Ольга Дэкаэн - Прогнившие корни.

Глава 14 15 ноября 2016 год. Четыре дня до расплаты. Неудачное время Лана выбрала для этой поездки. Голова после бессонной ночи была тяжёлой, виски сдавило. Единственное, что ей хотелось, это закрыть глаза и не двигаться. А если уж совсем на чистоту, то пару часов сна были бы весьма кстати. Перед глазами до сих пор плясали напечатанные или заполненные от руки тексты. Строчки рябью проносились, стоило ей закрыть глаза. Всю ночь она в компании Питера Новака, просматривала страницу за страницей, папку за папкой. За всё то время, пока они изучали дела, произнесённые между ними слова, можно было пересчитать по пальцам. Совершенно чужие друг другу люди, соединённые общим делом. Они искали что-нибудь общее в этих делах, но так ничего не нашли. Да был подросток, поисками которого полиция даже не удосужилась заняться, да через годы он определённо стал мужчиной и на этом всё. Никаких зацепок, ничего, на что стоило бы обратить внимание. Часы показывали 7:46, когда Новак решил остановиться. Лана была рада передышке, голова давно перестала быть ясной, мысли путались, веки слипались. Сваренный бывшим следователем кофе в огромных кружках, оказался на удивление вкусным, толсто нарезанный хлеб с гусиным паштетом заглушили чувство голода. В тот момент на его немой вопрос, застывший в глазах, она заверила, что выдержит ещё пару тройку часов без сна. Старик не стал её отговаривать, лишь молча кивнул, и ей вдруг показалось, что что-то похожее на уважение мелькнуло в его взгляде. Ни у них, ни у пропавших мальчиков — если кто-то из них был ещё жив — не было времени на сон. Необходимо было, как можно скорее поговорить с той женщиной, что тридцать лет назад вскользь упомянула о подростке. Мелькнувшая вечером надежда, утром уже казалась не такой и реальной. Она вызвала такси прямо из дома Новака и, отвергнув предложение подождать в тепле, вышла на свежий воздух. Небо было ещё чёрным, лишь тонкая светлая полоска растянулась на горизонте. Одинокие прохожие, втянув головы в плечи, спешили по своим делам, не подозревая, насколько мрачна окружающая их действительность. В голове постепенно начало проясняться, а сонливость отступила, ровно до той поры, пока Лана не забралась в тёплый салон такси. Назвала точный адрес, и, устроившись поудобнее, закрыла глаза, в надежде дать своему организму время на отдых. Спустя час, стоя на облезлом, деревянном крыльце и дрожа от холода, Лана гадала: «В какой из этих домов много лет назад неожиданно пришла беда? В каком из них больше никогда не было слышно ни топота детских ног, ни смеха?» Небольшие, одноэтажные, с прохудившейся кровлей и десятилетиями, не знавшие ремонта, дома жались друг к другу в надежде выстоять вместе ещё хоть какое-то время. Пока губительный влажный воздух и летний зной не сделают своё дело, и не превратят всё в труху. Лана постучала в обшарпанную дверь, на почтовом ящике которой значился нужный ей номер. Дом по соседству от Андерссонов. Шли минуты, а дверь ей никто так и не открыл. Может хозяева спят или в доме вообще никто больше не живёт? Всё больше замерзая, Лана думала, что ей теперь делать. Повернуть назад и с поджатым хвостом явиться к Новаку. Мол, ничего я не узнала. Благо хоть додумалась такси не отпускать, самой добираться обратно из этой глуши будет весьма проблематично. Лана обошла дом. Бетонной лентой на задний двор убегала потрескавшаяся дорожка. Посмотрев по сторонам и убедившись, что за ней никто не наблюдает, а таксист опустил сиденье и дремлет, она перешагнула низкий, обшарпанный, деревянный заборчик и оказалась в месте, которое лишь с натяжкой можно было назвать садом. На голых ветвях огромного и единственного дерева за горлышки были подвешены пустые пластиковые бутылки с отверстиями по бокам. Словно украшенная самодельными игрушками новогодняя ёлка. Присмотревшись, поняла, что это не просто кормушки для птиц, а ловушки. С маленькой палочкой внутри, поддерживающей загнутый кусок прозрачного пластика. Прилетевший воробей или синица в поисках пропитания, сбив колышек, уже не могли выбраться наружу — ловушка захлопывалась, делая их своими пленниками. И сейчас несколько птиц, неистово бились внутри, оглашая округу своим щебетом. Дверь позади заскрипела, заставив Лану вздрогнуть от неожиданности. И вместе с резким «мяу» ей под ноги бросилось несколько кошек. — Что вам нужно? — голос был грубый, но всё же принадлежал женщине. — Я ничего не куплю у вас! — Вы Марта? — Зачем явились? — повторила свой вопрос женщина. — Мне необходимо поговорить с Мартой. Тридцать лет назад она проживала по этому адресу. — Ну и что с того? — Она давала показания по делу об исчезновении соседского мальчика... — А вам то, что за дело? — перебила та, цепким взглядом ощупывая незваную гостью. — Мне нужно кое-что уточнить. Задняя дверь открылась шире, ровно настолько, чтобы выпустить обладательницу неприятного голоса наружу. На вид не больше пятидесяти, маленькая, сутулая, в старом, затёртом пальто и вязанной, проеденной молью шали, накинутой на голову. Она прошла мимо Ланы и остановилась около птичьих ловушек. — Любите птиц? — спросила Лана, просто чтобы что-то сказать. Женщина в недоумении бросила взгляд на гостью. — Терпеть не могу. Шумные твари! Но моим деткам они нравятся, — сказала та, обнажив в улыбке беззубый рот. — Если вам нужна Марта, то это я. Лана наблюдала, как женщина ловко поймала маленькое, трепыхающееся, коричневое тельце, одним движением свернула шею и бросила, трущейся об ноги, кошке. Со всеми остальными она проделала то же самое. — Холодно сегодня. Идёмте в дом, — проворчала та, передёрнув тощими плечами. Такого количества представителей кошачьих, собранных в одном месте, Лана не видела ни разу в жизни. В её питомнике собак и то было меньше. Эти орущие существа были повсюду: на покосившейся вешалке для верхней одежды, на старом, дребезжащем холодильнике, на круглом столе в гостиной. И все они производили столько шума, мяукающие, шипящие на непрошенную гостью, что хотелось заткнуть уши. В воздухе витал сильный запах кошачьей мочи вперемешку с вонью от застоявшейся воды в забитой грязной посудой раковине. Лана изо всех сил старалась не податься рефлексу и не заткнуть рукой нос. Хозяйка дома, словно не замечала, в каких условиях она живёт. Проходя мимо своих животных, она каждому дарила частицу ласки и кошки отвечали ей выгнутыми спинами и мокрыми следами от шершавых языков на худых руках. — У вас много кошек, — ошарашено оглядываясь по сторонам, произнесла Лана, приходя к выводу, что женщина перед ней была не совсем нормальна. — Семнадцать, вместе с приплодом, что мне принесла Марта Седьмая, — с гордостью ответила та, сбрасывая с себя пальто и шаль. Её застиранный до дыр халат выглядел не лучше. Не говоря уже про сожжённые химической завивкой волосы цвета ржавчины. — Очень мило, — всё ещё пребывая в шоке, пробормотала Лана, но мысли её были иными. «Какой нормальный человек назовёт животное своим именем?» — Вы любите