Лев Соколов - Золотой конвой [СИ]

— Эти пришли за грузом. Будет атака.

— Значит, взрываем?

— Да.

— Когда? — Спросил Эфрон.

Раздался выстрел. Сразу другой, и дальше будто пошел ливень. Заколотило пулями в частокол. Заорал ревом лес, и зашевелился людской толпой.

— Сейчас! — Заорал Медлявский, пригибаясь. — Сейчас, Эфрон! Беги и взрывай!

— Есть! — Эфрон откозырял, и бросился обратно во двор, ко входу в галлерею.

Медлявский еще успел цепануть краем глаза, как бессильно затрепыхался во дворе на снегу раненный штабс-ротмистр Гиммер, но на это уже не было времени. Он встал к частоколу, в полуразрушенной башенке, выставил в бойницу карабин, и… лес плюнул ему в лицо огнем. Вспыхивали злые огоньки, выдавали себя позиции стрелков дымом. Бежала к валу мохнатая, разношерстаня толпа. Частокол дрожал от попаданий. Медлявский выстрелил, — и тут же со стыдом понял, что выстрелил безприцельно, неряшливо, со страху. И тот, в кого он вроде как метил, бежит дальше.

— Гарткевич! — Рявкнул Медлявский, раздирая горло.

И тут же будто услышал свое эхо, голосом высоким, и писклявым от страха, -..евич! Не успел изумиться, как сообразил — это кричал с противоположной стены Гущин. Он тоже звал Гарткевича, и его пулемет, — единственную силу, которая могла сбить волну атаки.

Гарткевич застыл с пулеметом наперевес, на перпендикулярной их с Гущиным стене, двинулся туда-сюда, будто готовый разорваться. На лице его было мучительное непонимание, — куда?

— Гущин, что у тебя? — Перекрывая пальбу, крикнул Медлявский.

— Лавина! — Истошно выкрикнул Гущин, на миг повернув к нему свое бледное лицо, и тут же, отвернувшись к бойнице, выстрелил из своего винчестера.

И сам Медлявский на миг мучительно застыл, — «кафтан трещал по швам». Куда кинуть свою единственную заплату?..

— Гарткевич, на южную стену! — Наконец крикнул он. И Гарткевич, как всегда получив четкий приказ, обрел уверенность, и козырнув бросился к Гущину.

Медлявский обернулся к своей стене. Бог ты мой, — разномастная ревущая толпа уже почти взобралась на вал! Штабс-капитан отбросил бесполезный здесь карабин, едва не оторвав клапан, выдернул из кобуры наган, и выставив руку к бойнице открыл огнь. Вокруг страшно лупило в дерево, брызнуло щепой одно из бревен у бойницы, совсем рядом с головой. Но Медлявский стрелял уверенно и быстро, будто на офицерском упражнении. И упал внизу, раскинув руки дюжий мужик крест-накрест опоясанный патронташем. Застыл, опустившись на вал другой, в овчинном тулупе. С криком укатился в заплывший ров третий. Четвертый в английской шубе рухнул, хватаясь за снег, и продирая его до черной корки земли, будто хотел ускользающую душу так удержать. Пятого Медлявский подстрелил наискось, — помог своим солдатам, что держались левее. А потом курок щелкнул в битую гильзу, и еще отбил — пусто. Так вот странно, показалось, что стрелял пять раз, а выпустил все семь… И там, внизу, те кто остался цел, — очухались вскинули стволы — и Медлявский едва успел отшатнуться вглубь, как его бойницу разнесло в мочало. Где-то сзади ударил перестуком пулемет Гарткевича, но это было фоном.

— Офицер! — Крикнул кто-то, и обернувшись назад Медлявский увидел бредущего к нему пленного краскома. Он тянул руки, и взгляд его был залит убеждающей мольбой сильного человека, который вынужден просить. — Развяжи! Буду в них стрелять! Не хочу, как свинья на забое!..

