Ольга Дэкаэн - Прогнившие корни.

«Томас Андерссон. 24.09.1987.» — Что вы там ищите? — Когда это дело передали мне, — пояснил Новак, не отрываясь от своего занятия, — переслали всё, что удалось выяснить местным за два года. Я сейчас точно не помню, но что-то промелькнуло... подросток... — бормотал себе под нос старик. — Где-то я уже читал о подобном... Нашёл! — наконец он вытащил нужную страницу. — Показания соседки Андерссонов, — снова наступила тишина, Новак глазами пробегал текст. — Она утверждает, что несколько раз видела Томаса в компании подростка приблизительно шестнадцати-семнадцати лет. По телу Ланы от самого затылка пробежал холодок, а ладони взмокли и зачесались так, что ей пришлось впиться в них ногтями. Мозг напряжённо работал, переваривая информацию. Когда исчез Томас, тому подростку было около шестнадцати-семнадцати, а спустя два года, когда пропал её брат, тому как раз могло быть восемнадцать-девятнадцать. — И кто же он? — хрипло спросила она, уже представляя, как найдёт его и выяснит, что тот делал рядом с маленькими мальчиками. Если конечно это один и тот же человек. — Это вам и придётся выяснить на месте, — бросил Новак, передавая ей ксерокопии того дела. — Его личность так и не установили. Ей предстояло посетить деревню, где тридцать лет назад жил и пропал маленький Томас. Первая жертва их списка! Глава 13 Более года назад. Февраль 2015 год. Снега выпало уже достаточно, но он продолжал лететь, подгоняемый сильным, порывистым ветром. Крупными хлопьями накрывал всё вокруг словно покрывалом, уничтожая все следы. Деревья прогибались под его тяжестью, раскачиваясь из стороны в сторону, словно преклоняясь перед мощью стихии. Сколько ещё пройдёт времени прежде, чем погода утихнет и можно будет вглядеться вдаль сквозь морозный и такой кристально чистый воздух? Пару часов или может дней? Он не мог ждать так долго. Лучше уж ветер и снег, чем тишина в этом проклятом, разваливающемся доме, где уже давно не слышно ни посторонних голосов, ни детского смеха. Он остался совсем один в этом чёртовом мире. Что же он сделал не так? Стремился жить так, чтобы его детям не было стыдно за него. И к чему он пришёл в итоге? Его мальчика больше нет. Больше он никогда не увидит сына, не услышит его голос. Время было беспощадно к нему. Возраст давал о себе знать и постепенно из его памяти стирались воспоминания. Может и к лучшему? То, что он помнил, было ужасно! Более года он жил в каком-то не реальном мире. Мире, где не было ни кого, кто бы мог поговорить с ним, разделить его боль утраты. Никто до конца не понимал его горе. Казалась неправильным то, что он испытал облегчение, когда к нему пришёл человек из полиции, постучал в дверь и сказал, что у него больше нет сына. Проклятая вода забрала его! Но полицейский ошибался в одном — сына у него не было уже давно. Он сам так решил! Стоял и тупо смотрел сначала на рот стража порядка, который выплёвывал страшные слова, затем на кобуру, из которой торчало табельное оружие. Просто не мог отвести взгляда от этого места на правом боку здоровенного полицейского. Словно слышал где-то в глубине себя шёпот: «Отними и твои проблемы решаться в один миг». Бах! И не будет той ноющей боли в груди, и горло не будет перехватывать спазм — словно вот-вот произойдёт неизбежное — и он на глазах у этого человека в форме обмякнет, и рвущиеся из груди рыдания заполонят округу. Слёзы облегчения. Его мальчик, давно ставший мужчиной, для него — отца так и остался ребёнком. Какое оправдание было у него, когда он узнал какого монстра вырастил? Он всего лишь стремился воспитать единственного сына, как его самого воспитывал отец. Но где-то ошибся... Что-то пошло не так. Прошло больше года, а он всё никак не мог смириться, простить себе. Перебирал в памяти всю свою жизнь и думал: «В какой момент его сын превратился