кошек? — вернула вопрос хозяйка. — Я больше по собакам, — ответила она, тут же отметив, что в глазах женщины упала в самую пропасть. — Так для чего вы явились ко мне в такую рань и разбудили моих деток? — спросила та, усаживаясь на истерзанный когтями диван. Сразу же к ней на колени запрыгнуло рыжее облезлое чудище. Лана последовала её примеру и пристроилась на краешек кресла в зацепках и пятнах. Думать о том, что это за пятна ей не хотелось. — Вы в восемьдесят седьмом году давали показания по делу Томаса Андерссона, — напомнила Лана. — Соседского мальчишки? Да, я говорила с ищейками, — кивнула та, поглаживая своего питомца. — Вы не могли бы рассказать мне то же, что и им? — Да, когда это было... — задумчиво протянула она. — Жили они в доме рядом, тот, что справа. Обычная семья — мать работала, маленький поганец только в школу пошёл. Папаши у него не было. Поговаривали, что бросил он их. Жили вдвоём, денег больно не имели. Он иногда мне помогал присматривать за моими детками, я ему копейку и давала. А потом он пропал! Местные его искали, наши овраги вдоль и поперёк облазили. Да так и не нашли. Помню, как соседка ночами не спала, всё время выла от горя, словно зверь какой. А ищейки поискали-поискали, да и успокоились. Я больно-то не участвовала в поисках, слегла. Как узнала, что, когда искали соседского мальчонку, моих двух британцев нашли в лесу забитых до смерти, так и слегла. — Британцев? — переспросила Лана. — Порода кошек такая. Вон видите кота? Чистокровный британец, — ткнула она костлявым пальцем с грязным ногтем в сторону пушистого серого животного, развалившегося на точно таком же кресле, как и то, на котором сидела Лана. Судя по всему, хозяйка ни в чём не отказывала этим «милым» созданиям, экономя на себе. — В тот год у меня было три таких: кот и две кошки. Красавцы! Кто мог так изувечить бедненьких? Да ещё где? В лесу! Они сроду далеко от дома не уходили. Изверги! «А сворачивать шеи птицам и скармливать котам — это значит норма» — подумала Лана, но вслух спросила: — Думаете, их выкрали? — Не думаю. Знаю! — поджав тонкие губы, сказала женщина. — Хулиганьё местное. — Расскажите о Томасе. С кем он общался? — попросила Лана, видя, что разговор плавно съехал на кошек. — Да, что сказать-то? — пожала та тощими плечами. — Такие же сорванцы бегали вместе с ним, путались под ногами, всё норовили в окно мячом попасть. Я их и гоняла, и жаловалась их безмозглым родителям, да что толку. Соседка вон на работу с утра уйдёт, а поганец сам по себе целый день. Житья от них не было. — Может, вы видели того мальчика с кем-то посторонним? — Да нет, только местные. Хотя нет! Пару раз видела его с парнишкой. «Ну, наконец!» — подумала Лана, прислушиваясь к словам хозяйки кошек. — Не местный, вроде бы приехал к кому-то погостить. Дайте вспомнить... — женщина задумалась. — Вроде из города он был. Жил долго, почти всё лето. Модный такой ходил, по-городскому одетый. Вроде и машина у него была. Лана напряглась. «На машине. Сколько же ему было лет на тот момент? — прикидывала она. — Точно не меньше семнадцати». — А какая марка машины, цвет не помните? — с надеждой в голосе спросила Лана кошатницу, но та лишь помотала головой в мелких кудряшках. — Не разбираюсь я в этом. Небольшая такая, цвет вроде тёмный... синий, может зелёный. — А к кому приезжал, сможете показать? — Нет, не вспомню. И никто уже и не вспомнит из местных. Да и мало народу тут у нас осталось. Старики в основном, — тут она посмотрела на гостью прищуренными глазами. — А зачем вам он? Думаете это он с мальчишкой что сотворил? — Нет, просто уточняем детали. Сможете его описать? — Тёмные волосы, высокий, как каланча, всё время ключами, как побрякушкой играл, — проворчала та. — Пожалуйста, попытайтесь вспомнить, — с мольбой в голосе попросила Лана, — может, были какие-то особые приметы? Та довольно долго напрягала память, но в итоге так ничего не вспомнила. Попрощавшись и выйдя, наконец, на свежий воздух, Лана набрала номер. Ей надо было позвонить и убедиться, что она не спятила, и не высасывает информацию из пальца. Бывший следователь, словно торчащий в это время возле телефона в ожидании её звонка, ответил сразу же. Пары минут понадобилось, чтобы кратко пересказать разговор с бывшей соседкой Андерссонов. Новак слушал молча, ни разу не перебил, только, когда она закончила, приказал, а именно так это и прозвучало — как приказ, отправляться домой и выспаться. Дважды просить Лану не было нужды, она еле держалась на ногах. Ровно через час она вошла в дом Агаты и, перекусив тем, что нашла в холодильнике, не раздеваясь, свернулась на диване, с головой укрывшись тёплым пледом. Через минуту она уже спала. *** Проснулась Лана точно от удара. Прислушалась. Вокруг гробовая тишина. За плотно задёрнутыми шторами ярко светило полуденное солнце. Странно, но она не чувствовала себя отдохнувшей. У неё было одно непрочитанное сообщение от Новака. Он просил позвонить, как только она придёт в норму. Странный этот полицейский. Сначала торопиться от неё отделаться, а позже всё же пытается помочь. Было видно, что во время последней встречи он изменил отношение к делу... и к ней. Да он был так же груб, но что-то точно изменилось. Словно он ворчал лишь по привычке. И она догадывалась о причине такой перемены: впервые за долгие годы у него появился шанс исправить ошибки прошлого. — Отдохнули? — спросил Новак, как только взял трубку. — Немного, — ответила Лана, поднимаясь с дивана и отправляясь в душ. Она всё ещё чувствовала исходящий от одежды слабый запах кошачий мочи. — Что-нибудь выяснили? — Кое-что. Я связался с одной старой знакомой-психологом. Она когда-то сотрудничала с полицией в некоторых вопросах — вроде консультанта. Переслал ей копии всех десяти дел и попросил составить психологический портрет, исходя из тех сведений, что мы собрали. В ближайшее время жду от неё звонка. Если хотите присутствовать при нашем разговоре, поторопитесь. Им пришлось ждать долгих полтора часа, прежде чем зазвонил телефон. Всё это время, сидя за столом в комнате дочери Новака, Лана раз за разом пересказывала свой утренний разговор с любительницей кошек — Мартой и своё первое впечатление от той деревушки, где прожил свою короткую жизнь маленький Томас. Дотошный старик требовал, чтобы она вспомнила каждую деталь, каждую мелочь. И Лана уже начала злиться, когда, наконец, раздался долгожданный телефонный звонок, положивший конец допросу. Женщину-психолога звали Лиза. Было ясно, что эти двое хорошо знали друг друга. Лана сидела за столом, оперев голову на стоящую на локте руку, и наблюдала за реакцией хозяина дома. Печаль и тихая радость: вот что отразилось на его лице, когда он поднёс трубку к уху. Эта Лиза была явно чем-то большим для старика-следователя, чем просто бывшей коллегой. «Возможно ещё одним провалом его жизни», — подумала она, уткнувшись взглядом в занавешенное шторами окно, лишь бы только не видеть снова этих маленьких счастливых детских лиц на стене. Обменявшись