Ольга Дэкаэн - Прогнившие корни.

18 сентября . Последняя запись перед почти трёхмесячным затишьем и её Агата сделала за шесть дней до исчезновения внука. Интуиция подсказывала Лане, что это не может быть простым совпадением. — Значит вы уверенны, что он знал того парня? — Ну, я тогда именно так и подумал. Я не слышал, о чём они говорили, но они смеялись, когда разговаривали. — А как он выглядел, тот парень? — Мне он показался слишком взрослым, чтобы общаться с таким, как Николас. Лет восемнадцать-двадцать я думаю. Ни до, ни после я его больше не видел. — Можете вспомнить ещё что-нибудь? Цвет волос или во что тот был одет? Он задумался. Сине-чёрные от татуировок пальцы поскребли подбородок, словно проверяя насколько сильно за смену, отросла щетина. Она старалась дышать, как можно тише, чтобы не спугнуть удачу. — Нет, не помню... столько лет прошло. Я об этом случае и не вспоминал с тех пор. Лана была разочарованна. Сколько в их городе могло жить в те годы парней подходящего возраста? Сотни! Даже если попытаться представить, что ему сейчас около пятидесяти, его так просто не найти. Герман прав — слишком много лет прошло. К тому же может полиция уже отбросила эту зацепку, как не стоящую внимания? — Вы рассказывали кому-нибудь ещё об этом? — Нет, было не до этого, сами понимаете. Пока вы сейчас не спросили, я вообще не думал, что это может быть важным. — Может кто-то ещё видел, как Николас разговаривал с тем парнем? Учителя, например? — Не думаю. Больше он ничем не мог помочь. Лана попрощалась и поспешила выйти из, пропитанного запахом смерти, помещения. Эта вонь, казалось, стала её частью, и было только одно желание — сбросить одежду и смыть с себя этот въевшийся под кожу смрад. Ещё в детстве он понял, что отличается от остальных. Слишком рано пришло осознание того, что лучше скрывать все свои чувства, что бы ни творилось глубоко внутри, какие бы мысли не терзали. Иначе кроме ужаса в глазах ничего больше не увидишь. Но теперь он сам презирал их всех. Больше он никому не позволит воспользоваться его слабостью. Он с каждым днём становился всё сильней. Демон внутри был единственным, кто знал о его борьбе, но он не смеялся над ним, он понимал, что это так же необходимо, как воздух! Он дал ему поддержку, подсказал, как можно унять ту дрожь в теле, если неожиданно накатывала горячая волна желания, делающая безвольным рабом. Демон вёл его все эти годы, и он подчинялся… всегда. Помнил тот первый раз, когда почувствовал единение со своей жертвой и понял, что теперь он готов! Он переродился и теперь был свободен! Но жар внутри не исчез, а казалось, разгорелся сильнее, и кокон снова сковал его тело, призывая к действию. А демон снова нашёптывал: нужна новая жертва! Глава 10 14 ноября 2016 год. Пять дней до расплаты. — Дочь? Хорошо, проводите её. Карл Баум был крайне удивлён тому, что только что ему сообщили по внутренней, телефонной линии. Он сидел за письменным столом в своём светлом кабинете и терялся в догадках. Столько лет тишины и вдруг... Откуда вдруг появилась эта девушка? Он был встревожен. Прошло всего лишь каких-то семь дней, как он почувствовал себя освободившимся от этой семьи. Словно ему наконец-то дали карт-бланш и он мог больше не опасаться, что его методы лечения, при самом плохом раскладе, придадут огласке. Неделю назад ему пришло известие, что мать пациентки умерла от сердечного приступа. Мысленно потирая руки, он фантазировал, предвкушал, как сможет насладиться всем тем, что влекла за собой эта возможность. Его больше ничего не сдерживало! Баум был удовлетворён этой смертью. И спустя всего неделю новая весть. К Кларе Берсон явилась дочь! Дочь, которая никогда не знала свою мать, которая росла, пока мать медленно увядала здесь. «Зачем она здесь?» Этот вопрос пробуждал в нём тревогу. Но он обязательно выяснит причины, чуть позже, а пока ему необходимо обезопасить себя. Он снова поднял ещё тёплую от его ладони трубку телефона и произнёс лишь несколько слов. Этого было достаточно. На том конце провода его поняли. Он знал, что распоряжение, отданное