Ольга Дэкаэн - Прогнившие корни.

— Этот день сулит большие перемены в вашей размеренной жизни. Он будет переломным. Честность и предприимчивость станут ключевыми понятиями на этой недели в целом. Будьте аккуратны в выборе новых знакомых и не запланированных встреч, они могут иметь для вас катастрофические последствия. — Кто бы сомневался, — пробормотал он и к нему тут же повернулся один из сопровождающих с немым вопросом в колючем взгляде. — Мысли вслух, — пояснил он и тут же добавил. — Могу я узнать, куда мы едем? — Почти приехали, — через плечо бросил один из сопровождающих. Не на такой ответ он надеялся. Руки его сжались в кулаки, но он заставил себя успокоиться. Здесь явно не хотели считаться с его мнением, а этого он не любил. Ему даже чашку крепкого чая выпить не дали — это была его маленькая прихоть, его лишили и этого. Он чувствовал раздражение, а такое состояние было неприемлемым, и злился на себя за такую слабость. Единственный секрет его успеха был в его силе воли. Он гордился тем, чего достиг, шаг за шагом продвигаясь к своей цели, и такие маленькие слабости, как гнев, были неприемлемы. Вскоре тяжёлый внедорожник замер в нескольких метрах от старинного здания из серого камня. Все трое выбрались из автомобиля. Ему никогда не доводилось бывать здесь. Вчера он вообще впервые услышал об этом доме и его хозяине. Совпадение ли это? Один из «конвоиров» сразу же, как только за ними закрылась тяжёлая входная дверь, исчез в глубине дома, второй жестом попросил следовать за ним. Их шаги заглушал длинный ворс натурального ковра. Остановившись, бугай открыл боковую дверь и, отступив в сторону, жестом пригласил его войти внутрь. Но он не двигался, замер, словно не решаясь переступить порог, будто невидимый барьер удерживал его — стена из темноты и неопределённости. Мог лишь с трудом различить тени. Нужно было время, чтобы дать привыкнуть глазам к темноте... и запаху — тошнотворному и такому плотному, что казалось, вырвавшись из плена комнаты, тот обволакивал тело невидимой плёнкой. Запаху долгой болезни и приближающейся смерти. Тому, кто находился внутри, суждено умереть в ближайшее время. Уж в этом-то он разбирался много лучше других. Чувствовал, как смрад с каждым новым вдохом проникает в его лёгкие и оседает там. «Знакомо», — мелькнула мысль, и горло сжало судорогой. Он вспомнил женщину, что родила его. — Войдите и закройте за собой дверь, я плохо переношу свет, — долетел до него властный и неестественно хриплый голос. Говоривший, произносил слова медленно, делая длинные паузы, будто ему не хватало воздуха на то, чтобы закончить предложение. Он, наконец, сделал шаг, оставляя снаружи постового со сложенными за спиной руками. «От кого охраняют этого старика? От какой угрозы?» — мелькнула мысль. В ту же секунду в комнате вспыхнул тусклый свет. Старинный светильник, лишь отчасти освещал комнату, оставляя углы и противоположную стену во мраке. Первое, на что наткнулся его взгляд, когда глаза привыкли к свету, это огромные стеллажи из тёмного дерева набитые таким количеством книг, которое он видел, должно быть, только в библиотеках. Но эти, несомненно, были очень ценными — в дорогих переплётах, расставленные в определённом порядке и цветовой гамме. В углу — массивный, деревянный стол в форме полукруга, фасад украшала искусная резьба. Вся мебель была из прошлых столетий, как и тёмные деревянные панели, доходившие до середины стен. Тяжёлые шторы преграждали путь естественному источнику света. Единственными лишними деталями здесь был белоснежный, медицинский аппарат с мигающими лампочками и узкая металлическая кровать. Этим чужакам было здесь не место. На кровати, обложенный со всех сторон подушками, полулежал сам хозяин дома. То, что когда-то было сильным, здоровым мужчиной, превратилось в высохшую мумию с обтянутым кожей скелетом. Голова старика, казавшаяся неестественно большой на тонкой шее, была абсолютно лысой и вспухшей от вен, плечи и руки, скрытые под больничным халатом, были слишком худыми, а длинные, скрюченные пальцы на концах имели шарообразную форму. Этими пальцами старик то и дело прижимал к лицу прозрачную, кислородную маску, трубка, которой, словно змея тянулась куда-то вниз. Больной тяжело дышал, с каким-то свистящим звуком и хрипом, вырывающимся откуда-то из нутра грудной клетки. Нижняя часть тела было скрыта одеялом. — Насмотрелись? Или ещё полюбуетесь? — со злой усмешкой спросил старик, убирая маску в сторону. Голос его был настолько хриплым, что сразу всплывали ассоциации со скрипом