Эмили Бейн Мерфи - Исчезновения [litres]

– Ну, Айла, – говорит она, поеживаясь, – они выросли вместе. Их обоих вырастила Элеанор Каммингс.

У меня снова такое чувство, будто из легких выбили воздух. Я разжимаю руки, словно они вытянули корни, переплетающиеся с другими корнями, с каждым рывком выпускающие ветки с секретами. Как я когда-нибудь узнаю, что дошла до их конца?

Вздыхаю и сажусь на диван.

– Она никогда ничего о нем не говорила, – произношу устало, закрываю глаза и шепчу: – Почему бы?

Снова открываю глаза, когда миссис Клиффтон тоже вздыхает.

– Стивен был несчастным человеком, – говорит она. – И чем старше, тем несчастнее. Он всегда был очень мил со мной, но, думаю, часто обижался на Джульет. У них были сложные отношения, особенно к концу.

– Что сделало его таким?

– Жизнь обошлась с ним жестоко, это правда, – говорит миссис Клиффтон и делает паузу: – Но у каждого из нас все же есть выбор, как на это ответить. – Она смотрит на меня. – Конечно, ожесточиться обычно проще. И я полагаю, что вполне возможно понять, почему люди делают тот или иной выбор, даже если он ошибочный.

Я думаю о телеграмме, украденной Майлзом, разорванные клочки которой спрятаны наверху, в моей мусорной корзинке.

– Он уехал из Стерлинга вскоре после Джульет, и больше никто его не видел. Джульет на протяжении многих лет пыталась его найти, но, думаю, в конце концов сдалась. Последнее, что я слышала: она начала верить, что он умер.

«Но он должен быть жив», – думаю я, очень даже жив. Потому что мама собиралась отправить ему книгу со своим кольцом внутри, а она носила его до своих последних дней.

– Я начинаю уставать от этих неожиданностей, – говорю миссис Клиффтон с внезапной дрожью в голосе. – Есть что-то еще? Даже не знаю, о чем еще спрашивать. Просто хочу чувствовать себя так в последний раз.

Она смотрит на свои руки, и я, глубоко вздохнув, готовлюсь ко всему тому, что она мне расскажет.

– Джульет написала накануне своей смерти, – говорит она, вытаскивая носовой платок. – Айла… – она колеблется, – Исчезновения действительно пришли за твоей мамой в конце ее жизни. – Она сворачивает и разворачивает носовой платок у себя на коленях. – Сначала она думала, что не может чувствовать запах цветов, потому что больна. Но потом… она попросила твоего отца принести ей зеркало. – Что-то сжимается у меня в груди. – Я не знала, стоит ли тебе рассказывать, – продолжает миссис Клиффтон. – Не думала, что для тебя окажется полезным знать это. Но, может, вокруг уже слишком много секретов. И это последний, о котором я знаю.

Когда я поднимаю взгляд, поражаюсь, увидев, что глаза миссис Клиффтон блестят от слез.

– Недавно я смотрела воспоминание о ней, – говорит она. – Не предполагала, что буду когда-либо снова это делать. Думала, будет слишком больно.

– Мне она снилась прошлой ночью, – отвечаю. – И было так хорошо снова ее увидеть. – Смаргиваю внезапные слезы. – Но было и тяжело. – Делаю паузу, чтобы усмирить дрожь в голосе. – Я не хочу ее забывать.

– Я помню, как тяжело мне было потерять Джульет, когда она покинула Стерлинг, и ведь она тогда просто уехала. Ты уже познала больше утрат за свою юную жизнь, чем большинство людей. А твоя мать… – миссис Клиффтон коротко смеется, как-то странно, и платком промокает глаза, – она так гордилась бы, увидев, как хорошо ты справилась. Она просто светилась бы от гордости.

Миссис Клиффтон предлагает мне платок, и я вытираю подступившие слезы.

– Вы могли бы рассказать мне то воспоминание о ней? – спрашиваю. – Если это не слишком личное?

– Это было нечто, что Джульет сказала в последний раз, когда я видела ее, приехав в Гарднер вместе с Уильямом. Ее слова сделали меня счастливой, потому что это была одна из так любимых ею загадок. Хочешь попробовать угадать?

Я киваю.

– Что лучше всего растет в темноте?

Загадки мамы. Всегда ее загадки. Я задумываюсь.

– Секреты? – отваживаюсь я.

Миссис Клиффтон улыбается и качает головой.

– Надежда, – говорит она.

Потом я удивляюсь сама себе, когда опускаю голову ей на плечо. Хотя жар нашей кожи становится липким и ее волосы чуть щекочут мою шею, мы долго не двигаемся и не говорим, пока печаль прошлой ночи наконец не уходит и я не чувствую покой.

На следующий день Уилл ждет, чтобы пройтись со мной домой после тренировок по звездам: стоит, прислонившись к стене, как прежде. Словно нашей ссоры никогда и не было.

Он помылся под душем, его волосы зачесаны назад, и он переоделся в рубашку с манжетами на рукавах, в которой его глаза всегда кажутся голубыми-преголубыми.

– Привет, – говорю ему.

– О! – отвечает он, выпрямляясь. – Хм, привет. – На его лице появляется странное выражение.

– Спасибо за прошлую ночь, – благодарю, а он продолжает смотреть на меня с выражением, которое я не вполне понимаю. Мы отправляемся в путь, и немного погодя я подношу пальцы, чтобы вытереть губы, и спрашиваю:

– Что-то… на моем лице?

– Что? – уточняет он. – А, нет. – Он кажется рассеянным.

– Извини за то, что я тебе сказала, – говорю, вспыхивая, – после гонки. Я не хотела, не имела это в виду.

Он только начал отвечать, как мимо нас по дороге проезжает машина, и кто-то, замотанный в шарф так, что открыт только рот, высовывается из окна.

– Иди, беги из города, как и твоя мама! – кричит он. – И в этот раз забирай Проклятие с собой.

Лицо Уилла мгновеннно темнеет от вспышки гнева, он подбирает камень и кидает его в машину, но она уже исчезла в клубах пыли за поворотом.

– Все здесь такие лицемеры, – бормочет он, сжимая кулаки. – Словно они не сделали бы то же самое, будь у них возможность. Все так поступили бы.

– Ты бы – нет, – говорю тихо.

Он смотрит на меня.

– И я – тоже.

Он показывает на дорогу, и мы продолжаем идти.

– Мой папа остался бы, кстати. Он бы нашел способ помогать людям, быть полезным. – Он прочищает горло. – Я восхищаюсь им и хотел бы больше походить на него. Но я не виню твою маму. Если бы у меня был шанс сбежать, я бы воспользовался им. – Он отворачивается. – И я никогда не хотел бы быть причиной того, что кто-то потеряет этот шанс.

Это выражение его лица заставляет мое сердце сжаться.

– Твой отец боролся бы, чтобы остаться с тобой, – говорю, и в моих словах внезапно изливается то, что накопилось за долгие месяцы. Я уже чувствую, как сжимается горло. – А мой отец даже не пытался, – я давлюсь словами. – В каком-то смысле, – говорю, ускоряя шаг, неожиданно разозлившись, – уйти на войну было легче, чем столкнуться с жизнью вместе с нами.

– Сочувствую, Айла, – говорит Уилл, протягивая ко мне руку, а потом убирая ее. Мы идем в тишине несколько минут.

Как только деревья начинают редеть, мы проходим мимо массивного дома с ярко-красной дверью.