им, исполнят беспрекословно. По-другому и быть не могло. Весь этот этаж был его территорией и все кто хотел оставаться и работать здесь, должны соблюдать его правила. Все без исключения! В дверь постучали. Такого сходства Карл никак не ожидал. Словно вернулся на двадцать семь лет в прошлое. Эта девушка была почти точной копией своей матери. Тот же белоснежный оттенок кожи, словно у фарфоровой куклы, то же узкое лицо с выступающими скулами, та же худоба. Единственное, что имело отличие — это более светлый оттенок волос, собранных в хвост и глаза. Удивительные, беспокоящие, пугающие. Девушка несла в себе то, что называется ген мутации, аномалию пигментации радужной оболочки глаз. Её глаза были лишь на половину, как у матери. На зелёную половину. Он поднялся из-за стола и, сделав шаг по направлению к ней, дружелюбно произнёс: — Так значит, вы и есть дочь Клары? Вы очень похожи на свою мать. — Неужели? — Без сомнения, — подтвердил он, всё ещё рассматривая молодую посетительницу. — Очень приятно наконец-то познакомиться с дочерью одой из моих пациенток. Моё имя Карл Баум. На его протянутую руку она никак не отреагировала, словно не хотела, чтобы к ней прикасались. Но его это не смутило, и он продолжил: — Я заведующий этим отделением психиатрической больницы. Психиатр и лечащий врач вашей матери. И прошу не путать с психологом, — игриво погрозил он толстым пальцем. Эта была шутка, которой он пользовался при общении с некоторыми родственниками своих подопечных. Это всегда срабатывало, помогало протянуть невидимую нить доверия. Но только не сейчас, не с этой безразлично на него взирающей молодой гостьей. — А есть разница? — казалось, она спрашивает лишь из вежливости. К неудовольствию Карла ниточка так и повисла, оставшись лишь в его руках. — Вы шутите? — предпринял он новую попытку, наладить контакт, хотя уже понял, что его старания она не оценит — слишком уж похожа на свою мать. — Конечно! Психология — это профессия мало связанная с медициной. Психолог не является, по сути, врачом, у него нет должного медицинского образования, и он не может назначать лечения. Его стезя — душевные расстройства, копание в голове практически здорового человека. Стремление помочь разобраться в ситуациях, в которых не способен разобраться сам человек. Я же, как психиатр, провожу диагностику и занимаюсь лечением тяжёлых психических заболеваний, чаще всего уже порядком запущенных. Таких, как шизофрения, неврозы, фобии и многое другое. Но вернёмся к вам. Что вас привело к нам? — Хочу увидеть Клару Берсон. — Насколько я знаю, вы никогда не навещали её? Что-то изменилось? Девушка была напряжена. Психиатр видел это по её скованности и глазам, которые словно предостерегали его — ты лезешь не в своё дело. Но он был толстокожим и только и делал, что всю жизнь копался в чужих головах против воли своих хозяев. — Вы же понимаете, что мне просто необходимо быть осведомлённым о том, что касается тех, за кого я несу ответственность. Для того чтобы поставить верный диагноз мне необходимо знать все стороны жизни больного, его историю, так сказать, вне этих стен. — Я все эти годы не знала, где находиться моя мать, — нехотя, пояснила та. — Считала, что она бросила меня. — А разве это не так? — Возможно, — пожала гостья плечами, пытаясь выглядеть беспечной. Но он не был бы профессионалом, если бы не замечал деталей. Его вопрос задел девушку. — Так я могу её увидеть? Он понимал её стремление. Знал слишком много об этой семье. И этими знаниями поделилась с ним сама Клара, очень давно, когда ещё считала его другом, надеялась, что полный контакт поможет ей выйти отсюда, избежать той участи, что неизменно постигала обитателей этого места. Она видела, во что, рано или поздно, превращались люди, попавшие сюда — в психов. И хотела избежать подобного. Как же она была наивна! — Могу я с ней поговорить? Никаких сентиментальных «мама» или «мамочка». Девушка избегала произносить эти слова, которые бы связали с той, кто отреклась от неё. Для неё мать оставалась безличным существом. Карл почувствовал, насколько сильно она