Роберт Беннет - Город чудес [litres]

Сигруд кивает.

– Я их спрячу.

– Точно. А какое Божество у нас на свете всех хитрее и умнее?

Он испускает медленный вздох.

– Жугов.

– Правильно.

– Клянусь морями… Сколько интриг и планов он привел в действие, прежде чем спрятался сам?

– Я не знаю. Но в этом есть логика. Он был бы полным дерьмом, если бы спасся сам, но не спас детей. – Она мрачнеет. – Хотя то, что он с нами сделал… Я не уверена, что это можно считать спасением.

– Почему? Как он все устроил?

Некоторое время она колеблется.

– Мы даже… мы даже не поняли, что это происходит, – говорит она. – Вот такая она, жизнь с Божеством. Оно шевелит пальцем, и реальность изменяется. – Она отворачивается. – Он приходит к тебе. И вдруг твои воспоминания… меняются. Их заволакивает дымкой. Внезапно ты уже не помнишь о своей божественной природе. Ты считаешь себя смертным. Просто маленьким смертным ребенком, потерянным сиротой. А потом… потом становишься им на самом деле. И, возможно, если повезет, тебя удочерит обычная смертная семья, будет любить, заботиться о тебе, и ты будешь с ними жить. Расти с ними. И, возможно, на некоторое время будешь счастливым. Невежественным, да – но счастливым.

Она сглатывает.

– Но потом… Однажды люди начнут что-то подозревать. Какое-то время ты растешь, а потом просто… останавливаешься. Они начнут удивляться – ну когда же этот ребенок вырастет? Когда он станет взрослым? Почему он так и остался подростком? Почему он еще здесь? И когда люди начнут задавать такие вопросы и что-то подозревать, вот тогда-то чудо Жугова позаботится о тебе.

Оно тебя снова спрячет. Снова сделает ребенком. Исказит реальность вокруг тебя, медленно и понемногу. И даже не осознавая, что делаешь, ты покинешь эту семью, просто уйдешь и опять окажешься один. Чудо начнет все сначала. Ты забудешь о них, а они – о тебе. Как будто ты никогда и не жил с этой семьей. А для них все будет так, словно они никогда не удочеряли эту милую малышку. Вы все напрочь забудете друг друга. Потому что ты должна быть в безопасности, вне подозрений. И с тобой, благословенным божественным ребенком, это будет происходить снова и снова, снова и снова. Опять и опять. Ты как сомнамбула будешь заново проживать свою юность, дрейфуя от семьи к семье. И не оставляя после себя даже воспоминаний.

Мальвина закрывает глаза, словно пытаясь что-то забыть. Берет горсть песка, и тот сыплется сквозь ее пальцы.

– Позже, когда заклятие перестает действовать, ты спрашиваешь себя: может, ты иногда встречала где-нибудь посреди улицы свою старую семью? Мать и отца, которые заботились о тебе месяцами, годами, а то и дольше? И вы даже не узнали друг друга. Вы все забыли. Чудо вычистило твой разум, снова превратило тебя в сомнамбулу. За исключением разве что пустяка. Беспокойного призрака любви в твоей душе. Чего-то вроде фантомной конечности. Но ты не знаешь. Ты не понимаешь, отчего твое сердце ноет при виде этих незнакомцев. – Она качает головой. – Вот такой… ужасный выбор приходится делать, чтобы выжить. – Она смеется. – Оно хотя бы стоит того?

– Почему? – спрашивает Сигруд. – Какая конечная цель была у Жугова на уме? Зачем подвергать вас такому?

– Он думал, что выживет, вернется и всех разбудит, – отвечает Мальвина. – Мне так кажется. Он не любил объяснять. Просто делал, что вздумается. – Она горько улыбается. – Мы должны были однажды снова стать одной большой семьей – и, возможно, начать новую войну, отбить Континент.

– Но ты проснулась раньше?

– Да. Не повезло. С некоторыми так получилось. Живешь себе с приемной семьей, а потом что-то происходит. Несчастный случай. Пожар. Что угодно. И ты их теряешь. А когда это случается, похороненные внутри тебя воспоминания о смерти твоей божественной семьи, о смерти Таалавраса, и Вуртьи, и остальных снова оживают. Одна травма высвобождает другую. Мощные эмоциональные переживания взламывают плотину внутри тебя. И ты вспоминаешь… все. Кем ты был, что мог делать. Наверное, кое-какие вещи даже чудо не может подавить. Иногда я спрашиваю себя: а вдруг мы всего лишь ходячие лоскутные куклы, сшитые из травм?

Они недолго сидят в молчании, наблюдая за тем, как вздымаются и пенятся волны под мрачным небом.

– Ему досталось хуже всех, – говорит Мальвина. – Нашему… врагу. Я его не люблю. Я его ненавижу. Но ему не повезло сильней, чем остальным.

– Что с ним случилось?

– Сперва – то же самое, что и со всеми, кто теперь не спит, – говорит она. – Несчастный случай. Трагическая гибель семьи. Пробуждение. Но потом он… сделал кое-что глупое. Попав в очередной приют, показывал там фокусы с тенью. Кто-то заметил. И известие достигло министерства. А там о нем узнала старушка Винья Комайд.

– Как она его поймала?

Мальвина пожимает плечами.

– У старой суки был блестящий ум. Наверное, придумала, как его обдурить. Пришла к нему – может, угрожала сделать с ним то же самое, что кадж с остальными. Он все еще страдал после потери приемных родителей. Наверное, был сам не свой. Она посадила его на корабль и увезла сюда, далеко от земли, которая его питает, от тех, кто в него верит, придает ему форму и влияет на его суть, – и это сделало его слабым.

– Потом она поместила поверх него печать Колкана, – говорит Сигруд. – И он еще больше ослаб.

– Да. И она стала его допрашивать и пытать. Днем и ночью. Била его светом. Он ненавидит свет – уж такова его природа.

– А потом Шара убила Колкана и Жугова… Тогда-то все и случилось, верно? – Он машет рукой на «Салим». – Тогда существо, которое держали здесь в плену, вырвалось на свободу. Потому что защита перестала работать.

– Да. Печать Колкана, так долго подавлявшая силу ночи… Когда Колкан умер, печать утратила весь смысл, все влияние, в точности как все остальное, сотворенное им. И запертый здесь мальчик получил возможность уйти. Хотя он уже не мальчик.

– Почему? – спрашивает Сигруд. – Зачем с ним это сделали? Зачем совать нос в такие вещи?

Мальвина смотрит на него с ухмылкой.

– Ах, сэр. Чего Сайпур боится больше всего на свете?

– Божественной силы, разумеется.

– Да. Потому что против нее у Сайпура нет защиты. Не забывай, тогда считали, что черный свинец каджа потерян. А какова единственная вещь, которая, если верить историческим хроникам, может остановить бога?

– Я не знаю. Мне казалось, такого не существует. Разве что… другой бог? – Он глядит на нее, потрясенный. – Постой-ка. Ты хочешь сказать, что Винья Комайд пыталась сотворить собственное божество?

– Правила ведения войны, – мрачно говорит Мальвина. – Всегда обостряй. Если твой противник имеет оружие или технологию, превосходящие твои, сделай все возможное, чтобы разработать собственные.

– Но… но как это могло получиться?