Медлявский сунул левую руку в карман штанов, выдернул оттуда морской норвежский нож, нажал на специальный гнеток, — надежный, случайно не откроешь, не поранишься, — и услышав щелчок лезвия, шагнул к красному. Всадил лезвие в стягивающий руки сыромятный ремень, и в два рывка рассек. Хапнул из своего кобурного патронташа столько патронов, сколько попало в горсть, и вложил вместе с пустым наганом в занемевшие руки краскому. Поглядел на того бесшабашно и весело.

— На! А в спину ударишь — так будь проклят!

Отвернулся, и забыл про красного. Через разбитый частокол уже показалась обветренная бородатая рожа в мохнатой шапке. Медлявский вытащил из нагрудной кобуры «кольт», взвел курок и выстрелил пришельцу в лицо. В щеке у того разверзлась дыра, черты лица страшно перекосило, — так бывает, когда пуля дробит и сдвигает лицевые кости, и тело рухнуло обратно за частокол. Кто-то там гаркнул, загалдели. А потом через частокол, медленно, даже с какой-то ленцой, по крутой траектории, аккурат под ноги Медлявскому рухнула граната.

«Рдутловка», — отстраненно подумал Медлявский. Наклонился, схватил гранату, и едва высунув руку, швырнул её обратно за частокол.

Теперь внизу, на валу закричали по-другому, отчаянно. Кто-то успел выплюнуть непотребное слово, — и все это увенчал глухой, сильный взрыв. Частокол вздрогнул. Махнуло дымом. Кто-то снизу мучительно застонал, будто и не человек, со звериной, отчаянной тоской.

Шагнул к разбитой бойнице, направил «кольт» вниз. В остатках рва чернело пятно разрыва, валялись тела. Кто-то еще шевелился, дергаясь объятым болью телом. Выстрелил в него, тот дернулся, и затих. Увидел бегущего к лесу, совместил на спине прицельные, и спустил курок. Человек дернулся, охватил рукой поясницу. Хотел в него выстрелить еще раз, но рядом ударило сразу две пули, и Медлявский спрятался внутрь.

Пользуясь секундой передышки, окинул все вокруг широким взглядом. В ушах гудело. На его стене, на оставшихся солдат люто напирали. Двое лежали ничком. Еще двое стреляли. Один спихивал вниз с частокола лесного молодца, воткнув в того штык. Стреноженные лошади во дворе ржали, и беспокойно поводили ушами. На противоположной стороне замолк пулемет Гарткевича. Выискал его взглядом, — Гарткевич лежал на валу, в такой неудобной позе, как живые не лежат. Подбежавший к Гарткевичу солдат, поднял пулемет, и пытался сходу разобраться, как работает незнакомая машина. Гущин еще был цел…

«Сомнут» — Промелькнуло в голове Медлявского. — «Уже почти…».

Как раз в этот момент, из хода в подземную галерею вылетел прапорщик Эфрон. Он бежал с невообразимой скоростью, концы башлыка развивались за ним, как два крыла, кобуры летели как свита. Медлявский обрадовался — маузеры Эфрона сейчас были огромным подспорьем. Эфрон лихо взлетел по валу, и подбежал к Медлявскому. Хотел что-то сказать, но увидел взглядом красного, который пригнувшись набивал барабан «Нагана» патронами.

— А?.. — Эфрон, ткнул стволом в сторону краскома, вопросительно глядя на Медлявского.

— А какая разница? — Пожал плечами Медлявский.

— Ну да…

Эфрон вскинул Маузер и выстрелил в человека, который штурмовал частокол. Лесной мужик закричал, перевалился на эту сторону, тяжело и глухо впечатавшись в землю вала, — только поскакал по снегу выпавший у него из запаха тулупа револьвер. Медлявский тоже выстрелил, но лежащий уже даже не вздрогнул. Появился другой — но в него тут же вложил пулю краском. Эфрон хотел шагнуть ближе к частоколу, но в этот момент Медлявский осененный страшной мыслью, схватил его за плечо.