во что-то совершенно другое? Нечто ужасное». Сидя в доме своего отца, совершенно один, он — семидесятилетний старик только и делал, что воскрешал в своей памяти картины из прошлого, всякий раз раздирая кровоточащую рану на сердце. Образы сына то совсем маленького, то повзрослевшего, сменялись в его голове один за другим, вызывая новый приступ боли. В очередной раз, очнувшись от своих мыслей, он увидел, что снег прекратился, и ветер перестал швырять комья белых хлопьев в грязное окно. Часы на стене показывали полночь. Самое время сделать перерыв, перестать думать, забыться на время, до следующего раза, когда он возьмёт стакан и нальёт прозрачную жидкость. Но сейчас сил больше не было. Алкоголь сделал своё дело — разум помутился, выдавливая из памяти все связные мысли. Он больше не способен думать. Всё вытеснила тошнота, подступающая к горлу желчным комом, да дрожь в руках. Снаружи послышался слабый, хриплый лай. Его четвероногий сторож нагулялся и готов был сменить свежую, морозную ночь на тепло старого, провонявшего перегаром дома. Не с первого раза ему удалось подняться с продавленного дивана. Пружины в унисон издали протяжный скрип, вздохнув с облегчением, словно были рады освободиться от его тяжёлой туши. Ноги плохо слушались, колени давно болели, и хозяин, задев коленом небольшой столик, опрокинул опорожнённую бутылку и та, крутанувшись пару раз, застыла на самом краю, выливая остатки содержимого на прохудившийся ковёр. Лай продолжался, становясь всё настойчивей. — Иду, чёрт бы тебя побрал! — прокричал старик. Нетвёрдой походкой, цепляясь за дверной косяк, он медленно подошёл к входной двери и распахнул её. Вместе с холодом в дом поникла и тёмная тень псины. Дратхаар тут же радостно запутался в нетвёрдых ногах своего старого хозяина, выказывая тому всю свою привязанность. Суке было почти девятнадцать лет — совсем старушка, по собачьим меркам. Да и выглядела она именно так: высокая, костлявая. Она тяжело волочила тощие лапы. Кофейно-пегая с проседью шерсть была жёсткая на ощупь, словно проволока. Подслеповатые глаза терялись за пушистыми, седыми бровями. Старик уже и забыл что, когда-то она отличалась огромной выносливостью, загоняя дичь. Эта сука уже давно перестала ходить на охоту. Он помнил и единственного выжившего щенка, слишком крупного для своей матери и кабеля, которого он тут же пристрелил. Но от щенка так и не избавился — рука не поднялась. Сколько же лет прошло с тех пор? Они многое пережили вместе. И всё же она оставалась частью семьи. Она, как и хозяин, доживала свой век изгоем без своего потомства. Свежий воздух, проникая в дом, перемешивался с затхлым духом перегара и несвежего белья. Небо было ясным, ярко светила луна, освещая лес каким-то нереальным, серебряным светом. Он с силой втянул его носом. Самый раз для прогулки. Ему необходимо прочистить мозги, хоть на время ни о чём не думать, не терзаться... — Нагулялась, старушка? — его ладонь потрепала загривок, за что тут же была вознаграждена. Влажный, шершавый язык прошёлся по морщинистой коже. Он накинул куртку на меху, вытирая об неё мокрую руку, сунул ноги в отороченные мехом сапоги, проверил карманы. Шапка, тёплые вязаные перчатки — всё подарок дочери. Дочь! Его крошка уже давно выросла и стала женщиной. Он помнил её последние слова перед уходом, видел обречённость в её глазах, но ему было плевать. Он хотел, чтобы она ушла, оставила его один на один со своим горем. И добился своего. Она отказалась от него, не хотела больше наблюдать, как родной отец медленно превращается в алкоголика. Она не смогла до него достучаться, он не слышал её доводы, находясь в пьяном угаре и раз, за разом отмахиваясь от её помощи. Иногда был груб, а после чаще всего ничего не помнил. И вот он остался совершенно один в доме отца. Доме, построенном незадолго до его