Лев Соколов - Золотой конвой [СИ]

— Эфрон! Где взрыв?!

Эфрон замер, глаза его растерянно расширились.

— Уже должен… Я же поджег… Прапорщик отчаянно стряхнул руку Медлявского. — Что-то не сработало! Я сейчас!

Эфрон бросился вниз с вала, обратно ко входу во внутренние туннели. Медлявский повернулся за ним во двор, — и вздрогнул. На противоположном конце частокола его солдат уже не было. Их тела лежали на гребне вала, кто-то валялся, раскинув руки на валу. А по гребню вала уже катилась первая волна лесных бродяг. Часть бежала вниз, напрямик, через двор. Кто-то бежал отпирать наспех забаррикадированные ворота. Другие встав на гребне открыли огонь по Медлявскому, и его оставшимся людям на противоположной стороне. Защелкали пролетавшие мимо пули. Над частоколом плясали шапки лезущих следом. Это был конец.

— Эфрон, стой!.. — Отчаянно крикнул Медлявский. Выходило, что прапорщик бегущий во двор, мчится как раз навстречу толпе лешаков. — Стой!

Пуля ударила рядом с головой Медлявского, обдав его инеем и трухой, и он машинально бросился под защиту полуразрушенной угловой башенки, ограждение которой хоть как-то позволяло укрыться от огня изнутри двора. Выстрелил в первого попавшего под взгляд лешака, — промазал. Рядом громыхнул Наган краскома, — и кто-то из открывающих ворота упал…

А Эфрон уже мчался внизу, вот он проскочил мимо тела Гиммера, и… Из-за стреноженных лошадей на него вывалились четверо бандитов лесной вольницы. Раззявив рты, начали вскидывать оружие. Маузеры Эфрона заговорили разом, не давая себя перебить. Он стрелял на ходу, поочередно с двух рук, почти в упор. И один бандит умер раньше, чем упал. Второй дико заорал, зажимая пах. Третий получил пулю, но у Эфрона не было времени заостриться на нем; он вскинул руку метя в четвертого… Огромный револьвер системы Гассера смотрел на Эфрона со стороны четвертого. И раньше, чем Эфрон успел, — «гассер» плюнул огнем. Живот Эфрона ожгло, будто ему в кишки опрокинули тигель с раскаленным металлом. Эфрон всхлипнул, но снова выстрелил с двух рук. Одна пуля ушла невесть куда, другая пробила бандиту шею. Тот хватаясь левой рукой за рану, еще раз выстрелил из револьвера, — будто кувалда оходила Эфрона в бедро. Глаза у бандита были лютые, темные. Эфрон зацепился за них, снова выжимая спуски пистолетов. И на этот раз он попал с обоих — в грудь. Бандит тяжело осел вниз, ткнув безжизненной рукой дулом револьвера в снег, отчего тот выстрелил еще раз, последний, загнав выстрел в землю.

На краю глаза все еще маячила фигура третьего, который не упал. Эфрон развернулся, направляя «маузер». Третий и правда стоял, нелепо сжимая в руках винтовку, странно покачиваясь, глядя в никуда стеклянным взглядом. Эфрон вскинул Маузер, но как раз в этот момент человек все-таки вышел из равновесия, и рухнул назад, затылком в снег, тяжело и мертво, будто деревянная колода. Запоздалый выстрел догнал его в падении, но уже ничего не дал.

Эфрон захрипел, почти беззвучно. Просто выпуская воздух между дрожащих губ. И заковылял ко входу в подземную галерею. Левая нога, в которую попала пуля, исчезла, — вместо неё был мертвый кусок бревна, который приходилось тянуть за собой. Он бросил один маузер, тот теперь болтался на привязи приклада-кобуры, и пытался хоть как-то зажать немыслимую боль в кишках.