ничего не значившими фразами, Новак, наконец, перешёл к делу. Переключив телефон на громкую связь, он спросил: — Так, что ты можешь мне сказать по психологическому портрету? — Питер, ты мне дал слишком мало времени, — услышала Лана приятный, мягкий голос. — Сейчас я могу лишь в общих чертах обрисовать ситуацию. Ты же понимаешь, для составления профиля, мне необходимо установить признаки дисфункции преступника: какие-нибудь отклонения в поведении или эмоциональном состоянии. К тому же без тел жертв и изучения увечий я не вижу полную картину. Так наброски... Мне бы провести осмотр места преступлений... — Лиза ты же знаешь, что я прошу тебя о помощи, как частное лицо. — Да знаю я, знаю. Так вредничаю. Лана представила, как невидимая им женщина с мелодичным голосом, на том конце провода, устало улыбнулась. Когда-то очень давно, когда она поняла, что ей требуется помощь, она обратилась к специалисту. У того мужчины был точно такой же голос: успокаивающий, расслабляющий, да и внешность интеллигента располагала к сотрудничеству. На тех двенадцати сеансах, что она честно отсидела в мягком кресле, всегда хотелось спать. В чём-то он ей помог, с чем-то ей приходилось жить и по сей день. — Так кого нам искать? — нетерпеливо задал вопрос Новак. — Нам? Так ты не один в этом крестовом походе? Питер, я почти ревную! — раздался её тихий смех. Лана спрятала улыбку, видя, как лицо старика покрылось пунцовыми пятнами, так разнящейся с сединой. — Ко мне обратилась сестра пропавшего мальчика, с просьбой помочь ей разобраться в этом деле. Она сейчас тоже тебя слышит. — Ох, извините, — торопливо сказала женщина и после секундного замешательства, продолжила. — В любом случае вы должны искать мужчину. Возраст на момент первого похищения до сорока лет, белый... — Поясни, — перебил он. — Практика показывает, что преступники чаще всего выбирают себе жертв одной с ними расовой принадлежности, — терпеливо произнесла она и продолжила описание. — Похититель со средним уровнем интеллекта, скорее всего, достаточно образованный. Он производит благоприятное впечатление на окружающих, но при этом сводит общение к очень узкому кругу. Достаточно общительный, но лишь для того, чтобы скрыть истинное лицо. Всё это говорит о его организованности. Он тщательно всё планирует. У него сформирован определённый образ жертвы, в данном случае это маленькие мальчики с темными волосами, хрупкого телосложения. Возможно, в детстве похититель выглядел так же: тёмные волосы, светлые глаза. Хрупкость и возраст говорит о том, что приблизительно в этом возрасте он сам подвергся физическому насилию со стороны мужчины, возможно отца. И такое поведение он считает приемлемым. Или это, своего рода, месть миру за своё несчастливое детство. Хитёр, планирует своё преступление заранее, наблюдает, взвешивает все за и против. По тому случаю, где пропал тот мальчик из дома родственницы-тётки... — Макс Карр, — помог ей Новак. — Да. Так вот, можно предположить, что он не торопится, тщательно обдумывает момент похищения и пути отхода. Он явно намеревался похитить ребёнка из дома, следил за семьёй и мальчиком, но его спугнула сестра и преступник сразу же поменял план. Он не тороплив в своём стремлении завладеть ребёнком: выслеживает, анализирует, выжидает. Предвкушает! Хорошо заметает все следы, заранее выбирает жертву. Никакой спонтанности. Определённо мобилен, передвигается на большие территории на собственном транспорте. Но заметь — рывками. Действует на одной площади по несколько лет. Возможно такое, что гастролирует по северу страны, но я думаю, он перебирается на новое место жительства. За те двадцать с лишним лет его ареал обитания меняется всего лишь трижды. Бежит на запад, что тоже свойственно этой категории преступников. — Да, я тоже заметил. Что он делает с жертвами, Лиза? Лана слышала, как женщина тихо дышит в трубку, словно не решаясь вслух произнести то, что и так уже понятно. — Он мучает их... возможно, насилует, держит где-то. Показательно то, что полиции, во всех этих случаях, так и не удалось обнаружить тела. Этому есть только одно объяснение: он их забирает, отвозит в укромное место... либо убивает сразу и избавляется от тел, но далеко от мест похищения, либо держит под замком. Я думаю второе. — Почему ты так решила? — Нет тел. Понимаешь? Ничего за столько лет! Убивай он сразу, у него не было бы достаточно времени, чтобы избавиться от улик, где-нибудь да наследил бы. А за тот интервал между похищениями, времени вполне достаточно, чтобы никто ничего не нашёл. Он наслаждается их возрастом, их ранимостью, повелевает ими. У меня лично нет сомнений в том, что все эти дети мертвы и погребены где-нибудь в глуши, в лесах или утоплены. Наступила тишина. Лана слушала слова женщины и спрашивала себя: «Неужели кто-то на такое способен?» Психолог заговорила снова: — И ещё, Питер, он может оставлять себе какие-нибудь сувениры от своих жертв. Практически все серийные маньяки оставляют себе что-то вроде трофея. Какая-то небольшая вещь, которая напоминала бы ему о жертве и подпитывала его фантазии до следующего похищения: прядь волос, зубы, части тела или же он собирает коллекцию фотографий, видеозаписей, что тоже свойственно этому психотипу. — Оставляет сувениры? — нахмурил он брови, явно о чём-то задумавшись. — Да. Что-нибудь было у тех детей на момент, когда они пропали? — спросила она. — Со слов матери у Томаса Андерссона была маленькая, металлическая машинка. Есть такие миниатюрные модельки... её так и не нашли после исчезновения. Её так и не удалось обнаружить. А вот у Николаса Берсона вроде бы не было ничего, — бывший следователь бросил короткий взгляд на Лану, словно извиняясь. Хотя ей могло и показаться. — По крайней мере, его родственники ни о чём таком не упоминали. У остальных могло быть всё что угодно, целые школьные рюкзаки. — Да, насчёт его внешности. Он физически абсолютно нормальный, без каких-либо дефектов в развитии. — Ты в этом уверена? — В этом уверены дети. Те, которые видели мужчину, купившего им газировку или сестра того мальчика Макса Карра. Они не заметили в его внешности ничего примечательного, а значит, там ничего и не было. Хотя я не исключаю скрытых аномалий в развитии. Что-то, что не видно глазу, но при этом гложет его, заставляет чувствовать себя не таким, как все. Не совсем нормальным. — И что это может быть? — Не знаю. Импотенция, например или проблемы другого характера. — Лиза, а как насчёт подростка, что видели возле двух жертв? — напомнил Новак. — Ведь он по возрасту вполне подходит? — Если предположить, я повторяю, только предположить, что к исчезновениям как-то причастен подросток, вырисовывается следующая картина. В этом возрасте характерна неустойчивость в психике, обусловленная тем, что происходит становление личности, половое созревание и как следствие — искажённое представление о некоторых важнейших понятиях. Представление, скажем прямо, противоположное: верность и предательство, скромность и героизм, смелость