рождения, который казалось, вот-вот рухнет, но для пьяницы не имело значение ничего вокруг, лишь бы была бутылка под рукой. Он с трудом мог сфокусировать взгляд на чём-то конкретном, картинка разъезжалась: деревья, словно исполняли какой-то языческий танец, луна в чёрном небе вторила им. Едва успев наклониться, его начало рвать. Спазмы один за другим душили его, словно кто-то с силой сдавливал горло тисками. Словно организм стремились выблевать отравленные алкоголем внутренности. Желчь обожгла рот, руки затряслись сильнее, а на подслеповатых глазах выступили слёзы. Он вытер ладонью рот и огляделся, словно кто-то, в этом богом забытом месте, мог заметить его конфуз. Натянул перчатки, шапку и медленно побрёл вперёд. И с каждым следующим шагом, он чувствовал себя спокойнее, словно лес помогал убежать от угрызений совести, терзавших его вот уже шестнадцать месяцев кряду, от укоризненного взгляда мёртвой жены преследующего его во сне. Мол, как ты можешь радоваться тому, что твой единственный сын мёртв? Ему было плевать. Он нёс это бремя почти тридцать лет и теперь был почти свободен. Он не знал, сколько времени бродил среди деревьев. Очнулся, когда кожу щёк начало пощипывать — пора было возвращаться. Он повернул обратно к дому и нахмурился. Что-то было не так. Отравленный алкоголем мозг медлил, но подсознание уже било тревогу. Лес он знал, как свои пять пальцев и мог определить направление даже на ощупь, и точно знал, что с этого места хорошо виден его дом. Ели росли рядами, сознавая параллельные аллеи. Сколько раз он возвращался домой именно по этой созданной природой дороге? Но в каком бы он не был состоянии, свет снаружи дома горел всегда. Он продолжал всматриваться в темноту перед собой и не мог вспомнить выключал ли свет в доме, когда выходил. Чёртова память подводила его постоянно. Но сейчас свет на улице не горел. Может лампочка перегорела? Лая собаки тоже слышно не было. Она обязательно бы подала голос, если бы что-то учуяла. Первое, что бросилось в глаза, когда на нетвёрдых ногах он всё же приблизился к дому — тёмные капли на снегу. Словно чья-то невидимая рука небрежно разбрызгала чернила на белоснежном, нетронутом холсте. Тяжело присел на корточки, чуть не потеряв равновесие. Рука, избавившаяся от перчатки, коснулась окроплённого снега. Кровь! Ещё свежая, она блестела, впитывая в себя свет лунного диска. Ему послышался вой. Чей? Волчий? Те давно не посещали эти места, по крайней мере, рядом с домом следов хищника он не видел с тех пор, как обосновался в этих местах. Стая давно ушла без убитого им вожака. Мозг, так до конца ещё не избавившись от паров алкоголя, соображал слишком медленно. Что-то произошло здесь. Что-то случилось с его собакой, иначе та бы уже зашлась лаем, услышав приближение хозяина. — Эй, старушка? — неуверенно позвал он. В голове была полнейшая каша, он плохо соображал и не мог понять, как собака могла оказаться на улице, ведь он оставил её дома, в тепле. Или был настолько пьян, что не заметил тени выскользнувшей следом? Ему нужно попасть в дом. Там было его охотничье ружьё, старенькое, доставшееся от отца. Зауэр 1931-го года лежал в подвале. Медленно ступая по снегу, который при каждом его шаге издавал хруст, показавшийся как никогда громким, он добрался до входной двери, повернул ручку и та со скрипом поддалась. Первый раз в жизни хозяин дома пожалел, что не запирал дверь, выходя на улицу. Так он простоял пару минут, качаясь, словно маятник из стороны в сторону и прислушиваясь. Может его псина просто забилась в угол и спит, а та кровь на снегу другого животного? Он даже тихо свистнул, как делал это каждый раз, подзывая собаку. Ничего. Тишина в доме была оглушительной, было слышно, как в комнате тихо идут часы. Он взял фонарик, висевший здесь же возле входной двери, и яркий луч прошёлся по комнате, населяя