его интересует. Эта девушка имела кучу своих проблем и все они находились в её голове. Она была словно закрытая книга без названия на обложке, которую хотелось приоткрыть, заглянуть внутрь... и оставить свой жирный отпечаток. — Да, конечно, — кивнул он, вынимая из кармана связку ключей. — Хотя сегодня не день посещений, мы сделаем исключение и вы сможете с ней встретиться. Только боюсь, эта встреча будет не такой, как вы себе представляете. — С ней что-то не так? — тёмные брови девушки сошлись на переносице. — Здесь со всеми что-то не так. Он заметил, что она избегает смотреть ему прямо в глаза. Её взгляд блуждал. Почему? Боится, что он прочтёт в её взгляде то, что не следует? Она нервничает, раздражена или он настолько неинтересен ей, как собеседник? Карл пытался понять, что она видит. Просторное помещение с выкрашенными в светлые тона стенами, мебель цвета топлёного молока, мягкое кресло, жалюзи светлого оттенка. Ничего лишнего, что бы могло отвлекать от самого хозяина кабинета. Он являл собой центральную фигуру. Исполин почти под два метра ростом, подтянутый, насколько это позволял его возраст, пятьдесят восемь лет, с залысинами в светлых волосах и холодными серыми глазами. Его рост был его козырем. Он знал и пользовался этим, презирая тех, кто старался казаться ниже: сутулился, чтобы слиться с толпой, с этой однородной массой, словно имел дефект, а не преимущество. Не цельная личность — так про таких говорят. Он таким не был. Но вот его приёмный сын воплощал в себе всё, что он так ненавидел в людях. Все его стремления, все мечты разбились о того, кому он хотел дать лучшую жизнь. Его сын стал его разочарованием. И с каждым годом он всё больше убеждался в этом. Ничто не изменит того, что называется генами. Плохими генами! Сколько бы он не бился, сколько бы ни пытался вразумить, наладить контакт... Всё пошло прахом. Его сын, которому уже перевалило за тридцать, был никчёмным куском дерьма, прозябающим в тени отца и беззаветной любви матери. Карл часто ловил себя на мысли, что ненавидит приёмного отпрыска до тошноты, до трясучки. Усыновление мальчишки было ошибкой, но это уже никак не исправить. Как же ему надоело это существование во лжи. Ежедневное возвращение в холодный дом, к холодной, как рыба жене. Эти безликие, молчаливые посиделки за огромным обеденным столом, где единственным звуком был скрежет вилок и ножей о тарелки. Послать бы всё к чёрту! Но он не мог, не смел, держал себя в руках. Что за идиотская причина побудила дать согласие на то усыновление? Ах да деньги! И слова жены, богатенькой избалованной дочурки своих родителей, мол, столько денег и не на кого тратить. Вот теперь и хлебали дерьмо ложками. И только придя на работу, он мог расслабиться и быть собой — тираном и садистом, наводящим страх не только на пациентов, но и на немногочисленный персонал его отделения. Карл и сейчас возвышался над девушкой и чувствовал, что подавляет её. «Принцип вертикали». Всегда находиться на уровень выше собеседника. С его весом в сто пятьдесят килограмм, он занимал достаточно много места, что делало его более убедительным. — Думаю перед тем, как встретиться с вашей матерью, я должен показать вам тот закрытый мирок, в котором она живёт. Так сказать провести экскурсию... — произнёс он и, подойдя к двери, ведущей в холл, жестом пропустил посетительницу вперёд. — В нашем отделении действует режим закрытых дверей, то есть все входы и выходы, ведущие в кабинеты медперсонала, столовую или туалеты, всегда запираются на ключ. Всё это в целях безопасности. Также у нас установлены камеры видеонаблюдения. В отделении определённый распорядок дня: подъём в восемь утра, завтрак, приём лекарств, процедуры в одиннадцать, затем обед и трудовая терапия — пациенты делают поделки, рисуют, играют в шахматы, некоторые слушают музыку и даже танцуют и поют, затем снова приём лекарств и ужин в семь вечера, далее отход ко сну. Следующую дверь он открыл ключом. Окна выходили на восток, и яркий утренний свет мягко лился через зарешёченные окна столовой. Металлические, выкрашенные в белый