и трусость и так далее. Так же им свойственна неуравновешенность, резкая смена настроения, что часто бывает у детей от четырнадцати до восемнадцати лет. Стремление бывших ещё вчера детей утвердиться среди таких же, как и он. Довольно часто несовершеннолетние отвергают мнение взрослого, как неверное. Увеличение физической активности делает таких подростков агрессивными. Возникают внутренние конфликты, которые могут повлечь за собой непоправимые последствия: от мелких краж до совершения более тяжкого преступления, убийства например. Следует так же иметь в виду, что среднего коэффициента возраста нет. Несовершеннолетние, совершившие то или иное преступление, чаще всего относятся к возрастной группе от шестнадцати до двадцати лет. Чаще всего это подростки, бросившие школу, не занятые трудовой деятельностью. В большинстве случаев такие дети воспитываются в неполных семьях или там, где часто происходят ссоры, конфликты, возможно даже драки между родителями. — То есть, — подвёл он итог, как только женщина замолчала. — Нам нужно искать того, кому на тот период времени было семнадцать-двадцать лет с неуравновешенной психикой? — Приблизительно так, но есть вероятность того, что он окажется вполне нормальным. Не наблюдавшийся у психиатра, внешне обычный подросток. Даже в таких случаях бывают исключения. Но его ненормальность должна как-то проявляться. Он ищет себя, пробует свои возможности и вот тогда он совершает своё первое преступление. Мелкие кражи, поджёг, истязания животных. И только после он выходит на новый уровень. Его целью становиться человек! Лану, сидевшую молча всё время разговора, как обожгло. Кошки Марты, найденные в лесу, как раз перед первым исчезновением. Она взяла лист бумаги и большими буквами написала два слова: кошки Марты . Новак, бросив быстрый взгляд на протянутый ему лист, молча кивнул. — Мы знаем, что он высокого роста, — вставил Новак. — Одна из соседок Андерссонов подтвердила, что видела высокого парня рядом с мальчиком. — Вероятно. Если только твой подозреваемый не простой прохожий, и ты ищешь не там. Питер, я не хочу подвергать твои действия сомнению, но думаю, ты слышал о таком феномене, как искреннее заблуждение? — Считаешь, что я ошибаюсь? — Возможно, ты просто видишь то, что хочешь увидеть, — спокойно сказала женщина. — Он может быть и простым зазывалой, а тот, кто на самом деле виновен, остаётся в постоянной тени, не привлекая к себе внимания. Кто-то более зрелый и жестокий. — С учётом того времени, когда было совершенно первое исчезновение, ему на момент последнего известного нам похищения в тринадцатом году было около пятидесяти, — с жаром отозвался Новак. — Достаточно зрелый? Психолог не ответила, сменив тему: — Да кстати, я просмотрела снимки с места аварии. И кое-что меня настораживает во всём этом. — О чём ты? — нахмурился Новак, который всё ещё не успокоился и не сразу смог переключиться. — Я не уверенна... Но что-то у меня не складывается картинка. Я перечитала дело. Травмы, покорёженные автомобили, размещение тел. Новак порылся на столе в поисках нужной папки. — Так, что тебя смущает? — спросил, наконец, открывая нужную. — Мы словно что-то упускаем. За деревьями леса не видим. Если твоё предположение на счёт похитителя верно, то эта семейная пара, скорее всего, подобрала мальчика. Так? — Да, — подтвердил он, выкладывая бумаги дела на стол. — Почему криминалисты не нашли никаких следов пребывания ребёнка в машине? Что-то же должно было быть: волосы, частицы кожи? Снаружи, я согласна, дождь смыл практически все следы, но в машине? Он был без одежды, практически голый. Почему эти люди не накинули на него хоть что-нибудь? Так поступила бы любая женщина, особенно у которой есть свой ребёнок. Я проверила список того, что было в автомобиле, на заднем сидении лежал женский свитер. И ещё, травмы на теле ребёнка странные, практически нет открытых ран, как у Ли, от стекла и внутренней отделки салона. Лишь ссадины и обширные внутренние переломы. Лана наблюдала, как после слов психолога, посерело лицо бывшего следователя, как он обмяк, сразу постарев лет на двадцать, а рука с длинными пальцами, державшая фотографию с места аварии, вдруг задрожала. Что мог такого увидеть бывший следователь, что последовала такая реакция? Лана перегнулась через стол и молча выхватила чёрно-белый снимок из рук Новака. Такое же фото она видела в газете, с той лишь разницей, что на этом были чётко видны изувеченные, ничем не прикрытые тела. Силуэты Адама Ли и его жены за разбитыми окнами покорёженной машины. Бледное, худое, омытое дождём, изломанное тельце маленького мальчика прямо перед передними колёсами легкового автомобиля. Зрелище не для слабонервных. Сердце защемило от жалости к ни в чём не повинному ребёнку. Она представила картину того далёкого сентябрьского дня и до неё постепенно стал доходить смысл того, что на самом деле произошло на том участке дороги. «Увидеть бы всё это раньше! — прикрыла глаза Лана, чувствуя потребность выругаться или что-нибудь разбить. — Как полиция вообще могла так облажаться?» Водитель грузовика не врал, он видел что-то. Только это было не животное! — Он не был в машине Ли. Его эта машина сбила, — тихо прошептала она, но Новак, кажется, её не слышал, погружённый в свои мысли. — Питер, ты здесь совершенно не при чём, — услышала Лана встревоженный голос на том конце провода. — Такое бывает, когда кто-то плохо делает свою работу, а судя по тому, что я прочла из дела, наши коллеги просто идиоты. Так, что твоей вины тут нет. Все тогда вынесли вердикт задолго до результатов криминалистических и медицинских исследований. Зато теперь мы знаем, что мальчик, скорее всего, сбежал и, выбравшись на проезжую часть, был сбит. Это наводит меня на мысль, что его держали где-то недалеко. — Я идиот! — сокрушался бывший полицейский, обхватив свою голову руками. — Люди были несправедливо обвинены в том, чего не делали, а я даже этого не понял. — Я понимаю, что это тяжело принять, но этого уже не исправишь, — сказала психолог. — Не забывай, что в данный момент в приоритете поимка похитителя. — Вынь я тогда голову из задницы и может те дети были бы сейчас живы. — Не всегда происходит так, как мы того желаем, Питер. У тебя ещё есть вопросы? — У этого ублюдка есть семья? Жена, дети? — Думаю, нет. Скорее всего, он даже не скрывает своих предпочтений. Нежелание общаться с противоположным полом, ограждает его от необходимости притворяться. Возможно, это как-то связанно с его матерью. Женщин он презирает, не считает их за людей, может даже люто ненавидит. И да, — вспомнила женщина, — он живёт в стороне от оживлённых улиц, возможно даже в глуши, что даёт ему хорошую возможность для осуществления своих деяний. — Объясни, почему промежуток между похищениями два-три года? Вновь наступила пауза. — Ему нужно время, чтобы насытиться. Он, возможно, избавляется от жертв гораздо раньше, но почувствовав «голод», снова выходит на охоту. Меня только удивляет, что интервал