старых половиц. Некоторые слова вообще с трудом удавалось разобрать. От звука этого голоса он вздрогнул и очнулся от шока, в котором пребывал последние секунд двадцать. Сделав шаг, он протянул руку в приветствии. — Извините. Мы не знакомы. Моё имя... — гость не успел договорить, старик тут же поднял свою тощую руку и вяло отмахнулся от гостя, как от назойливой мухи. — Мне наплевать на ваше, чёртово, имя. Знаете, зачем вы здесь? — спросил он, переходя сразу к делу. — Нет. Ваши люди ничего мне не объяснили. — Вы молоды... — думая о чём-то своём, протянул старик. — Сколько вам лет? — А это имеет какое-то отношение к моему визиту сюда? — Хочу быть уверен в том, что вы именно тот, о ком мне рассказывали. Своим нынешним положением и этим местом вы обязаны мне. Не забывайте об этом! И надеюсь, вы в состоянии справиться со своей задачей? — Справиться с чем? — С той ролью, которая вам отведена. Его начало раздражать то, что этот маразматик говорил намёками. Судя по тому, что он видел, хозяин комнаты явно был не в себе и не мог здраво мыслить. Такие люди были опасны! И что за идеи могли возникнуть в воспалённом мозгу старика, он и представить себе не мог. Но едва взглянув на количество лекарств, стоящих на прикроватном столике, понял, почему тот так медлителен. Как наркоман после долгожданной дозы. — Поверьте, я сделаю всё, что в моих силах, — спокойно ответил гость. — У вас всё равно нет выбора, — проворчал недовольно хозяин и тут же зашёлся в сильном приступе кашля. Его совершенно лысая голова тут же покрывалась паутиной из вздувшихся синих вен, проступающих сквозь тонкую, словно пергамент кожу. Выждав, пока больной снова сможет принимать участие в разговоре, мужчина спросил: — Я могу вам как-нибудь помочь? — отозвался гость. — Обойдусь, — отмахнулся тот. — Как видите я почти мертвец. У меня рак! Я и так прожил гораздо дольше, чем мне предписывали эти «ветеринары», — словно что-то горькое, выплюнул он последнее слово. — Представляете ли вы, каково это знать, что жить осталось считаные дни? Но самое ужасное, это когда ты проживаешь ещё день и ещё... Словно в насмешку. Знаете ли вы, сколько человек ежегодно умирает от рака? — Нет. — Восемь миллионов! Представьте эту цифру. Эту толпу! И если бы среди них были такие, как я, было бы не так горько. Но рак не щадит никого, даже детей. — Это ужасно. — Да уж. Но сейчас не об этом. В последнее время меня одолевают разные мысли, касательно того, подвёл ли я черту под всеми своими делами, исправил ли ошибки, которые можно было исправить, — он замолчал, давая себе возможность сделать глоток кислорода из маски. — Я за свою долгую жизнь успел натворить всякого, и не хотелось бы мне уходить с таким грузом. А вы у нас, вроде, как раз и занимаетесь тем, что выслушиваете таких, как я грешников? — и он, наклонив голову чуть в бок, взглянул на гостя с мелькнувшим в мутных глазах любопытством. Ему вдруг показалось, что старик увидел ещё что-то, но это длилось всего лишь мгновение. «Будто энтомолог с лупой любуется на нового жука или бабочку из своей не живой коллекции, нанизанную на булавку» — пришло ему тут же в голову. За прожитые годы он такого узнал о том, что твориться в черных душах людей, что сомневался, что этот измождённый болезнью человек, сможет его удивить. — Это мой долг выслушать вас, тем самым облегчить вашу душу. — Насколько я помню, вы в нашем приходе недавно? — щуриться старик. — Около года. — Я не слишком хорошо знал вашего предшественника. Хотя ничего удивительного с моей-то верой в церковь и бога. — Когда я приехал, люди разное болтали... — Вы про то, как он умер? Да уж смерть жуткая. Каждому из нас суждено пройти через что-то подобное. Рак — это ведь тоже своего рода зверь. Его тонкие, иссохшие губы, словно трещина разделили лицо. В комнате повисла тишина. Каждый думал о своём. Старик заговорил первым, взгляд его был направлен куда-то в сторону. — Неужели люди, правда, верят в то, что если они поведают о своих грехах, им станет легче? — Не мне они изливают душу, через меня они общаются с Богом. Может, и вы для себя получите столь желанное искупление? — Да бросьте! — и вновь тот был сражён новым приступом каркающего кашля. — Давно уже доказано, что мы с вами даже и не от обезьян произошли и старик Дарвин ошибался в своих теориях, а вы мне... — и он махнул анорексичной, серой, на фоне пигментных бляшек, рукой. — Я никого, и уж тем более вас, в вашем почтенном возрасте, не принуждаю к вере. Думаю, если это не удалось сделать до меня, то и не мне пытаться. Это