Роберт Беннет - Город чудес [litres]

– Что вы хотите сказать, сэр?

Он смотрит на нее блестящими глазами.

– Я хочу сказать, что если ты сделаешься моим сенешалем, Мишра, то можешь перестать быть собой. Станешь кем-то другим. И я еще не совсем Божество. Я к этому близок. С каждой нашей победой я все ближе. Но знаю, что еще не достиг цели. Так что мне неведомо, как пройдет эта перемена.

– Я… Я понимаю, сэр.

Он некоторое время думает, потом вздыхает.

– Я не буду просить тебя об этом, пока что не буду. Но впереди нас ждет нелегкий выбор, Мишра. – Он встает. – Сообщи мне, как только что-нибудь узнаешь.

– Да, сэр. Мы услышим даже шепот о даувкинде.

– Хорошо. – Он шагает назад, во тьму. – Спи спокойно, Мишра. – Он мигает, как пламя свечи на сквозняке. Потом исчезает. С ним пропадает тьма, возвращается мягкий лунный свет, а Мишра оказывается одна в своей пустой квартире.

В темноте Сигруд видит сны.

Ему снятся воспоминания – жизнь, какой она была когда-то.

Его отец, маленький и изможденный, ждет в темном коридоре, когда Сигруд выйдет из двери. Свет факелов дрожит на каменных стенах. Воздух влажный и холодный.

Отец улыбается ему, глядя на что-то в его руках. Сигруд смотрит вниз. Он держит младенца, девочку: Сигню, которой всего-то несколько минут от роду.

– А кто тут у нас, – говорит его отец ребенку. А потом Сигруду: – А тут у нас кто?

Сигруд хмурится, заглянув в глаза отца.

– Ты не выглядишь счастливым.

Отец улыбается.

– Я счастлив. Но вместе с тем несчастен.

– Почему? Что тебя печалит?

– Я не печалюсь, Сигруд. Теперь ты узнаешь о жизни много красивых вещей. Но также много печальных.

– Например?

– Ну, для начала… – Он смотрит на внучку – она все еще спит, она все еще красива. – Теперь, когда она пришла в этот мир, твоя жизнь больше не будет по-настоящему принадлежать тебе одному.

Сигруд смотрит на Сигню, это крошечное, безупречное, хмурое существо.

Девочка открывает рот. Из него льется крик – громкий, болезненный, взрослый вопль подлинного ужаса.

Крик длится, но сцена меняется. Он в Вуртьястане, в форте Тинадеши, безумно кричит, одной рукой держа за шею девушку в военной форме, а другой вонзая нож ей в живот снова и снова, снова и снова, пока ее внутренности не начинают вываливаться наружу…

Она глядит на него широко распахнутыми глазами. Ее бледное лицо в брызгах крови – гладкое и мягкое, лицо девушки едва ли старше восемнадцати лет.

«Она была ребенком, – думает Сигруд. – Она была всего лишь ребенком».

Дрейлинг в ужасе открывает глаза. Сон закончился, и ему кажется, что он проснулся, – но он не уверен. Он завернут в одеяла и лежит на чем-то деревянном. Рядом с ним горит огонь, а вдали висит луна, огромная и яркая. И кто-то стоит над ним…

Кто-то знакомый. Кто-то маленький, худой, с сутулыми плечами и в толстых очках, которые посверкивают, отражая огонь.

– Шара? – шепчет Сигруд. – Это ты?

И засыпает.

Он чувствует, как воздух выходит из открытого рта. Его язык пересох, голова болит, а спина в силу каких-то непостижимых причин кажется исцарапанной. Но он жив.

Сигруд приоткрывает единственный глаз. Похоже, он лежит на крыльце фермерского дома Стройковой. Сейчас ночь, и он завернут в кучу шерстяных одеял, а рядом, в подобии каменной печки с дымоходом, ревет пламя. Он чувствует жар, но едва-едва.

Фрагменты сна все еще мелькают в его голове. Сигруд пытается оглядеться. Рядом с ним в кресле сидит женщина с винташем на коленях и смотрит на голые холмы. Услышав, как он шевелится, она поворачивается и смотрит на него. Это Стройкова.

– Проснулся, – говорит она. – Пить хочешь?

Сигруд кивает. Такое чувство, что он не пил уже много лет.

Стройкова поднимается и идет в дом, закинув винташ на плечо. Приносит деревянную чашку, до краев наполненную ледяной водой. Дрейлинг жадно пьет, давится и начинает яростно кашлять.

Стройкова следит за ним, ее худое, жесткое лицо неподвижно и непроницаемо.

– Что с тобой случилось?

Рассказать ей, что он был ранен и отравлен, сражаясь почти с Божеством? Сигруд решает, что это не лучший способ завязать знакомство.

– Что тебе известно? – спрашивает он и понимает, что голоса хватает лишь на шепот.

– Мне известно, что ты проник на мою землю без предупреждения, – говорит Стройкова. – И что ты выглядишь так, будто умираешь. Хоть могилу я еще не выкопала. Извини за спину. Ты слишком тяжелый, чтобы я смогла тебя нести, так что до крыльца тебя волокла Нина.

– Н-нина?

– Мой мул. Затащить тебя в дом было невозможно. Пришлось импровизировать. – Она взмахом руки указывает на огонь. Смотрит на Сигруда, и дрейлинг видит в ее взгляде жесткость, которой не ожидал. – Я, знаешь ли, тебя помню.

– Что?

– По той вечеринке в Мирграде. – Она откидывается на спинку кресла. – Я не забываю светские знакомства. Ты был там в своем просторном красном пальто, в шляпе и с трубкой. И там была она. Малышка Шара. И в ту же секунду, когда Во ее увидел, я… – Горькая улыбка. – Я почувствовала, как мир разваливается на части. Еще до Мирградской битвы. – Она снова смотрит на него, ее взгляд скользит по его лицу. – Ты… ты прекрасно сохранился, верно? Выглядишь почти таким же, каким я тебя помню. За исключением того, что не совсем похож на живого, конечно. Это ведь не может быть правильно, не так ли? Наверное, память меня подводит, и ты выглядел не так…

Сигруд смотрит на Стройкову, пока она говорит. Она все время держит одну руку на винташе. В том, как она это делает, ощущается непринужденная легкость, которая намекает, что в этих краях оружие – ее постоянный спутник. И, возможно, единственный.

Он пытается перевести дух, чтобы спросить о Татьяне, но бок болит слишком сильно.

– Лучше молчи, – говорит Стройкова. – Ты проспал весь день, и, похоже, тебе это было нужно. Кто-то обработал тебя, как дешевый кусок баранины, и ты все еще выглядишь ужасно больным. Но я не причиню тебе вреда. Шара велела проверить глаз и руку. Она сказала, что ты можешь прийти. И ты такой, каким она тебя описала. – Она касается левого глаза. – Впрочем, фальшивый глаз мне нравится. Очень милый.

Они с Сигрудом недолго глядят друг на друга. Он дышит сбивчиво и неглубоко.

– Кто-нибудь следил за тобой? – тихо спрашивает она.

Он качает головой.

– Мы в опасности?

Он кивает.

– Неужели о нашем местоположении узнали?

Он пытается пожать плечами, но сомневается, что это заметно.

– Я же говорила ей, что это ненадолго, – бормочет Стройкова себе под нос. – Я же говорила ей, что все развалится, как всегда…

В другом углу крыльца что-то звякает. Сигруд не может поднять голову, чтобы посмотреть, но Стройкова встревоженно выпрямляется в кресле.

– Дорогая, я же тебе сказала вернуться в дом и остаться там!