между похищениями не становится короче, — задумчиво произнесла женщина. — Это не формат? — нахмурился он. — В большинстве случаев. Такие подонки с каждым годом становятся только голоднее. Им всё чаще нужны новые ощущения, своего рода подпитка, но здесь всё синхронно. Или же он прекрасно держит себя в руках или же ты не всех нашёл. Возможно, были ещё жертвы. — Ты не думаешь, что он мог освободить первую жертву? — Определённо нет. Скорее всего, маленькому Томасу удалось сбежать. Могу только предположить, что на теле ребёнка судмедэксперты могли найти более старые раны. Авария сильно помогла преступнику скрыть следы. — Но следы насилия обнаружены не были, — сказал Новак. — Аппетит приходит во время еды, если предположить, что сбежавший мальчик был первой жертвой и похититель на тот момент был ещё слишком молод... Он только изучал, узнавал свои предпочтения. Лана была в ужасе. Ей даже думать не хотела о том, что услышанное от этой женщины, могло оказаться правдой. Как вообще можно спокойно обсуждать дикость, на которую не способен нормальный человек? Только зверь, по ошибке названный человеком. Хотя и те были более милосердными со своими жертвами. Сколько же всего за свои жизни видели эти двое, что вот так просто обсуждают убийства, насилие? Казалось, Новаку было этого достаточно, но напоследок он всё же спросил: — И последний вопрос. Сегодня я созвонился со следователями, которые вели некоторые из тех дел об исчезновениях. Хотел услышать их мнение. И знаешь, что странно? — Что же? — с готовностью откликнулась психолог. — Две семьи из списка в разное время получили по букету незабудок. Давид Вебер, который пропал в апреле девяносто четвёртого года и Оскар Грин — февраль девяносто седьмой. Угадай, какого числа? — Двадцать пятого мая? — ахнула женщина. — Точно. Остальные по поводу цветов ничего сказать не смогли. То ли не было ничего такого, то ли никто не помнит или не придали значения. Тишина длилась почти минуту. Лана, у которой потемнело в глазах после последнего заявления старика-следователя, слушала разговор этих двоих вполуха. — Это странно, но он словно просит прощение. Думаю, что это своего рода извинение за причинённые страдания. Хотя, признаюсь, меня это удивляет, такой поступок не свойственен этому психотипу. — Этот ублюдок что, раскаивается? — зло спросил Новак. — Действительно странно, — задумчиво произнесла та. — Питер, мне надо подумать. — Да, конечно. Спасибо, Лиза. — Обращайся. Хотя, я больше была бы рада просто поболтать. Как в старые добрые времена. — Да уж, тема не из приятных. Если что-то появиться, я могу с тобой связаться? — В любое время. Напоследок она пообещала подумать над головоломкой с цветами и отключилась. — Что это за дата? — хрипло спросила Лана, чувствуя, как последние силы покидают её, а с ними растворяются и последние крупицы надежды. Новак вбил в поисковик несколько слов, по ходу давая пояснения: — В тысяча девятьсот восемьдесят третьем году президент США Рональд Рейган объявил двадцать пятое мая национальным днём пропавших детей, — компьютер нашёл нужную информацию, и он повернул монитор экраном в её сторону. — Это день исчезновения шестилетнего мальчика, которого так и не нашли. С тех пор в десятках странах отмечают этот день, вспоминая тех, кто пропал без вести или был похищен. Берсон, что с вами? — спросил он, наконец, замечая её состояние. Лана, не отрываясь, смотрела на экран, на цветок с пятью небесно-голубыми лепестками, с жёлтой серединой и датой в правом нижнем углу. — Не две семьи получили такие букеты, — прошептала она, упавшим голосом. — Их было три. Глава 15 18 ноября 2016 год. День до расплаты. Он находился в этой комнате уже более часа. Столько времени потребовалось этому больному старику, чтобы рассказать лишь часть своего прошлого. С перерывами, удушающим хриплым кашлем и потребностью глотнуть кислород из маски. Хотя они так и не приблизился к тому моменту, когда младшему из братьев Вальтман было уготовано забвение. — Во время войны миллионы евреев и цыган были вынуждены бежать с насиженных мест. Многие попавшие в гетто, были позднее уничтожены, но были и те, кто понимал, что на земле, где ещё вчера был их домом, им не выжить. Так вот те, у кого были мозги, ими раскинули и решили, что только исход их спасёт. Удивляюсь, что им так вечно не везло с тем местом, которое они выбирали себе для жилья? Словно напасть. Куда ни плюнь везде они — чужаки. Когда ко мне пришёл с предложением мой старый друг, я согласился. Но не думайте, что мной двигало чувство сострадания, — усмехнулся хозяин комнаты. — Жадность, то единственное, что толкнуло меня на дело. — И в чём же состояло это предложение? Старик с недовольством, что тот посмел его перебить, взглянул на своего собеседника. — Вы слишком нетерпеливы молодой человек! Но я вас понимаю. Столь занимательной исповеди вы, наверное, не слышали ни разу за всю свою жизнь. А предложение было в следующем — помочь бежать богатым евреям с оккупированных территорий. Мы должны были предоставить транспорт и защиту в обмен на щедрое вознаграждение. Марк расписывал мне, как он спас, по меньшей мере, двадцать семей, перебросив их через границу. Такой вот удивительный человек! За помощь ему он предложил мне треть от выручки, и я согласился. — Подозреваю, что на деле вышло иначе? — спросил гость. — Иначе? — разразился своим каркающим смехом Виктор Вальтман. — Чертовски мягко сказано! Всё было ровно наоборот! Эти доверчивые идиоты бежали от лап одного монстра, чтобы угодить в смертельную ловушку другого. Вы же знаете причину, по которой вообще начались эти гонения? — он вяло взмахнул рукой. — Не те сказки, которые рассказывает нам официальная история, а то, что было скрыто... Евреи богатели день ото дня. Трудолюбие и способность заработать состояние даже на иголках, приводило в бешенство тех, кто были менее удачливы, и это не давало им покоя. Как же, — проворчал он, — у проклятых жидов было всё, а настоящим патриотам, хозяевам своей страны приходилось вкалывать до седьмого пота, чтобы заработать на кусок хлеба. И вторые решили просто отнять то, что считали своим. Для этого и нужна была война! И тогда всё, что было нажито евреями, досталось бы народу. Все войны мира происходят только из-за денег, и никак иначе. Вот и Марк смекнул, что на этом можно прилично заработать. Не раздумывая брался перевезти через границу в обмен на семейные реликвии. Нас было трое: мой друг — голова этого предприятия, я и немой поляк, не гнушавшийся грязной работёнки и беспрекословно выполняющий любой приказ хозяина, словно беспородная шавка, — скривился старик. — Он был лет на десять меня старше, двухметровый детина, безволосый и с пудовыми кулаками. Он практически не разговаривал, только мычал что-то, но глухим не был. Съёживался весь, стоило только Марку прикрикнуть на него. Позже я понял, что таким людям нельзя быть одним, они словно собаки жрут и спят у ног хозяина, выпрашивая, одобрения. Так вот, схема была проста. Марк ищет