«Забеременел пулей…» — Пронеслась в голове старая солдатская присказка. Понятно, что он мертвец. Даже если бы у него было время, через пару дней он захлебнулся бы собственным гноем. От этих мыслей стало худо, — и больнее и слабже. Поэтому Эфрон зашипел, выдавливая из себя боль и слабость, и сделал очередной шаг вперед. И другой. И за ним. Он всех подвел. Но еще можно было все исправить. Ему надо было только дойти в галерею, к не сработавшему запалу. Ход уже близко.

Эфрон доковылял до входа в галерею. Вошел под арку. Только здесь его догнала очередная пуля, прилетевшая неизвестно откуда. Эфрон лишь почувствовал толчок, который выбил из него все оставшиеся силы. Прапорщик упал, даже не подставив рук. Рассадил лицо, но уже безо всякой боли. Руки остались вытянуты вдоль тела, а надо было выбросить их вперед, и ползти. Но не было сил. Даже сжать зубы сил не было. И Эфрон, тянулся всем безвольным телом, тянул шею вперед, вглубь коридора. Сознание угасало, будто пламя сгоревшей свечки. В момент просветления он осознал, что уже никуда не движется. Но затем мелькнуло что-то из детских лет. Ахилесс никогда не догонит… Значит, он сможет опередить бандитов, и взорвать… Надо только… ползти.

С тем Эфрон и угас.

Медлявский видел, как прапорщик скрылся в ходу. Это обогрело горькой надеждой. Эфрон сделает как надо. Теперь можно и умирать. Он зарядил в кольт последний магазин. Оглянулся на скорчившегося рядом краскома, остались ли у того вообще патроны?.. Ворота в крепость уже были открыты. Лешаки ворвались внутрь двора толпой. Другие бежали по валу, приближаясь к угловой надстройке, где засели Медлявский и краском, выходя на линии проходов, где их не прикрывали бревна. Остались секунды.

Медлявский высунулся, пальнул, — и едва успел убрать голову: папаху с головы дернуло пулей, а то и не одной. Бревенчатая стенка вздрогнула и пошла щепой из сквозных дыр, — со стороны двора земли насыпано не было, и пробивало хилое укрытие насквозь.

— Что, кончилась жизнь, краском? — Лихорадочно крикнул соседу Медлявский.

— Прошла родимая, — лаконично ответил тот, и приподнявшись пустил пулю из нагана.

Ответный залп почти вчистую разнес верхнее бревно сруба, за которым прятался красный.

— Тебя как звать-то? — Дрожащими от горячки боя губами крикнул Медлявский.

Ответить краском не успел. Снизу, со двора, под угловой навес влетела здоровенная шарообразная граната, и заскакала по земле, попыхивая дымком из запала. Медлявский бросился к гранате, столкнулся головой с краскомом. Оба ругнулись. Тот, ушлый, однако успел подхватить смертоносный чугунный шар раньше, — и выбросил его за деревянное укрытие. Но это все, на что им хватило времени. Граната даже не успела упасть и откатиться, а рванула где-то за самым срубом. Хлопнуло по ушам, старые бревна сдвинулись, заскрипели отчаянно расходящиеся опоры полуразрушенной крыши, и… что-то с грохотом рухнуло сверху. Медлявского страшно ударило по голове, подломило весом, впечатало в мерзлый пол.

И он перестал быть.

Никогда не любил слишком больших компаний. А сейчас в нашей группе оказалось… тысяч сто. Правда, только трое из нас были людьми. Остальные принадлежали ненавистному племени летающих кровососов. Орды крылатого гнуса, кружили вокруг нас тучным облаком, противно жужжа, и облепляя при малейшей остановке. Не знаю, насколько помогал репеллент — возможно он кого-то и отпугивал. Но мне иногда казалось, что я перепутал этикетки, и купил средства для привлечения. Больше спасала толковая одежда, и сетка на лице. И все равно, всем нам постоянно приходилось смахивать с себя особо настырных упырей.