её пугающими тенями. Рука потянулась к выключателю... Света не было. Переступив порог дома и прямо в обуви, оставляя мокрые, белые следы, он, шатаясь, побрёл в подвал, где было спрятано ружьё. Сердечная мышца была готова пробить рёбра. Половицы скрипели под его весом, пока он, шатаясь, продолжал идти. Дверь издала тихий скрип не смазанных петель. Почему раньше он не слышал всех этих звуков? Дом словно стонал. Скосив глаза в угол, он перестал дышать. Воздух с силой вырвался из лёгких, но мозг, испытавший шок, не подавал сигнал о новом вдохе. То, что предстало его взгляду, было просто немыслимым. Этого не могло быть! Полы в месте тайника были вскрыты, три деревянных доски, горкой лежали рядом. Ружья не было! Не имело смысла даже проверять, он это знал наверняка. Тот, кто осмелился проникнуть в его дом и вырубить во всём доме электричество, и скорее всего, избавился от его собаки, не стал бы просто так вскрывать тайник. Долгожданный вдох был скорее похож на всхлип. Теперь он знал — это страх! Липкий, предательский страх, который сковывает тело и не даёт вздохнуть. — Кто здесь? — громко, скорее чтобы хоть как-то разогнать тишину, хрипло крикнул хозяин. Он стоял, стараясь дышать, как можно тише, чувствуя всем телом, как что-то в темноте притаилось и ждёт. Как на охоте, когда знаешь, что хищник где-то рядом и тоже выжидает и у тебя есть только одна единственная попытка, чтобы одолеть его. Не в силах больше терпеть эту неопределённость он подошёл к щитку и дёрнул ручку рубильника. В доме вспыхнул свет. И в тот же миг, послышался еле слышный звук ударов с равными промежутками. Он пошёл на звук. В комнате с продавленным диваном, прозрачной занавеской на единственном окне и грязным ковром покрытым шерстью собаки, был посторонний. Человек стоял спиной к окну и не сводил холодных глаз с вошедшего хозяина дома, который, наконец, понял, что производило шум — его ружье, небрежно постукивающее прикладом по деревянному полу. — Кто вы такой? Как вы сюда попали? — голос хозяина сорвался. — Садись, — игнорируя вопрос, приказал гость. Он подчинился, сел. Диван был такой знакомый и родной, захотелось прилечь... — Кто вы такой и что вам нужно? — снова задал он тот же вопрос. — Не спросишь, как я его нашёл? — снова проигнорировал его гость. — Верно, где-то разболтал по пьяни... Навалилась усталость, в тепле его снова развезло, а язык перестал слушаться. Начинало казаться, что он бредит, что всё это не правда и этого человека, напротив, с его ружьём в руках, просто нет. Это фантазии. — Где моя собака? — Снаружи. Мир качнулся, и его снова вывернуло прямо на облезлый ковёр. — Ты жалок, — брезгливо отозвался мужчина. — Мне нужно выпить, — прохрипел хозяин. — Нет. — Что вам нужно от меня? — Совсем свой мозг пропил? — Я вас не понимаю, — он с трудом мог говорить, во рту всё пересохло, а язык, казалось, увеличился втрое. — А ты сильно изменился, с тех пор, как мы виделись в прошлый раз. — Я не понимаю... Мы раньше встречались? — он мог поклясться, что сидящего напротив, видит впервые. — Давно... — Это, наверное, ошибка? — с надеждой в голосе спросил пьяница. — Нет никакой ошибки. Подумай, ну? — бросил тот зло, и старик дёрнулся, словно от удара. Он никак не мог понять, чего хочет от него этот человек? Он слышал, как тот поднялся с кресла и удалился. Ему бы встать, бежать, но сил не было. Он даже шаг не сможет сделать, ноги, словно налились свинцом. Вскоре послышались приближающиеся шаги и на стол с грохотом что-то опустилось. Он медленно поднял голову. То, что нужно! Трясущимися руками схватил бутылку и, срывая пробку, прямо из горла сделал два жадных глотка. Организм предпринял попытку отвергнуть отраву, но он не позволил ему это сделать, подавив рвотный позыв, и делая новый глоток. Постепенно алкоголь проник в кровь, в голове прояснялось, боль