богатеньких евреев, они платят ему, и тут появляюсь я и тот верзила-поляк, и под покровом ночи мы на трёхтоннике, так любимым Вермахтом во время войны, перевозим их через границу. Это всё что я знал. Вальтман снова на какое-то время уткнулся носом в кислородную маску. — И вот как-то ночью, мы везём семью из четырёх человек: муж с женой и двое детей. Дочь лет пятнадцати и мальчишка — совсем кроха, несколько годков. Голодные, худые, кожа да кости, с почерневшими лицами и затравленными взглядами. Было удивительно, как они вообще до сих пор были живы! Эти люди нам не доверяли, но изменить ничего не могли. Им так хотелось избежать той участи, что постигла их знакомых и соседей, что они готовы были пойти на риск. Как сейчас помню ту ночь. Весь прицеп грузовика набит их добром, худые руки женщины сжимают сумку — самое ценное было именно там. Дорога вела через лес — нам нельзя было попадаться на глаза. Мы ехали около часа, когда грузовик вдруг затормозил прямо среди густых деревьев. Что произошло далее, длилось какие-то секунды... Не этого я ожидал, не так хотел получить свою долю, но вскоре всё уже было кончено. Никакой стрельбы, которую могли услышать, лишь острый охотничий нож, да твёрдая рука моего друга. Внешность бывает обманчива. Марк разделал, как свиней этих несчастных. Старик на минуту замолчал, словно заново переживая те страшные мгновенья. — Эти звуки я никогда не забуду, хлюпанье крови, вытекающей из перерезанных глоток и свист вырывающегося воздуха, а затем давящая тишина. Они не издали ни звука — так были напуганы. В ужасе глядели, как он сначала лишил жизни отца семейства, после мать, следом были дети. Они приняли смерть в полном молчании. Я был уверен, что мы поможем им, а они заплатят нам за это. Они и расплатились — своими жизнями. Помню, стоял, как идиот, пока мой друг не крикнул, что времени мало, и надо до рассвета успеть, всё спрятать. Старик на время замолчал, снова поднеся маску к лицу и делая жадный вдох. — А прятать было куда. Землянка, практически незаметная, сделанная из брёвен, уходила на два метра под землю. Она прекрасно скрывала от посторонних глаз то, что хранилось в её недрах. Впервые спустившись вниз, я не поверил своим глазам: ящики набитые золотыми изделиями, украшения, старинные книги, картины и многое другое. Марк был горд произведённым на меня эффектом. Как же, сынок богатеньких родителей... — Сколько же семей они убили ради этого? — Достаточно, чтобы обеспечить себе и своим внукам безбедное существование. У каждого в нашей группе была своя задача. Марк вёл подсчёт награбленному и подготавливал дело с самого начала, поляк водил грузовик и закапывал трупы, ну а я... Ах да убивал тоже мой старинный друг и убивал без тени сожаления, даже с каким-то наслаждением что ли. В тот первый для меня раз, мы управились как раз к восходу солнца, к тому моменту руки у меня тряслись, ноги отказывались делать очередной шаг. Я заляпался, да так, что и не отмыться. Помню, в какой-то момент решил для себя, что ноги моей больше не будет в этом лесу. Марк всё понял. Я лишь на мгновение повернулся к нему спиной, вот тогда-то он и вонзил в меня всё ещё запачканный чужой кровью нож. Для него я был не лучше тех людей, которых он убивал. Поляку был дан приказ зарыть меня там же, в общей могиле, среди женщин и детей. Но я ещё был жив! Единственное, о чём я мог думать, это сдержаться и не издать ни звука, хотя боль была невыносимой. Этот боров сбросил меня в яму, но в тот момент я лишь чувствовал тепло от крови на спине и жжение в ране, и как что-то твёрдое врезается в мою израненную спину. Я терпел, не смел, пошевелиться, пока не остался в одиночестве. Сколько прошло времени не знаю. Вскоре я выполз, с трудом, правда и это заняло какое-то время и почти лишило последних сил, но всё же мне повезло. Я обмотал, как смог вокруг своего тела тряпьё, найденное прямо в могиле среди разлагающихся трупов и пополз, как я думал в сторону дороги. Свалился, только когда уже не мог передвигать руками и ногами. Потом была темнота... — Но вы выжили? — Точно. Меня нашли, притащили обратно в землянку, набитую кровавыми сокровищами и выходили. — Поляк? — Неужели так всё предсказуемо? — Логично. Только он знал, где вас искать. — Да, это он меня нашёл. И если бы я продолжал лежать в яме, где он меня оставил, не пришлось бы тратить столько драгоценных минут. Как позже я узнал, он был в курсе того, что собирается сделать Марк и, когда заметил, что я всё ещё дышу, он лишь присыпал меня землёй и убрался прочь. Друг был спокоен, ведь до меня были и другие. Только вот меня стоило добить! — злобная усмешка исказила лицо Виктора Вальтмана. — Но он либо решил, что я уже и так мёртв, либо, что за него доделают его работу дикие звери. В общем, я выжил и получил в своё распоряжение няньку, которая настолько сильно боялась своего хозяина, что готова была на что угодно, лишь бы избавиться от него. — Я не понимаю. Почему же он сам с ним не разобрался? — Бывают такие люди. Они сильны физически, но в них нет решимости. Как жена, терпящая из года в год побои жестокого мужа или ребёнок, ставший взрослым, продолжает испытывать благоговейный страх перед отцом-тираном. Они могут ответить, но по привычке боятся. Зима был из таких, — старик сделал ударение на первый слог. — К тому же имея не дюжую силу, был не образован и глуп. — Зима? — переспросил гость, казалось, он был крайне удивлён. — Да, он сам себя так называл. Зима. Теперь я был ему обязан жизнью, и расплатой должно было стать избавление от нашего общего друга. Я провалялся в горячке больше недели. Поляк приезжал ежедневно, привозил еду и бинты для перевязки. Постепенно я пошёл на поправку. От Зимы я узнал, что готовится новое дело. Какой-то лекарь с семьёй хочет пересечь границу. — Неужели у этих людей не возникало никаких подозрений? — Вы наивны, — проворчал старик. — Это вам не мир с интернетом и беспроводными телефонами, будь они неладны. Тогда, если и всплыло бы что-то, то только после войны, и то вряд ли... В общем, они появились около полуночи. Дожидаться пока Марк прикончит очередных жертв, я не стал, напал, как и он — со спины, как только он вылез из грузовика. Перерезал ему горло так же, как он делал это раньше со своими жертвами. Было чертовски забавно наблюдать, как его глаза сначала наполняются удивлением от встречи со мной, ведь я уже неделю должен кормить червей. Затем яростью от предательства и наконец, понимание скорой смерти. Это было самое приятное! Никогда не забуду этот взгляд — взгляд обречённости и страха. — Вы испытали удовлетворение от того, что лишили жизни человека? — Это он-то, по-вашему, человек? — скривился Виктор Вальтман. — Бросьте, никогда в своей жизни я не знал чудовища столь бесчеловечного и алчного. — А вы не такой разве? — спросил гость, обводя взглядом комнату со старинной мебелью и бесценными томами книг. — Скажите, а среди этих книг и тех картин, что я видел на стенах в холле, есть те, что были отняты у тех евреев? — Я не