цвет столы и стулья, привинченные к полу и расставленные в два ряда, были абсолютно пусты. — Эта, как видите, столовая. Дверь всегда запирается, во избежание непредвиденных ситуаций. Еда подаётся с пластиковыми приборами и строго под присмотром персонала, чтобы больные не смогли себе навредить. В нашем отделении девять обычны палат. Сейчас отделение заполнено лишь на половину, но в периоды весенне-осенних обострений палаты забиты до отказа. Также на этаже есть три специальные палаты. — Специальные? — спросила гостья, внимательно разглядывая обстановку. — Да, для буйных. Бывают и такие. Хотя не переживайте, все те байки, что рассказывают про ужасы в психиатрических больницах — чистейший вымысел, мы не морим голодом своих пациентов, не пускаем им кровь и не связываем. Это прошлый век. Сейчас медицина достигла того уровня, когда достаточно внушения и небольшой дозы лекарств. — Если всё так просто, почему Клара до сих пор находится здесь? — В случае с вашей матерью не всё так гладко, как может показаться на первый взгляд. Да, бывают моменты, когда она производит впечатление вполне здоровой женщины, но поверьте это не так. Она поступила к нам в отделение с вполне определённым диагнозом — абстинентный алкогольный синдром второй стадии и попытка суицида. У неё были все выраженные симптомы. Постоянные головные боли, скачки артериального давления, рвота, тремор рук, — перечислил он, запирая столовую на ключ и жестом приглашая проследовать дальше. — Ночами её мучила бессонница. Если ей и удавалось поспать, то её непродолжительный сон в основном состоял из кошмаров. Когда я впервые увидел её, она была крайне раздражительной и вспыльчивой. — Всё это из-за пьянства? — Алкоголизм — это хроническое заболевание. Проблема женского алкоголизма в том, что привыкание развивается намного быстрее, чем у мужчин. Если мужской алкоголизм перерастает в хроническую зависимость примерно за семь-десять лет, то с женским всё происходит намного быстрее. Требуется всего лишь два-три года. Чрезмерное употребление чревато не только физическими нарушениями, но и изменением в психике. Женщина становится нервозной, часто впадает в истерики, проявляет эгоизм, она не может воспринимать окружающих её людей, как обычный человек. Для неё такие люди, будь то родные или знакомые... даже дети — это лишь угроза её кажущемуся счастливому состоянию. Эйфории. Она думает так: никто её не понимает, все стремятся отобрать то единственное, что делает её свободной. Все эти симптомы были у Клары, когда она поступила к нам в отделение. — Но ведь после стольких лет лечения она должна была поправиться? — настаивала посетительница, Карл видел, что ей неуютно рядом с ним. — Вероятно, если бы ваша мать хотела вылечиться, — ответил он, всё больше убеждаясь, что нервозность гостьи не связана конкретно с ним. Это всего лишь стремление защитить своё личное пространство. — Но она на протяжении двадцати семи лет пребывания в этих стенах, делала всё, чтобы усложнить мою работу и работу других специалистов. Нам понадобилось слишком много времени, чтобы избавить её от этой зависимости. Был применён метод психологического воздействия, то есть давалась установка о негативном отношении к алкоголю в целом. При этом у больного формируется мнение, что для решения проблем необходимо найти другие средства, а не решать её при помощи спиртного. Так же применялось медикаментозное лечение. Но это лишь полбеды! У вашей матери были все признаки алкогольной паранойи. Психоз, который трудно поддаётся лечению. Клара не желала общаться с окружающими её людьми, проявляла агрессию, в её голове то и дело появлялись бредовые идеи, её мучило чувство вины. — Чувство вины? — Я могу объяснить на примере, если вы позволите? Психиатр дождался, пока девушка кивком подтвердит своё согласие. — Извините за нескромный вопрос, но ваша гетерохромия является врождённой, не так ли? — А это имеет какое-то отношение? — Непосредственное, — пояснил Карл. — Ваши глаза, скорее всего, являются результатом мутации, сбоем в ДНК, а это вполне возможно, если на момент