Карина Демина - Ловец бабочек [СИ]

Малышка-молочница… боги милосердные, о чем они говорят.

…а если просто «от супруги»?

Нет, вовсе глупость. Понятно же, что не от любовницы…

…пан Гуржаков по натуре своей был робок, пусть и не вязалось сие с генеральским званием. С подчиненными-то он держался, порой по-свойски, мягко, за что и любим был. Однако, если случалась нужда, мог и пригрозить.

Не супруге.

Супруги-то он побаивался, робел, и уж конечно, помыслить о такой глупости, как любовница, не смел бы.

— Она аккурат на вечернюю дойку шла, — продолжила меж тем кухарка, начисто сбивая с благостных мыслей.

…себе надо будет памятник из мрамору заказать.

…и чтоб золотыми буквами написали, что, мол, лежит под камнем сим достойная женщина, Аделия Гуржакова, верная жена, хорошая мать… и еще чего-нибудь.

Про скромность вот.

И вазы… может, заказать без надписей? Чтоб потом Гражинке перебивать не пришлось? А в вазах посадить розы, только белые.

— …и глядит, бричка, стало быть… а в ней этот ваш… Феликс который…

— Он не мой, — панна Гуржакова поморщилась.

Вот что за женщина беспардонная! Неужто не ощущает, что хозяйке не до того. Она, хозяйка, может, похороны свои планирует, это ж все подробнейшим образом расписать придется, а то с Гражинки станется доверить дело важное чужим людям.

И сунут в самый дешевый гроб.

…гроб из Хольма заказать надобно будет. Там самые лучшие делают, из черной березы, правда, этие дороговато выйдут, но похороны — не свадьба, один раз в жизни случаются.

— …и стало быть, не один, а с девкою. С дурной слободы.

— С чего ты решила?

Все ж разговор против воли панну Гуржакову заинтересовал. Не то, чтобы она поверила, все ж выглядел пан Феликс прилично, да и панна Белялинска, пусть и манерна чересчур, гонорлива, а все не из тех, кто мужу подобные шалости попустит.

Нет, было у них с панной Белялинской что-то общее…

…а внутри белый атлас…

…или не белый, но, скажем, алый? Не поймут люди, хотя черное с алым красиво… или лиловый? Зеленый-то бледнить станет, а она, мнится, и без того не зело румяною в гроб ляжет.

И ленты, несомненно.

Лиловые?

Или бирюзовые?

Бирюзовый ей всегда шел. Под цвет глаз… но глаза-то закрыты будут… тогда лиловый. А может, слоновая кость…

— Так а что, не видала она девок с Дурной слободы? Ха! — кухарка ловко перевернула блинчик, который уже зарумянился. — Рожа размалевана. Сиськи голые… срам.

Она бы сплюнула, да плевать на своей кухне панна Гуржакова не дозволяла. Меланхолия меланхолией, а порядок порядком.

— Все одно глупость, — она отодвинула чашку с кофием. — Пан Феликс на такое бы не позарился. Вздумай он любовницу найти, отыскал бы кого поприличней.

Панна Гуржакова блинца-то взяла.

И сметанки свежей зачерпнула.

Маслица бы… но маслице в ее возрасте для печенки вредно, а от больной печенки лицо становится желтым, нехорошим.

— Так в полюбовницы-то да, — согласилась кухарка, на хозяйку глядя с непонятным умилением. — А ему для другой надобности.

— Какой?

…и розы атласные. В том годе хоронили старуху Завойскую, так гроб изрядно украсили. И ленты были пышные, и банты, и розы… а еще на крышке венок сплели из тех же лент, но живой все ж лучше.

— На куски порежет и в Хольм продаст, — гулким шепотом произнесла кухарка.

И панна Гуржакова окончательно избавилась от своей меланхолии.

— Вы уж совсем глупости говорите! — воскликнула она, засовывая в рот свернутый рулядкой блинчик. Пусть язык у кухарки длинноват бы, но блины она отменные делала.

— А то не глупости? Все-то знают, чем он пробавлялся и как свои деньжищи нажил. Но как нажил, так и прожил. Вона, на бобах сидят…

Кухарка ворчала, а панна Гуржакова слушала.

…или нет, не ленты… скромно, со вкусом… может, заглянуть-таки в контору? Там подскажут, что ныне в моде.

…но гроб однозначно из черной березы, сколько бы сие не стоило.

— …Малышка к ним давно ужо не ходит, казала, что они задолжали крепко. И не ей одной. Вона, бакалейщику, и мяснику, и… — продолжала перечислять кухарка, не забывая про блины, стопка которых медленно, но верно росла.

А блины у нее получались просто отменные.

К слову, сама панна Гуржакова, хоть и умела кухарить — научишься, с супругом по всему королевству поездивши, — но высокое искусство блинопечения так и осталось выше ее разумения. А потому кухарку, которая с блинами и манною кашей без комков совладала, она премного уважала.

Правда, виду не показывала.

Все ж прислуга…

— Ты, верно, ошибаешься, — панна Гуржакова не отказала себе в удовольствии пальчики облизать, благо, Гражинка спит и не видит этакого наглого попирания этикетов. — Не может такого быть. Я недавно встречалась с Ганной. Вовсе не было похоже, что она нуждается.

— Ха, — столь кратко и емко кухарка выразила свое превосходство над доверчивою хозяйкой. — Фасону-то они держат. Как же… к этое вашее Ганне на кривой козе не подъедешь. Да только того фасону давно уже пшик один… не верите? Сами помозгуйте. Вона, в позатым годе к ней вы, почитай, каждую неделю на чаи ездили. А тепериче?

И следовало признать, что кухарка во всей своей дикости была права.

А ведь и вправду.

Раньше Ганна частенько зазывала к себе на чай, и не только панну Гуржакову, но многих дам из приличного общества. И ладно, что чай, она и вечера устраивала, и карнавал на свои именины.

В прошлом же году…

…да, кажется, Ганна приболела. Панна Гуржакова еще ей открытку сочиняла… с балом ежегодным тоже что-то там не заладилось… и вечера… и чаепития…

— Ага! — кухарка подняла красный в заусеницах палец. — Доперли!

— Поняла, — возразила панна Гуржакова без особой охоты. — У Ганны со здоровьем плохо…

— В прошлый раз, когда у ней со здоровьем плохо было, она на воды укатила. А ныне… чтой-то не слыхала я, чтоб к ней какой дохтур езживал. Да и по гостям здоровье не мешает расхаживать. Придет с девками, сядет, и жруть, жруть…

Кухарка покачала головой.

В диких ее представлениях девицам родовитым приличного происхождения жрать не подобало. Впрочем, эти самые представления самым причудливым образом уживались с желанием кухарки откормить Гражинку, которая для девки была уж больно тоща и почахла.

…панна Гуржакова, да и сама кухарка, премного удивились бы, узнай, чем в час столь ранний, непривычно ранний, можно сказать, занялась Гражинка. Выбравшись в сад, засаженный розами густенько — иных растений панна Гуржакова не признавала, почитая простецкими, а потому розам в саду ее жилось привольно, — она поежилась.

Было прохладно.

И темно.

Говоря по правде, вставать рано Гражина очень не любила. Да и кто, помилуйте, в здравом-то уме любит подниматься на рассвете? Матушка?