Макс Фрай - Так берегись [litres]

За окном сейчас была не обычная темнота, а сизо-голубой предрассветный сумрак. Солнце ещё не взошло, ну или солнца ещё не взошли, леший знает, сколько светил положено этим бескрайним полям за окном, но видно всё было, как днём. Далеко на горизонте высилось несколько десятков ветряных мельниц, даже на таком расстоянии казавшихся огромными. У одних крылья неподвижно застыли на месте, у других вращались – с разной скоростью, в разные стороны; это выглядело так, словно у каждой мельницы был свой собственный, только ей положенный ветер, а между ними – непроницаемая для ветра невидимая стена.

– Эти мельницы перемалывают не зерно, а судьбы, – сказала Агата, и моё сердце сразу замерло от ужаса и восторга, как в детстве, когда рассказывали друг другу страшные волшебные сказки на чердаке, в темноте.

– Когда человек из Ар-Круаёта достигает совершеннолетия, он может выбирать: жить, как ему на роду написано, или отнести свою судьбу на мельницу и перемолоть. Другим способом от судьбы не избавиться, а этим – всё-таки да. Жить без судьбы непросто, особенно поначалу, когда жизнь утрачивает понятную человеку логику, многим с непривычки кажется, что и сам смысл. Зато человек становится совершенно свободен от всего, что было ему суждено. Сам всё решает и выбирает. Если быть очень умным, получается здорово, а дурак без судьбы долго не проживёт. Поэтому мало кто на такое решается, и мельникам – они только так называются «мельники», а на самом деле, приставленные к мельницам великие колдуны – в общем, мельникам приходится заниматься разбоем. Ловить по лесам одиноких путников, брать в плен и насильно перемалывать их судьбы, чтобы мельницы не простаивали без дела. Без дела, сам понимаешь, никому долго не протянуть! – заключила Агата и вдруг обезоруживающе улыбнулась: – Представляешь, я сама это придумала, и при этом сама же верила, что однажды в детстве меня поймали мельники из Ар-Круаёта и перемололи мою судьбу. Просто я этого не помню. Но это нормально, всего, что случилось в детстве, не помнит вообще никто.

Пока Агата рассказывала про мельницы Ар-Круаёта, мои сердце и голова временно перестали спорить: «Мы счастливы, тут хорошо! – Всё ужасно, нас сюда заманили, сломив нашу волю!» – и дружно наслаждались её историей. В смысле, наслаждался я сам, целиком, не страдая от внутренних противоречий. Засранцы, конечно, тамошние мельники. Но всё равно как же здорово, что где-то во Вселенной существует Ар-Круаёт! Вернее, не существует, всего лишь мерещится, да и то только нам с Агатой, а не всем подряд. Но всё равно это гораздо лучше, чем если бы его никто никогда не придумал. И никому другому в окно ни разу не показал.

– Видишь, какая я, – вдруг сказала Агата. – Столько всего успела придумать, таким прекрасным мирам дала жизнь! То есть по-настоящему всё-таки не дала, потому что сил не хватило. Не может человек, живой или мёртвый, вдохнуть в свои выдумки настоящую жизнь. Но я сделала, сколько смогла: сочинила всю эту красотищу, а потом умело, правильно умерла, хотя в жизни ничему подобному не училась – поди такому научись!

– Да, – согласился я. – Это ты лихо устроила.

– И ты мне помог, – вздохнула Агата. – Я не забыла, не думай. Я тебе благодарна. И от этого ещё обидней, что ты меня бросил и предал. Я уже начала сомневаться: а может, и не бывает иначе? Если человек, значит, должен предавать и бросать, каким бы прекрасным ни был? Просто такова человеческая природа. А ты – человек.

– Ну здрасте! – опешил я. – Ты же сама только что объяснила: я долго не приходил, потому что ты этого не хотела. Значит, никто никого никуда не бросал.

– Ты меня раньше предал, – угрюмо сказала Агата. – Когда решил, что больше не позволишь мне брать твою силу. И как-то это устроил. Я так и не поняла, кого ты об этом попросил. Бога, что ли? У вас есть бог? Настоящий? Всемогущий и милосердный? И делает, что ни попроси? Вот вы везучие! Там где я жила, бога точно не было. Многие в него верят, но просто от страха, лишь бы не оставаться со своей жуткой бессмысленной жизнью один на один. Я и сама когда-то такая была; ладно, не важно. Главное, ты попросил, чтобы я не могла брать твою силу, и так сразу сделалось. А ведь я пообещала, что сама больше не стану брать! И сдержала бы слово. Я бы смогла. Но ты решил, что мне нельзя верить. Недоверие это и есть предательство. Если ты мне не доверяешь, значит, вообще не знаешь меня. Видишь вместо меня какой-то чужой, придуманный образ. Хуже, чем я, в сто раз! И даже сейчас говоришь не со мной, а с другим человеком. А я, настоящая, так и сижу одна.

Она разрыдалась. А я так растерялся, что даже не догадался её обнять. Впрочем, может быть, просто сработал инстинкт самосохранения. Знал я уже, что случается от этих объятий. А мне сейчас была нужна ясная голова.

– А потом ты всем обо мне рассказал! – сквозь слёзы говорила Агата. – Своим друзьям-колдунам! Мог бы скрыть, они тебя не пытали, даже не угрожали, но ты сам захотел рассказать. Чтобы тебя защищали! Чтобы они защищали тебя от меня! От меня! Нашли от кого защищать! Да я, может, умерла только для того, чтобы с тобой наконец-то встретиться! Чтобы хоть после смерти тебя увидеть и рассказать про все мои удивительные миры. И показать их, такие чудесные – это всё для тебя, ты только смотри! Я же на самом деле для тебя их придумала. Вот ты не веришь, а я всегда с тобой разговаривала. С детства знала, что у меня есть тайный старший брат. Не представляла, какой ты, ничего про тебя не придумывала, просто точно знала, что ты обязательно где-нибудь есть. И сразу узнала, как только увидела. Даже раньше, когда услышала голос. Сразу поняла, это ты. Наконец-то пришёл, чтобы меня спасти. А ты меня не узнал! Оказался предателем! Решил от меня защищаться! Это нечестно! Зачем тогда вообще быть?

Само по себе признание про «тайного брата» не произвело на меня особого впечатления – у кого из нас в детстве не было тайных придуманных старших братьев или сестёр? Но сердце разрывалось от печали, нежности, жалости – к самой Агате и к каждому из её невозможных выдуманных миров. Поэтому я вполне сознательно плюнул на ясность ума – успеется, умным ещё побуду, самому небось надоест – сел рядом, обнял Агату, обмер от счастья, но кое-как справился с ним и собой, сказал:

– Ничего не поделаешь, дорогая. Тайных братьев не выбирают. Какой есть, такого и получай.

– Хитрый какой! – она улыбнулась сквозь слёзы. – Ещё скажи, что сама виновата, могла бы постараться выдумать лучше. То есть, в итоге, это ты от меня пострадал.

– Да ладно тебе, нашла пострадавшего. Меня-то как раз всё устраивает. Мне с собой хорошо.

– Это я уже поняла, – сказала Агата, совершенно по-детски шмыгая носом. – На самом деле, ужасно тебе завидую. Я бы тоже хотела так.