вашего зачатия и беременности, ваша мать систематически злоупотребляла спиртным. Это и могло привести к такому результату. Это один из примеров. К тому же Клара бросила вас ещё в младенчестве, что также говорит не в её пользу. Сразу же после того, как мы избавили её от зависимости, появились новые симптомы. Он лгал. Клара осознала то, как обошлась со своими детьми и всё дальнейшее, ею воспринималось, как последствия её поступков. Более того, эта идиотка по-своему даже любила своих детей! Но в данный момент единственное, что его заботило, это возможность подавить в этой девушке все чувства к матери: посеять сомнения, зародить в её голове мысль о том, что её мать асоциальна. — Вы сказали, что у неё была паранойя? Чего она боялась? — Ну, при её расстройствах совсем не обязательно иметь причины. Это было связанно с её состоянием, только и всего. И снова ложь! Причины у Клары были. — Мы пришли, — сказал он, распахивая перед посетительницей дверь. — Комната отдыха. Эта комната была самой больной во всём отделении. Мягкая мебель, расставленная, казалось, в беспорядке, окружала небольшие, круглые столы, за которыми, как муравьи копошились пациенты отделения в одинаковых синих одеждах. Здесь было шумно, каждый старался перекричать собеседника, в надежде, что тот не только услышит, но и поймёт ту кашу из слов, что вылетала из их ртов. Это был отдельный мир, с людьми и их странностями. Они словно выброшенные за борт жизни и забытые близкими, создали свой маленький мирок, окружённый решётками и замками на дверях. Психиатр кивнул санитару, который скрестив на груди огромные ручищи, неподвижно сидел около выхода и наблюдал за пациентами, готовый в любой момент среагировать. Восемь женщин и десять мужчин, все разного возраста и с разными диагнозами, но, тем не менее, существующие, как единый организм. Карл наблюдал, как гостья переводила взгляд с одной женщины на другую, в надежде найти ту ради которой приехала. — Клара Берсон там, — психиатр указал направление. Знал, что они найдут её именно в этом углу и именно в этом кресле. Ничего не менялось вот уже двадцать семь лет. Не менялось для неё. Лишь годы пролетали. И всё же она оставалась привлекательной, не мог не признать Карл: с ровной кожей, яркими зелёными глазами и стройным телом. Многолетнее пребывание здесь не смогло до конца уничтожить эту женщину — оставляя такой же необузданной и дикой. Даже он не смог сразу сломить её. А он был мастером! Многие прошли через его руки, и Клара была одной из них. Баум вспомнил, как двадцать семь лет назад увидел её впервые и понял, что нашёл идеальную пациентку. Он питал к ней особые чувства — она была не такая, как остальные. Жаль, что тогда он не увидел разницы, всё сделал, как обычно. Грубо. Обещал, что поможет ей стать прежней, если она позволит ему помочь и откроется. Убеждал, что заточение лишь временная мера и, как только он поймёт, в чём её проблема и разберётся, она будет свободна. Он лгал, а она доверилась. С его стороны были одобрение, похвала, но лишь до момента, пока он не узнал всю правду, не получил ответы на все свои вопросы. Пока эта женщина не раскрыла перед ним душу и не поведала обо всех своих страшных секретах. Он нашёл её слабые места, смог понять, где кроются её страхи, и обернул их против неё же самой. Сколько прошло времени, прежде чем Клара поняла, что его слова были ложью, а его поступки эгоистичны? Год, два, три? Он точно не помнил, но оно этого стоило! Теперь она принадлежала ему безраздельно! Была его игрушкой! И он, как всякий мальчишка, желал заглянуть внутрь — надорвать оболочку и посмотреть, из чего она сделана. Клара ещё какое-то время сопротивлялась, была слишком характерной, но лишь до момента, пока он не сломал её. — Все посещения ведутся строго под присмотром медперсонала. Я надеюсь, вы не будете против моего присутствия? — Что с ней? — голос дочери был встревожен, когда она обогнула кресло и взглянула на женщину в синей пижаме. Только теперь психиатр обратил внимание пациентку. «Большие транквилизаторы», как он ещё называл нейролептики, сделали