немного стихла, а руки стали твёрже. И вот он уже более уверенно взглянул на сидящего напротив гостя. Что-то в нём действительно было знакомо. Может глаза? — Полегчало? — Да. — Просипел он и, откашлявшись, сказал уже более твёрдо. — Спасибо. — Продолжим. Теперь, может, поднапряжёшься и вспомнишь? — Я не могу. — Может то, что я был знаком с твоим сыном, тебе поможет? Мужчина нахмурился. При чём здесь его сын? Как он может вообще упоминать о его сыне? Напоминать ему... — Мой сын мёртв уже больше года. Шестнадцать месяцев, если быть точным. Что вы от меня хотите? Берите, что нужно и убирайтесь. — Что мне нужно от тебя? — тот смотрел на пьяницу в упор. — Мне нужна твоя жизнь! Или лучше будет сказать — твоя смерть. Сами слова были не столь пугающими, но вот то, как произнёс их гость, просто окатило его волной ужаса. — Кто вы? — прошептал старик. Он всматривался в лицо, человека и пытался вспомнить. Глаза! Да, он где-то точно их видел. Холодные, пустые они казалось, прожигали насквозь, оставляя невидимый след на коже. Что могло связывать этого мужчину с его единственным сыном? Мысли, как ручей текли по руслу его памяти, словно брызги, швыряя в лицо куски воспоминаний, пока он не добрался до самого страшного. — Ты? — было единственным, что он смог выдавить. Ужас тут же сковал его, напирая со всех сторон, продолжая давить и давить... — Неужели твой пропитый мозг наконец-то заработал? — Но как? Ты же... — Что? — Ты должен быть мёртв. — Нет, я жив, как видишь. — Он сказал... — Он тебе солгал, — перебил его собеседник. — И что же ты от меня хочешь? — Справедливости... возмездия... расплаты. Ты мне должен. — Я не мог ничего сделать. — Он почти скулил. Снова захотелось выпить, бутылка стояла в каких-то сантиметрах от него, манила его, звала, но он боялся пошевелиться. Боялся этого человека. Страх проник под самую кожу и там постепенно лишал его воли. — Мне вот что интересно? Как ты живёшь со всем этим дерьмом? Ты мог помочь, но выбрал другой путь. — Но ты ведь не просил о помощи? — Я не о себе... Твой сын! Или твоя вера важнее? — холодные глаза собеседника зажглись интересом. — Я не мог... — лишь повторил тот тише. — Знаешь, что я с тобой сделаю? Старик замотал головой. Ему почему-то именно в этот момент вспомнились его дочь и внуки. Они должно быть сейчас дома. Может скоро навестят его. Приедут, привезут подарки, побалуют собаку огромным мешком собачьего корма из супермаркета и он с мальчишками пойдёт в лес. Так было всегда, не считая прошлого года, после смерти сына, тогда он отдалился от них. Почему он никогда не говорил им, как любит их, что это чувство переполняет его, проситься наружу? Ему нужно сказать об этом дочери, пока не поздно! Она его единственный родной человек, она пыталась помочь ему, а он старый дурак, не ценил этого. Но теперь всё будет по-другому, он исправиться, станет прежним, если ему дадут шанс, и этот человек, взирающий на него с ненавистью и брезгливостью, пощадит его. — Я решил убить тебя. Точнее — ты убьёшь себя. Вот из этого и пустишь себе пулю в башку, — указал гость на ружьё. — Это он тебе сказал о тайнике? — он тяжело сглотнул. — Конечно. Ты же знаешь, у нас было достаточно времени на разговоры. Он рассказывал, как в детстве доставал его, пока ты не видел. Тайник действительно хорош! Я потратил кучу времени пытаясь отыскать место. Хорошая игрушка, — он повертел в руках стальной ствол, клеймённый тремя знаменитыми «кольцами». — Но я предпочитаю другое оружие. Оно более... — он помедлил и взглянул на свои руки, подбирая походящее слово, — живое. — Что ты сделал с моей собакой? — спросил хозяин, не сводя глаз с пустых чёрных глазниц двух стволов. — Ты не о том беспокоишься. Твоя псина всё равно слишком стара. Вернёмся к тебе. Что ты тогда чувствовал? Почему не помог? — Ты не понимаешь... — Да. И тогда не