Роберт Беннет - Город чудес [litres]

Ноков смеется.

– Я почти верю тебе, когда ты это говоришь.

– Я точно в это верю.

– Возможно. Однако видел ли ты ее?

– Что ты…

– Хватит, – перебивает Ноков. – Скажи мне. Скажи мне, где все остальные.

Сигруд пытается думать. Левый бок ноет от боли, но она не идет ни в какое сравнение с болью в левой руке. Это старая, знакомая боль, но она уже давно не бывала такой сильной: с того самого дня, как его искалечили в тюрьме… или, как понимает Сигруд, с последней встречи с Божеством.

– В конце концов я их разыщу, – говорит Ноков и подходит ближе. – Они не смогут прятаться вечно. И каждый, кого я нахожу, увеличивает мою силу все больше и больше. – Он подается вперед, его странные темные глаза похожи на глубокие провалы на лице. – В конце концов они будут жить во мне. Это лишь вопрос времени. И когда это случится, я исправлю все бесчисленные ошибки, совершенные в этом мире. Я их исправлю, одну за другой. Справедливый мир. Нравственный мир! Вот что я сотворю.

Сигруд вспоминает, что сказала ему бледная континентская девушка: «Когда он тебя поймает, вытащит все секреты из твоего нутра».

Дрейлинг понимает, что, хотя раньше попадал в плен, еще ни разу не был в плену у Божества.

«Я здесь умру, верно?»

– Я могу швырять тебя об каждый камень этого мира, – яростно шепчет Ноков, – и сделать так, что ты останешься жив, чувствуя каждую вспышку боли, каждую трещину в скале. И когда я сломаю все кости в твоем теле, я разыщу какую-нибудь забытую тень на дне реальности и оставлю тебя там навсегда. Слышишь меня? Я обрушу на твою голову каждую пытку и каждую боль, которую испытал сам. Ты меня понимаешь?

Сигруд слышит. «Если я умру, – думает дрейлинг, – то, по крайней мере, ничего ему не скажу».

Он закрывает глаза.

Он думает об океане. О волнах, то суровых, то нежных, что растекаются по гладким белым пескам. О запахе соли…

Он открывает глаза.

– Жугов.

Ноков моргает.

– Что?

– Жугов, – повторяет Сигруд хриплым, скрипучим голосом. – Он был твоим отцом, верно? Ты дитя Божеств, не так ли?

Ноков темнеет лицом.

– Жугов не прощал обиды, – продолжает дрейлинг. – И, как ты, он был диким, темным существом… Я это знаю. Потому что я его видел. Я был там, когда умер его последний обломок. – Он ухмыляется. – Именно я направил корабль, полный взрывчатки, прямо ему в физиономию. Ты об этом знал?

Верхняя губа Нокова подворачивается, обнажая зубы.

– Хватит, – говорит он. – Скажи мне. Скажи все, что знаешь!

– Я уничтожил его армию, – говорит Сигруд. – Это был я. Они с Колканом ее создали, но я все разорвал в клочья единственным бортовым залпом.

– Заткнись, – говорит Ноков.

– Они были чокнутые, – не унимается дрейлинг. – Но даже чокнутым богам не по плечу современный мир…

– Заткнись! – кричит Ноков. Он хватает висящего в воздухе Сигруда и швыряет на землю, держа руками за горло. Сила удара такая, словно дрейлинг попал под поезд. – Захлопни свою поганую пасть!

«Сделай это, – думает Сигруд. – Убей меня. Убей меня раньше, чем под пыткой заставишь что-нибудь выдать».

Он едва может говорить, но ему удается смеяться, хватая воздух ртом.

– К тому времени от Жугова мало что осталось… Понимаешь, он совершил ошибку. Заточил себя вместе с Колканом – и за минувшие десятилетия они слились воедино…

– Заткнись! – кричит Ноков. Он хватает Сигруда за горло и снова бьет им об землю.

Сигруд кашляет, но продолжает:

– Твоего отца едва можно было узнать… в самом конце это существо было почти целиком Колканом…

– Да заткнись ты наконец! – орет Ноков. Его лицо искажено в подростковой ярости, он заносит правую руку, чтобы обрушить на череп Сигруда сокрушительный удар.

Сигруд думает об океане.

Он думает о лице Сигню, залитом лучами заката, в тот день, когда он и она поклялись восстановить Вуртьястан. Как он гордился ею, как она гордилась им…

«Сделай это, Ноков. Просто сделай это».

Но когда кулак противника несется на него, профессиональная подготовка берет верх: Сигруд вскидывает левую руку, превозмогая сильную боль, и пытается блокировать удар.

Рука Нокова летит со скоростью молнии.

Левая рука Сигруда поднимается…

И ловит кулак мальчишки.

Ноков изумленно моргает и таращится на свою руку, которую схватил Сигруд.

Дрейлинг хмурится, сбитый с толку. Раньше, когда Ноков его касался, это было все равно что попасть под падающее дерево или попытаться поймать дым. Но теперь левая рука Сигруда держит правый кулак Нокова, и тот определенно ощущается…

Ну, человеческим. Таким, каким и должен быть кулак совсем молоденького парнишки. И, думает дрейлинг, схватив кулак Нокова, он не испытал никакой сверхъестественной силы: уж скорее это был неуклюжий, неловкий замах подростка.

У Нокова это вызывает явственную тревогу.

– Что… Как ты это сделал? – Он тянет руку. Сигруд держит крепко. – Как… Что происходит?

Сигруд не знает. Но зато он знает, что держит руку из плоти и крови.

И он ее сжимает. Сильно.

Ноков ахает, потрясенный, и отпускает шею Сигруда, пытаясь левой рукой высвободить правую.

Но дрейлинг держит крепко. Он продолжает сжимать хватку, и его большие, жесткие пальцы ломают тонкую, хрупкую кисть Нокова.

Ноков кричит от боли. Он падает на колени.

– Хватит! – умоляет он. Мольба такая жалобная и жалкая, что Сигруд почти поддается.

«Не отпускай свой гнев, – думает он. – Помни, что он сделал с тобой».

– Хватит!!!

«Шара, – думает Сигруд. Его заполняет черная знакомая ярость. – Ты убил Шару, мальчишка…»

Он гнева он начинает скрипеть зубами и чувствует, как течет из носа кровь. Он думает о полыхающем доме Шары, о Мулагеш, старой и сгорбленной, о рассеченной шее Кхадсе, из которой льется кровь…

– Отпусти! – кричит Ноков. – Отпусти, отпусти меня!

Сигруд сжимает сильнее.

Что-то неприятно трещит в правой руке Нокова. Крик переходит в мучительный вопль. Тени вокруг них начинают дрожать.

Ноков, завывая, упирается свободной рукой в землю.

Тени распадаются.

Как будто Сигруд стоял на черной стеклянной поверхности, и она просто разбилась под ним. Он отпускает Нокова, и парнишка словно исчезает, погрузившись в первый попавшийся осколок тени.

Сигруд падает.

По крайней мере он так думает. Трудно сказать, падаешь ли ты, если с тобой не соприкасается ни единая молекула воздуха. Он понимает, что летит через какое-то темное подпространство – наверное, не ту реальность, что знает сам, но ту, где живет Ноков, через которую он перемещается. Сигруд это понимает, потому что слышал, как Шара говорила о таких вещах, когда был с нею, – но она, хоть и описывала эти аспекты реальности, забыла упомянуть, как отсюда выбраться.

И здесь ужасно холодно. Ужасно, неимоверно холодно.