такой идиот, чтобы вывалить на свет божий свои прегрешения. — Значит всё, что вы сейчас имеете, это раньше принадлежало тем людям? — Точно. Скажу вам больше — я более шестидесяти лет живу на эти средства, и если бы у меня были дети и внуки, то и они бы наслаждались всеми этими благами. — А у вас их нет? — У меня нет детей, и никогда не было. И я никогда не был женат в отличие от моего брата. Я ни разу не познал женского тела после войны... Я просто не смог вернуться к той лёгкости, которая была мне свойственны в молодые годы, когда я был до крайности неразборчив в связях. — Почему? Неужели так и не смогли избавиться от чувств к убитому вами другу? — Не смог простить ему той боли, что он заставил меня испытать, того жгучего чувства предательства, что до сих пор разъедает меня изнутри. — Люди часто страдают от противоречивых эмоций. Возможно, это делает их только сильнее. — Не говорите чепухи, молодой человек! Эта чёртово чувство порождает в нас всё самое гнилое. Ненависть и злобу, что приводит к убийству, воровству и предательству. Могу и дальше перечислять всё то, на что способен был тот Виктор Вальтман! — Но я знаю и другую вашу сторону. Так какой вы на самом деле? Старик долго думал, словно воскрешая в памяти то, что способно было дать ответ. — Я всегда хотел быть похожим на брата. Стремился хоть ненадолго почувствовать, каково это, когда родители смотрят на тебя с любовью. С гордостью! Но для меня это были лишь мечты, фантазии, которым я давал волю, лишь оставаясь наедине с самим собой в тех школах интернатах или на чёртовых курортах, куда таскали нас родители. Но хуже всего становилось дома. — И всё же вы злитесь на своих родителей. Вы их ненавидите, — подвёл итог гость. — К дьяволу их... На чём я остановился? — Вы убили Марка. — Да, перерезал ему глотку и наблюдал, как кровь просачивалась сквозь его пальцы, зажимающие рану. Вы знали, что при свете луны кровь словно мазут, вязкая, чёрная и блестящая? Гость покачал головой. — Марк совершил ошибку, не добив меня, я же не собирался давать ему такой возможности снова. Он сдох через несколько минут и его последний выдох я до сих пор слышу, вижу пустые глаза. Он слишком долго меня «имел», пришёл и мой черёд. Ну, а дальше всё шло, как по маслу. Увезли до смерти напуганных евреев, сгрузив всё их добро в паре километров от нашего схрона и пригрозив, если откроют рты... Понятное дело оставлять награбленное в этих лесах было опасно, кто знал на кого нарвутся лекарь с семьёй. Нам пришлось в спешке перевозить всё в другое место, которое выбрал уже я. Перевозили в несколько заходов. В ту ночь я чертовски нервничал, мне мерещились тени, словно кто-то наблюдал за нами, следил и ждал подходящего момента, чтобы напасть, но я зря опасался. — И куда же вы перевезли всё? Рот старика растянулся в кривой усмешке. — В том госпитале, где я лежал после бомбёжки, был заброшенный сад. Никому не было дела до деревьев в годы войны. После операции доктора меня заставляли потихоньку разрабатывать мышцы, больше двигаться. Вот тогда-то я и нашёл заброшенный колодец. Глубина шахты была довольно большая, чтобы вместить в себя практически всё. Книги и картины я схоронил в подвале того же госпиталя — опасался, что непогода может их испортить в том колодце. Три месяца жил, как на пороховой бочке, боясь разоблачения или кражи, но всё обошлось. И за месяц до капитуляции Германии, когда не оставалось сомнений в исходе войны, мы так же — частями вывезли всё. — И куда же? — В единственное безопасное место — шахту, которая уже не один век принадлежит моей семье. — Так все эти годы все эти сокровища хранились там? — гость, казалось, был шокирован. — Нет, лишь первый год. К тому времени, как я вернулся, мои родители были уже мертвы. Сначала скончался отец, следом угасла и мать. Но я понимал, что мой брат может найти всё то, что я припрятал. Я долгое время скрывался в тех подземельях, пережидал, боялся, что меня найдут и всё, что мне уготовано — это смерть, как предателя. — А, что поляк? — До богатств ему и дела не было. Он довольно сносно устроился в городе, даже дом неподалёку начал строить. Никому в голову не пришло, что он дезертир. Сколько таких скиталось по миру сразу после войны! Он приносил мне еду и одежду, как и раньше, а я ждал... Я словно сменил на своём посту убитого мною друга, как коршун кружил над своим добром, трясясь над каждым свитком, каждой золотой безделушкой. — Но я думал, шахту открыли не так давно? Как же вы попали внутрь? — Вы что смеётесь? Я практически вырос в этих каменных джунглях, знал каждый закуток, каждый туннель. Я мог бродить по коридорам на ощупь и не потеряться. Эти лабиринты были нашим детским развлечением. Я знал, как проникнуть внутрь. — Неужели ни разу не покидали своего убежища? — Только по ночам, чтобы вдохнуть свежий воздух, а днём словно затворник, сидел среди каменных стен. Мне не хотелось рисковать, я был почти у цели — дома, на родной земле. — Ваш брат узнал о вашем местоположении? — Я сам ему сказал, точнее, отправил с Зимой записку, в которой просил прийти в шахту, — Виктор Вальтман ненадолго задумался о чём-то своём, гость не стал его торопить. — Я написал Алексу, что вернулся, что был не прав и раскаиваюсь в содеянном, просил его никому ничего не говорить. Глупец, я надеялся, что он будет благоразумен и именно так и поступит, — с горечью сказал старик. — От поляка я знал, что он женился. К тому времени они ждали наследника. Ха, словно насмешка судьбы. Мой брат — моя полная противоположность во всём. Я знал и о том, что мы практически всё потеряли. Я мог помочь, но мои руки были связаны, поэтому я предложил ему свою помощь. — И для этого вам нужны были ценности убитых евреев, — понял гость. — Там было столько, что хватило бы на несколько поколений. Я собирался восстановить мой дом, чего бы мне это ни стоило. В ту ночь я поджидал его у входа в шахту, боялся, что он приведёт полицию или военных и тогда мне крышка, но всё же в глубине души верил, что он не станет трясти грязным семейным бельём. И оказался прав. Он пришёл один, мы долго спорили, он не скупился на оскорбления. Те ещё словечки летели в мой адрес: предатель, проклятый нацист, убийца. Словно это я сам выносил себе приговор, глядя в зеркало. Слышали про то, что близнецы могут чувствовать друг друга на расстоянии? Так вот это чушь собачья! Ничего я не чувствовал! Только ненависть! Она прямо таки душила меня, лишая сил. Исчерпав запасы оскорблений, Алекс дал мне сутки на то, чтобы убраться из его шахты и его земли... Представляете? Его земли! Будто я был чужим человеком, на чужой территории. — В глазах старика плескалась ярость, переполняя и грозя вырваться наружу. И без того не ровное дыхание сбилось, с шумом вырываясь из лёгких. — Что же вы сделали? — всё же спросил гость. — Никто! — словно не слыша вопроса, зло продолжал говорить старик, поднимая руку с вскинутым вверх пальцем. — Слышите, никто не имел права разговаривать со мной в таком тоне. Даже мой брат! Моя