понимал и сейчас не могу. — Прости меня, — тихо прошептал старик. — Что ты сказал? — человек напротив поддался вперёд всем телом. — Прости меня за то, что я сделал. Или не сделал. — Неужели ты решил, что если я услышу от тебя слова раскаяния и извинения, ты так и будешь своим существованием отравлять этот мир? Нет. Я слишком долго ждал этого момента. — У меня дочь... — Да, я видел твою семью. Хозяин дома дёрнулся, попытался вскочить, но алкоголь и старость замедляли его движения, делали его слабым и никчёмным. И вот уже ствол ружья холодит ему щёку. — Только дёрнись, — зловеще прошептал человек и тут же продолжил. — У тебя прекрасные внуки. Сколько им? — Нет! — выдохнул он. — Сколько? — громче спросил гость, в его голосе был металл. — Восемь и пять. По обветренным щекам покатились слёзы. Как давно он не плакал? Чуть больше года? Или может меньше? Он понимал, что этот человек может сделать всё что угодно с ним и его близкими, и он не сможет ему помешать. Не сможет оградить от удара свою семью. Он сам во всём виноват! — Прекрасный возраст! Ты не находишь? — он словно смеялся над ним. — Тебе, как никому должно быть известно, что может случиться с такими малышами. — Убей меня, но только не трогай их, — почти умоляюще произнёс старик. — Они ни в чём не виноваты. — Они виновны уже в том, что в них течёт твоя кровь — кровь мерзавца. Этого вполне достаточно! — Нет. — Старик уже не сдерживал рыданий, размазывая слёзы по лицу. — Что ты чувствуешь? — Не надо! Гость поднялся со своего места и обошёл его сзади. Хозяин почувствовал, как тот остановился за его спиной, положив руки на спинку дивана по обеим сторонам его седой головы. Только сейчас он заметил натянутые на руки перчатки из латекса. Тихий шёпот у уха заставил его вздрогнуть. — Каково тебе сейчас? Знать, что с твоей семьёй может случиться что-то страшное, но ты уже этого не увидишь? Каково знать, что твой сын страдал и не помочь ему? Ведь ты всё знал, но остался глух к его мольбам... — Прости меня. — За что ты просишь прощение? — Это я во всём виноват, — сотрясаясь всем телом, прошептал старик. — Они не причём, они не виноваты. Я сделаю всё, что ты скажешь, только не трогай их. — Расскажи мне всё. Про себя, про свою семью. И он рассказал. Слова текли из его рта словно полноводная река в период дождей. Он говорил и говорил, пока поток не иссяк, и слов не осталось. Он больше не хозяин своей судьбе — он раб своим прегрешениям. Наконец он закончил. Замер в ожидании приговора. — Я сделаю всё, о чём ты просишь. — У тебя пять минут. Один патрон, один выстрел. Сидящий на старом диване старик слышал, как за спиной, что-то глухо стукнулось о пол. «Ружьё» — понял он. Раздались удаляющиеся шаги, и дверь тихо закрылась. Этот человек не оставил ему выбора. Он представил то, что будет дальше. Как он поднесёт Зауэр, доставшийся ему от отца, к своему подбородку и нажмёт на спусковой крючок. Как его мозги разлетятся по стене и потолку. А потом его тело будет постепенно разлагаться. И когда-нибудь дочь всё же забеспокоиться, навестит своего отца и найдёт то, что от него осталось, и подумает, что к этому всё и шло, все эти месяцы были прелюдией именно к этому действию. Что её пьяница-отец допился и вышиб себе мозги. Горе и алкоголь сделали своё дело! Он знал, что все так и подумают: дочь, зять, знакомые. Весь, чёртов, город так решит. Время шло, секунды складывались в минуты. Он посмотрел на почти полную бутылку, протянул рефлекторно руку, но тут же понял, что не хочет больше пить. Это уже не нужно. Его пять минут истекли. Старик тяжело поднялся, рука потянулась к оружию, так заботливо оставленному у двери. Слёзы высохли. Он будет последний, кто жил в этом доме. Его род прервётся, а он до сих пор не знает кто он на самом деле. Одинокий, оглушительный выстрел разорвал ночную тишину.Читать дальше