёд, нашёл в темноте мои губы. Задыхаясь, я впитывала его поцелуй каждой клеточкой. И уже не искала спасения от пламени, что разгоралось внутри, поднимая искристые языки.

Халат упал на пол. Прикосновение его кожи послало разряды молний к кончикам пальцев. Синий мрак ночи переполз в голову, затуманив мысли. И совершенно не хотелось думать о том, какое безумие мы совершаем. Может быть, Линсен играл со мной, как с очередной из любовниц. Может быть, завтрашнее утро изменит всё, и мы навек разойдёмся по разным колеям. Может быть… Только я знала одно: я никогда не буду каяться. Ни завтра, ни через неделю, ни перед лицом Покровителей, когда они приберут меня.

Линсен не скрывал опыта. Он слишком хорошо слышал моё тело. С каждым поцелуем он позволял себе всё больше, а я с благодарностью принимала его ласку. Он открывал мне новые грани наслаждения, о которых я могла думать, лишь краснея. То поднимал ввысь, почти доводя до оцепенения, то стремительно обрушивал вниз, но непременно подхватывал у самой земли. То вытягивал струной, то заставлял безвольно биться в его руках. Он уверенно вёл меня за собой в ускоряющемся танце. Перечёркивая прошлое, наполняя истомой, сбивая дыхание. Я царапала его спину, и раны тут же стягивались мягкими рубчиками. Кусала его плечи и проглатывала стоны.

– Кричи… Сирилла, – прошептал Линсен мне в ухо. – Пусть все слышат… что мы вместе…

Теплота накрыла ступни и побежала вверх. Глаза заволокла пульсирующая тьма. И когда мир исчез в ней совсем, рассыпавшись золотыми искрами, я закричала.

***

Полумрак был влажным, наполненным запахом лаванды и розовых лепестков. Тихий плеск расслаблял и убаюкивал. Под обогревателем, подающим в ванну тёплую воду, гудела печь. По углам трещали одинокие свечи, то разгораясь, как светляки, то стягиваясь в пляшущие точки.

Мы сидели по грудь в воде и молчали. Слова неожиданно потеряли ценность и смысл. Каждый по-своему переживал то, что произошло. Я не знала, о чём думал Линсен, но надеялась, что аура волшебства, спутавшая наши души, не рассеется с рассветом.

– Расскажи мне, – попросила я, поудобнее устраиваясь у него на плече.

– О том, почему я увлёкся вами, госпожа Альтеррони? – Линсен усмехнулся и заправил прядь мокрых волос мне за ухо.

Теперь я знала, откуда в нём эта дерзость. Виновата сумасбродная нефилимская кровь, пузырящаяся, как игристое, и то и дело бьющая в голову. Смелая кровь, берущая города.

– О твоих крыльях, – я мотнула головой и очертила его губы.

– Ты и сама всё видишь, – шепнул Линсен, и показал на рубчики от царапин на своём плече. Тонкие полоски таяли на глазах, оставляя после себя чистую кожу.

– Нет, – возразила я. – Я хочу знать всё. Зачем это сделали? Кто это сделал?

– Это нужно было для того, чтобы я выжил. Как ты ещё не поняла?

Его руки сомкнулись на моей талии, прижимая ещё крепче. На смену горячему желанию пришла нежность. Доверие, выворачивающее сердце наизнанку, от которого хотелось плакать.

– Твоя мама… – я замялась. – Если она была нефилимкой, как же ей могли позволить держать гостиницу?

– Никто не знал, что она наполовину нефилимка, – Линсен улыбнулся, и у меня отлегло от сердца. – Даже мой отец.

– Ей тоже вырвали крылья?

Линсен кивнул:

– Только у неё всё срослось без шрамов. Мать думала, что не удержит беременность, но я слишком хотел жить. И тогда её планы сорвались. Наша жизнь превратилась в настоящее прибежище Разрушителей, Сирилла.

– Отец так и не смог простить ей обмана? – прошептала я, и мой голос почти слился с плеском воды.

– И я тоже, – Линсен нежно поцеловал меня в висок.

Год 300 от Возмездия Покровителей

– Я умоляю тебя, – рыдала мать, отступая вдоль стены. Гемолимфа капала с кончика её носа, вычерчивая рваные фиолетовые дорожки на губах и подбородке. – Только не трогай Линсена!

– Я сам решаю, кого мне трогать, чудовище! – взревел отец, занося крепкую руку. Зеркало туалетного столика отразило его лицо, искажённое ненавистью. – И кого бить – тоже. Вам обоим не место среди избранных: ни тебе, ни твоему выродку!

Шлепок прозвучал звонко и отрывисто, как взрыв. Эхо насмешливо запрыгало по углам барабанной дробью.

– Это и твой ребёнок, между прочим! – ринувшись вперёд, мать кинулась на отца. Врезалась в гордо выставленную грудь и тщетно замолотила кулачками. – Не смей так говорить о нём!

– Это не ребёнок, – отец развернул её, словно в танце, и отшвырнул, как котёнка. Та грузно свалилась на кровать. С размаху ударилась головой о спинку, но не издала ни звука. – Это – чудовище, как и ты. Грязный полукровка, который не должен был родиться.