кровь и плоть. У него было всё! Дом, который я любил не меньше, земля, на которой веками жили мои предки. Наконец, семья, которой у меня никогда не было, и я знал, что не будет. Он имел всё и был слишком жаден, чтобы поделиться. Я не мог позволить ему выгнать меня, словно бездомного пса. — И что вы сделали, Виктор? — вновь задал тот же вопрос, сидящий напротив мужчина, хотя ответ всё это время был на поверхности. И всё же в это было трудно поверить, почти невозможно. Так была ужасна истина. — Я лишил его самого ценного, чего только может лишиться человек! Глава 16 15 ноября 2016 год. Четыре дня до расплаты. По возращении домой, Лана чувствовала себя так, словно её переехал поезд. Ей не хватало воздуха. Хотелось забиться в самый дальний угол, вытравить все мысли из головы и просто посидеть в тишине, ни о чём не думая. Но такое место явно было не здесь, не в этом, ставшим чужим для неё доме. В доме, в котором она никогда не чувствовала себя в безопасности, словно каждый метр представлял для неё угрозу. Это место было воплощением Агаты, её продолжением. Ещё в детстве Лана представляла, что ступени, ведущие в подвал, были словно границей между этим миром и чем-то иным — страшным, и каждый раз проявляя неповиновение, оказывалась за чертой. Комнату, ставшей недостаточно ужасной тюрьмой для пятилетней Ланы, в итоге сменил тёмный подвал. Свою комнату, с жёлтыми обоями в цветочек, она тоже ненавидела. Как и дом с таким же чёрным сердцем, как и у его, теперь уже бывшей хозяйки. Переступив порог и бросив на спинку кресла пальто и шарф, она взглянула на то место, где стояла ваза с цветами. Всё верно. Пучок мелких голубых соцветий совсем завял. Цветы были мертвы уже больше недели — в вазе не было ни капли воды. Сделав вдох, Лана ощутила лишь запах пустоты — безжизненный и обречённый. Эти цветы прислал человек, лишивший её брата свободы... и жизни. Чудовище, повинное и в десятке других похищений. Он исковеркал не один десяток человеческих судеб. Её семью это чудовище просто раздавило, уничтожило, словно заразная болезнь, заставив переболеть всех: брата, мать, прожившую большую часть жизни в психиатрической клинике, бабку, превратившуюся в злобную старуху. Новак просил привести ему эту улику, но Лана не могла. Она соврала ему, что выбросила их в день приезда и всю дорогу до дома в её голове назойливо, словно муха, безуспешно бившаяся о стеклянную преграду, крутилась мысль: «Избавиться!» На кухне она долго стучала дверцами кухонных шкафов, а найдя рулон чёрных мешков, вернулась в гостиную. Цветы полетели в мусор. «Интересно, что подумала Агата, получив такой подарок? Почему так и не избавилась от него, ведь терпеть не могла цветы? Может интуитивно чувствовала что-то? Или просто забыла?» — гадала Лана, открывая входную дверь и вышвыривая пакет с его содержимым на улицу. Находиться рядом с этим жутким напоминанием о пропавшем брате у неё не было сил. Она не понимала эту старую женщину при жизни, да и после смерти та оставалась для неё загадкой. Только вот копаться в причинах такого поведения своей бабки, Лана не горела желанием. Ничего хорошего она там для себя всё равно не найдёт. На данный момент её дядя оставался единственным человеком, кто мог хотя бы попытаться вспомнить последние недели перед исчезновением Николаса. Со слов Яна она знала, что он проводил с племянником достаточно много времени и возможно, где-то ему удалось пересечься с парнем, которого Герман Ли видел около школы. Лана вынула из сумки мобильный и набрала номер. Долгие гудки прервались, и механический голос посоветовал оставить голосовое сообщение. После звукового сигнала быстро произнесла: — Привет, дядя, это я. Мне нужна твоя помощь. Вспомни, не был ли знаком Николас незадолго до исчезновения, с парнем лет семнадцати-двадцати? Высокий, возможно у него был свой автомобиль тёмного цвета... Перезвони мне, как только сможешь. Лана ждала достаточно долго, бесцельно слоняясь по дому. Потом снова набирала номер и снова услышала одни и те же слова автоответчика. Ян так и не перезвонил. Она чертовски устала от секретов и недомолвок. Сколько ещё она должна глотать тоннами ложь и продолжать, как ни в чём не бывало, жить дальше? Всё, что ей сейчас было нужно, это чтобы Ян попытался вспомнить кого-нибудь подходящего под описание. Но мобильный молчал, а ей нужны были ответы. Она взглянула на часы: время позднее и её дядя, скорее всего уже дома. Стала рыться в сумке в поисках связки ключей, которые оставил ей Ян и, вытащив их на свет, принялась изучать. Два длинных практически идентичных ключа, с пластиковым наконечником с одной стороны и металлической плоскостью с зубцами другой — скорее всего от квартиры. Третий и самый большой явно был от подъездной двери. Четвёртый, необычной формы, плоский имел маленькие выемки и гравировку — название банка и шесть цифр. Зарядки телефона хватило лишь на один звонок в службу такси, прежде чем мобильный сдох окончательно. Через пятнадцать минут Лана уже садилась в подъехавший автомобиль. У неё это входит в привычку, разъезжать по вечернему, безлюдному городу: тускло-жёлтому от уличных фонарей и вывесок над кафе-барами и уютными семейными магазинчиками. Одинокие прохожие торопливо спешили по домам, кутаясь в свои тёплые одежды и проклиная чёртову погоду. «Странно, что до сих пор нет снега» — рассеяно думала она, наблюдая за пейзажем за окном автомобиля. Помнила, как красиво бывало здесь зимой. Огромные ели, словно острыми пиками пронзали тяжёлое тёмное небо, давая выход миллиардам снежинок, а после прогибались под тяжестью белоснежных оков. Раньше так было! Но не в этом году. Погода будто застыла в мрачном безмолвии, сочувствуя и наблюдая за попытками Ланы, разобраться в прошлом семьи. Но, как такое вообще можно было понять? Как можно было принять? Её разум отказывался верить в то, с чем пришлось столкнуться. А эта боль, что засела где-то глубоко внутри и тихо дышит! Она знала, что если хоть ненадолго остановиться, подумает, даст волю чувствам, то ничего уже не сможет сделать. Просто не выдержит — размякнет. «Не думать, не воспринимать всё слишком близко, пока не наступит момент, когда это уже не сможет помещаться внутри» — уговаривала она себя, отгоняя прочь безрадостные мысли о брате. Так же, как старалась гнать от себя слова сказанные психологом, как мантра повторяющиеся у неё в голове. «Насилует... повиливает... голод». Страшно, даже пытаться представить себе, через что прошли эти маленькие, ни в чём не повинные, малыши. Просто подумать было страшно! Каково же было это испытать на себе? Она смотрела в окно, но ничего не видела. Перед глазами были другие картинки, которые рисовало воображение: леденящие кровь, жуткие. Машина остановилась, выпуская вместе с теплом и свою пассажирку. Проводив взглядом две маленькие, красные точки габаритов, скрывшиеся за углом, она подняла голову. В окне квартиры, принадлежащей Яну, приветливо горел свет. Значит, он был дома. Порывшись в сумке и достав связку ключе