Роберт Беннет - Город чудес

— Не надо, — говорит Таваан. Она выпрямляется, трясет рукой, словно та еще болит. — Там, откуда он явился, больше ничего нет. Пора идти.

Вчетвером они подходят к камину, огромному, старому и темному. Пока они идут, Сигруд понимает, насколько произошедшее утомило Шару: она кажется слабой и постоянно моргает, словно борясь с обмороком.

— Знаешь… Я спрашиваю себя, изменит ли это хоть что-нибудь, — говорит она.

— Зачем же еще нам это делать? — спрашивает Сигруд.

— Я имею в виду жизни обычных людей, — объясняет Шара. — Мы ведем свои закулисные игры в коридорах власти… но для людей на улицах мало что меняется. Они живут, полагаясь на милость людей вроде нашего врага… и вроде меня. Я переживаю, что Винья была права.

— В чем? — спрашивает Мальвина.

— В том, что власть не меняется. Она просто меняет одежды. Божества творили реальность для своего народа. А когда их не стало, освободившееся место заняло правительство. Мало кто может на самом деле выбирать, как ему жить. Лишь немногим хватает силы решать, какой будет их реальность. Даже если мы победим — изменится ли это?

— Сосредоточимся на текущих задачах, — говорит Сигруд. — Такие грандиозные проблемы выше нас.

— Ты прав. Конечно, ты прав, — когда они приближаются к камину, Шара вздыхает. — Я не понимаю, как тебе это удается, Сигруд.

— Что именно?

— Не останавливаться, — говорит Шара. — Есть преступления, ужасность которых понимаешь, лишь когда становишься старше. Вот я сижу, вдали от Тати, зная… зная, что, скорее всего, больше никогда ее не увижу. Не услышу ее голос, не почувствую аромат ее волос и пальцы, сплетенные с моими. Такое ощущение, что кто-то воткнул в меня шип и с каждым вздохом он вонзается все глубже в сердце. И это заставляет меня переживать, что ты был прав.

Мальвина забирается в камин и жестом велит Сигруду сделать то же самое. Он подчиняется, но смотрит опять на Шару, сбитый с толку и встревоженный.

— Прав в чем?

— Когда сказал, что участие в битве не стоит того, — говорит Шара, — чтобы жертвовать своими детьми. — Она смотрит на Сигруда, ее усталые глаза горят на морщинистом лице. — Мне жаль, что так случилось с Сигню. Я сожалею о многих вещах. Но об этом — чаще, чем обо всем остальном.

Еще одно мгновение они смотрят друг на друга через границу камина, разделенные годами, скорбью и самой смертью. Сигруд пытается придумать какие-нибудь слова, но ничего не выходит.

Мальвина касается стены камина. Мир выворачивается наизнанку.

Внезапно Сигруд вываливается из теней под открытое небо, в ночь. Он успевает восстановить равновесие и, не упав, делает несколько неуверенных шагов вперед. Останавливается, смотрит по сторонам — они в парке, как и обещала Мальвина. Позади него маленькая заброшенная сторожка возле асфальтовой тропинки. В дверях сторожки трепещет воздух, и оттуда выходит Мальвина с мрачным лицом.

Она окидывает его взглядом с головы до ног.

— Готов?

Сигруд подходит к сторожке и видит, что это простая и пустая деревянная будка. Он ощупывает стену одной рукой, почти желая проникнуть сквозь нее, найти Шару и снова к ней прикоснуться, провести еще одно мгновение со своей подругой.

— Я спросила, ты готов? — говорит Мальвина.

Рука Сигруда падает.

— Да.

— Хорошо. Тогда слушай.

Вошем скользит сквозь мирградские улицы, как пылинка сквозь солнечный луч. Он теперь движется осторожно, прислушиваясь к трескучему гудению электрических фонарей, к гудкам и тарахтению далеких автомобилей. Он уже много раз ходил этими тропами, и все кажется таким же, но то видение задержалось в его разуме: стены превращаются в темное основание башни, которая тянется к небесам…

Он вздрагивает, приближаясь к своему жилому дому — одному из многих, потому что ему приходится постоянно перемещаться, чтобы оставаться в безопасности, — и замирает перед дверью.

Бросает взгляд вдоль улицы. Ищет витающие в воздухе возможности.

Встреча с полицейскими. Шальной вопрос от старухи, которая живет этажом ниже. Обвал потолка из-за сгнившего водопровода, серьезная драка между супругами из соседней квартиры, нищий, перевернувший масляную лампу в переулке в двух кварталах отсюда…

Неужели кто-то из этих неспящих в ночи представляет для него угрозу? Неужели такое возможно? Если да, он ничего не видит. Будь оно так, он бы увидел.

Вошем входит в дом и быстро идет по коридору. Добирается до своей двери, сует ключ в замок и одновременно проводит пальцем по коричневой шпоновой панели. Та от прикосновения становится слегка горячей, узнает его, приветствует. Дверь распахивается перед ним.

Вошем заглядывает в свою квартиру. Та выглядит пустой, но ему так нравится: иногда он просто сидит и купается в возможностях, которые предоставляет такое пустое место. Он улыбается, вздыхает с облегчением, входит и зажигает свет.

Тот не загорается.

Вошем, сбитый с толку, смотрит на выключатель.

Затем дверь захлопывается у него за спиной.

Вошем вертится на месте. Хотя в комнате темно, он смутно видит позади себя черную женскую фигуру с длинными жилистыми руками и гладким, как полированный камень, лицом. Одна темная когтистая рука вонзается в дверь, и существо выпрямляется в полный рост, на несколько футов выше головы Вошема.

Вошем таращится на незнакомку. Он не понимает, что происходит.

— Как… как…

— Как же ты не предвидел, — произносит позади него тихий, холодный голос, — что такое возможно?

Вошем медленно поворачивается. В центре его пустой квартиры стоит молодой человек. Кожа у него бледная, волосы темные, а глаза — как сырая нефть. Правая рука спрятана в складках темного одеяния, которое шелестит и подрагивает от далекого стрекота и шороха, словно полуночный лес.

Вошем ищет вокруг себя возможности и обнаруживает, что их нет. Есть лишь неизбежности — а они для его взгляда почти невидимы.

— Мы следили за дрейлингом, — говорит Ноков, подступая. — Смотрели, куда он пойдет. И кто же вышел из той же самой двери, как не старый добрый Вошем, который так весело смеялся много лет назад? — Ноков пытается улыбнуться, но, похоже, он этого не умеет. — С того момента возможностей не было, Вошем. Только неизбежности.

Он подходит ближе. Вошем понимает, что ему приходится задирать голову, чтобы смотреть Нокову в лицо, как будто тот внезапно сделался ужасно высоким.

— Я бы спросил тебя, где они, — говорит Ноков, — и как до них добраться. Но мне это не нужно.

Звезды над ними начинают гаснуть.

— Когда тебя пожрет ночь, — шепчет Ноков, — будет так, словно я всегда все знал.

Тени сближаются, как падающие стены.

— И все ваши защитные сооружения, которые якобы невозможно преодолеть… — Лицо Нокова растворяется среди теней. — Ну, когда твои таланты окажутся в моем распоряжении, все это не будет иметь никакого значения, верно?