ваш выбор. Кто-то хочет верить и верит, и живёт в гармонии с собой и миром, а кто-то... Вы что желаете для своей души? — Умереть спокойно и не испытывать терзания, что не исправил того, что можно было исправить, — с вызовом произнёс старик. Гость кивнул, наконец, понимая, что их разговор затянется надолго. Старик говорил медленно и делал долгие паузы, чтобы перевести дух и вдохнуть кислород из маски. — В любом случае вы пригласили меня сюда, чтобы я выслушал вас. — И наш разговор останется в этом доме и этой комнате? Даже, если вы услышите такое, от чего придёте в ужас? — Да, конечно. — А знаете, я ведь уже очень давно никому не доверяю. Люди бывают очень коварны. И уж тем более я никогда и никому не изливал душу. Моё молчание не раз спасало мне жизнь. Но вот пришло и моё время. Каждый человек способен на такое, с чем потом ему приходиться жить всю жизнь в немыслимых терзаниях. Все мы способны либо на хорошие дела, либо на плохие. Золотой середины нет. Только вот, как узнать, где какие? Если кто-то совершает что-то хорошее во благо себе, то он вполне вероятно, тем самым причиняет вред кому-то? Может быть, и не осознано, но выбор-то у него не велик? И наоборот. Это своего рода равновесие вселенной. Если человек что-то берёт, то тут же вселенная готова что-то отнять. — Можно совершать благие дела и для других и для себя? — Да бросьте вы! — отмахнулся старик. — Я сказал: одно из двух! Перед каждым встаёт такой выбор, и он должен решить, что делать, потому что от этого зависит вся его дальнейшая судьба. И вот я — почти мертвец, лежу и думаю: а все ли мои скверные поступки, совершённые за почти вековую жизнь, были такими уж плохими? Ведь я делал их себе во благо. И как вы или ваш Бог будете оценивать их? — Я не берусь судить. Если вы хотите, чтобы ваши прошлые дела были подвержены критике, то вы обратились не по адресу. Я выслушаю вас, но поверьте, вы не услышите от меня ни слова упрёка, если сами не пожелаете услышать моё мнение. — Да уж, а способны ли вы, вместе со мной похоронить мою исповедь? Снова мелькнула мысль: «Это будет долгий день». Слишком явно от старика веяло недоверием и неприязнью. — Обещаю, сделать всё от меня зависящее. Этот разговор от начала и до конца останется в стенах этого дома. Хозяин с удивлением и издёвкой в голосе произнёс: — Что вот так просто? А какие-нибудь там напутствия, может, прочтёте что-нибудь из своей книжонки, не зря же вы притащили её в мой дом? — саркастически поинтересовался старик. — Может, начнём? Расскажите, что вас терзает? — пропустил гость мимо ушей сарказм в голосе больного. — Молодёжь! Всё время куда-то спешите, — проворчал тот недовольно. *** Вальтман задумался. Раз уж представилась такая возможность, что сказать, с чего начать? Что можно опустить, а что и вовсе не имеет значения? Он прошёл такой долгий путь, что порой и сам начинал задаваться вопросом. Что из того, что помнил, было истиной, а что игрой его воспалённого, повреждённого болезнью и старостью мозга? Как отделить правду от вымысла? Что-то уже, наверняка, стёрлось из памяти безвозвратно. Он силился, вспомнить, где впервые оступился, где сделал неверный выбор, пойдя на поводу у своих эмоций и желаний. Сейчас, когда его готовы были выслушать, он не знал с чего лучше начать и задавался вопросом. Что сделало его чудовищем, погубившим чужие жизни? И не мог найти ответа. Его гость, тем временем, продолжал безмолвно стоять напротив, терпеливо ожидая. — Так и будете стоять, как истукан или возьмёте стул и сядете? — старик рукой указал куда-то за спину гостя. — Разговор предстоит долгий. Наблюдая, как выполняются его указания, старик пристально вглядывался в темноту за спиной мужчины. Всё к этому и шло. У него нет выбора, как нет выбора и у того, кого привели сюда по его приказу. — Пожалуй, для начала я должен представиться, — начал свой длинный рассказ старик. — Скажем так, все события, которые происходили в моей жизни — это нежелание смириться с тем, кто я есть на самом деле. Моё имя Виктор Вальтман! И я семьдесят лет, как мёртв! Старик не следил за молодым мужчиной, перед ним. Он хотел увидеть другое лицо. Но то лицо скрывала тьма. И смирившись, он стал наблюдать, за сидящим напротив гостем: лёгкий прищур, недоверие во взгляде, морщинка расколовшая лоб надвое. Но это длилось не дольше пары секунд, а следом осознание и... шок! Немощное тело больного расслабилось в своей мягкой, белоснежной клетке. Он был доволен тем, какие эмоции вызвал. Он выждет ещё минуту и можно начинать...Читать дальше