Джесс Ротерберг - Королевство [litres]

[Волнение нарастает.]

СУДЬЯ:Тишина, пожалуйста.

МИСС БЭЛЛ:То есть ты утверждаешь, что не перерезала ему горло. Не перерезала ему трахею его же карманным ножом. Ты не тащила его бездыханное – мы можем только надеяться, что действительно бездыханное – тело в мусоросжигатель. Ты не делала ничего из перечисленного. [Пауза.] Так?

АНА:Так.

[В зале суда начинается истерика. Вспыхивают камеры.]

МИСС БЭЛЛ:А что, если бы я сказала, что точно знаю, что ты врешь?

АНА:Тогда, думаю, я бы сказала, что Вам нужно перепроверить факты.

МИСС БЭЛЛ:Ана, почему ты так уверена в том, что я неправа?

АНА:Это просто. Потому что я не умею лгать, мисс Бэлл. Эта способность не предусмотрена в моей программе.

Май Красноплечего блестящего скворца

Шестнадцать месяцев до суда

Я подхожу к краю глубокого ущелья в густом лесу, поднимаю руки к солнцу и прыгаю.

Невесомо. Бездыханно. Свободно.

Или так я себе однажды это представила.

Меня подхватывает сильный порыв ветра. Смертельный страх. Рушащиеся стены звуков и натиск бурлящей воды, который разрывает, тащит и подбрасывает меня, как тряпичную куклу. Наконец, через некоторое время течение ослабевает свою хватку, медленно отпуская меня, пока я не падаю камнем в совершенное безмолвие, которого я так жаждала – больше воздуха, больше воды, больше любой другой человеческой потребности.

Но, конечно, я – не человек. И поэтому у меня другие потребности.

В последнее время я привыкла держать глаза закрытыми до тех пор, пока не достигну дна реки. У него глубокий бирюзовый цвет, как у водопадов Кавасан в те времена, когда океан еще не поднялся слишком высоко и не затопил острова Себу. Меня с головой окутывает спокойная прохладная темнота, и потом я делаю то, ради чего сюда и стремилась. То, что я должна сделать, несмотря на страх не справиться, как однажды не справилась Ния.

Сегодня нас знакомят с Надей – новым представлением надежды. Вместо Нии.

Мои ноги касаются зыбкого илистого дна – я на месте. Тайное безлюдное место, где Супервизоры не могут ни услышать, ни увидеть, ни помешать мне сделать то, что я намерена сделать. Медленно, словно боясь их повредить, я открываю глаза. Смотрю наверх – отблески солнечного света танцуют на мутной колеблющейся поверхности воды, как падающие звезды. Я возношу молчаливую молитву за Нию.

И вскрикиваю.

«Почему ты так туго их затягиваешь? – спрашиваю я в тот вечер Маму, когда она крепит к кровати мои наручники. – Я почти не могу двигаться».

«Ты плохо спишь последнее время, – отвечает Мама. – Чем меньше двигаешься, тем лучше будешь спать». Она наклоняется и целует меня в лоб, и я впервые в жизни замечаю, как странно моя кожа ощущает ее губы – они сухие и тонкие, как папиросная бумага. «Хорошо, девочки. – Мама встает и приглушает свет. – Помолимся».

«Наше Королевство, в границах своих,

Волшебница – имя твое…»

Упорядоченные голоса моих сестер наполняют комнату умиротворением, но, хотя я и проговариваю слова, мои мысли витают далеко. Мой взгляд перемещается на постель Нии, где сейчас смирно лежит моя новая сестра, ее глаза неподвижно смотрят в потолок, пока она поет. От одного ее вида я чувствую опустошение.

Надя никогда не заменит Нию.

«Я знаю, о чем ты думаешь, но Надя не виновата в том, что Панию выключили, – шепчет Ева с соседней кровати. – Перестань винить ее в том, к чему она не имеет никакого отношения». Как и всегда, моя старшая сестра решительно вмешивается в темы, которые ее никак не касаются.

«Я не просила тебя высказывать свое мнение, – шепчу я в ответ. – Не лезь не в свое дело».

Даже в темноте я чувствую пристальный взгляд Евы. Оценивающий . Ева считает, что она достойна гораздо большего, чем все остальные. Что она лучше, быстрее, сильнее, мудрее и поэтому заслуживает большей любви и посетителей, и Супервизоров. Это можно заметить по ее походке – двигается она медленно, словно ее время более ценно. По манере говорить – громко и четко, словно ее голос важнее других. По прическе, в которую она укладывает волосы – всегда наверх и всегда убраны с лица.

Не как у принцессы.

Как у королевы .

В некоторые дни она часами ездит в монорельсовой тележке вокруг парка, словно царственная особа, которой негоже ходить пешком.

«И все же, повторяю еще раз, ты не можешь вечно игнорировать ее, – шепчет Ева. – В конечном счете, тебе придется принять то, что произошло. Благодарность, Ана. Такова жизнь».

Я не обращаю на нее внимания и закрываю глаза. Не представляю, как мои сестры смогли так быстро проникнуться симпатией к этой новой волшебнице Наде – при том, что она до сих пор не проявила себя умелой хоть в чем-то. Она не может петь так красиво, как умела Ния. Она не может воодушевлять толпы людей так блестяще, как это делает Зэл. Она не может так божественно рисовать, как Юми, или так легко смешить детей, как умеет Кая, или танцевать так здорово, как Зара. Она не может даже правильно показывать дорогу, как Ева, хотя, к моей досаде, Надя научилась использовать этот навигационный жучок в своих интересах; оборачивает свои ошибки в каламбуры, которыми люди восхищаются – прелестно! – хотя я не сомневаюсь, что это всего лишь очередная намеренная поведенческая манипуляция, которая поддерживается ее более новой технологией. Я поворачиваю глаза. Мои сестры вертятся вокруг Нади, словно теперь она – их новая любимая игрушка, но они не могут видеть того, что вижу я. Эта новая маленькая сестричка – не Ния. Она – имитатор. Хамелеон. Отвлечение в красивом облике, созданное исключительно для того, чтобы помочь миру забыть то, что случилось однажды в лагуне.

И это работает.

Но то, что Ева и другие сестры смогли оставить в прошлом тот случай в лагуне, не значит, что я тоже могу это сделать. Пожалуй, присутствие новой сестры только подчеркивает отсутствие другой.

Надя здесь, потому что Нии здесь больше нет.

И если все остальные уже забыли о ней, значит, только я могу узнать правду.

Только я могу узнать, почему Ния сделала то, что сделала.

Утром, когда в Волшебной Стране проходит Парад Новой Надежды (Надя – это имя, которое на русском языке значит « надежда» ) – еще одно торжество, которым празднуется приход весны, тяжесть от отсутствия Нии и непонятой правды становится совсем невыносимой.

«С тобой все в порядке? – спрашивает Кая. – Не сдавайся, Ана. – Она сжимает мою руку. – Ты смелее, чем сама в это веришь».

Я слабо улыбаюсь, но ничего не отвечаю. Как я могу объяснить ей, что, когда я вижу лицо Нади там, где раньше была Ния – в трамвае, на рекламных щитах, в окнах кондитерских, на монорельсовых тележках, это вызывает во мне такое чувство, словно небо обрушивается на меня?