своё дело. Застывшее выражение лица, ничего не выражающий взгляд, вывернутые ладонями вверх руки с изуродованными запястьями и текущая по подбородку слюна. «Проклятье! Эта рыжая стерва переусердствовала» — мысленно выругался психиатр, а вслух спокойно, хотя внутри бушевал гнев, произнёс. — Я уже говорил, что ваша мать часто проявляет агрессию по отношению к себе и окружающим, — попытался он исправить положение. — Я уже не говорю о персонале, который она считает своим главным врагом — в том числе и меня. — Он неосознанно прикоснулся к круглому шраму на своей щеке. — Нам приходиться принимать меры. Это была правда. Осознав, что делает, Карл Баум отдёрнул руку от своего лица. — Какие меры? — Лекарственные препараты, — туманно произнёс он. — И что она всегда в таком состоянии? — Нет, конечно, бывают и просветления. Но в данном случае это благоприятная реакция на препараты, они способствуют уменьшению тревоги, страха, снимают напряжение. Возможно, ваша мать выглядит несколько апатичной, но это в пределах нормы. Девушка опустилась на низкий стул напротив того местом, где сидела её мать. Карл видел, как её взгляд скользит сначала по лицу женщины, медленно опускаясь к рукам. Её необычные глаза отмечали каждую деталь в облике той, словно ощупывали. — Это, что следы татуировок? На запястьях действительно, когда-то были татуировки. Баум знал, что они были нанесены задолго до того, как их обладательница попала в эти стены. Что собой представляли эти изображения он так и не смог узнать, Клара их практически уничтожила, и теперь на их месте красовались новые знаки — побелевшие, выпирающие, рваные бугры шрамов, нанесённые поверх тёмно-синих символов. — Возможно, но я не уверен, — ещё один правдивый ответ. — Когда она поступила, её раны были столь обширны, что не представлялось возможным что-то различить под ними. — Скажите, она в курсе, что её матери больше нет? — Да, я рассказал ей о случившемся. Боюсь только, она не слишком нормально восприняла эту печальную весть. Он видел, как девушка непонимающе смотрит на него снизу-вверх, ожидая продолжения. Он вспомнил тот день, когда ему пришлось быть вестником. Но реакцию Клары он никак не предвидел! Снова ошибся в ней. Она была удовлетворена, даже стала более сговорчивой с ним, словно это он сделал ей такой подарок — избавил от старухи. — Скажите, её мать часто навещала Клару? — Ежемесячно, — ответил Баум и заметил, как посетительница кивнула, словно он подтвердил её какие-то мысли. — Есть хоть какая-то надежда, что она сможет выйти отсюда? — Ваша мать находится в психиатрической клинике по постановлению суда. Она, к моему великому сожалению, — лгал он, — является опасной для общества. — Но она же принимает лекарства? — Да, но это не меняет картины. Все препараты, которые ей были прописаны, лишь купируют симптомы. Ваша мать не хочет лечиться, она обманным путём избавляется от лекарств, противится другим видам лечения. Но самое тревожное, что она не оставила мысль о самоубийстве. После помещения её в это отделение, она ещё дважды пыталась покончить с собой. Действовала старым проверенным способом — вскрывала вены. Поэтому её руки в таком удручающем состоянии. Слишком сильно её желание умереть. Гостья была шокирована его словами, она напряжённо вглядывалась в лицо той, что дала ей жизнь, словно пытаясь понять. Но лишь двое в этой комнате знали всю правду. И от него бы она точно не узнала причин, побудивших Клару Берсон снова и снова накладывать на себя руки. — Почему она это делает? — словно подтверждая его мысли, спросила гостья. — Она больна. Для психических больных не обязательны причины, по которым они хотят свести счёты с жизнью. Хотя это могут быть и видения, голоса внутри, фобии, мании — всё что угодно может спровоцировать подобное. — Она слышит меня сейчас? — Да, конечно. — А поймёт то, что я скажу? — Попробуйте, даже если не последует реакции, это ещё не значит, что она вас не услышит. — Вы не могли бы оставить нас на пару минут? Я бы хотела ей кое-что сказать наедине. Он не хотел уходить, но понимал, что если настоит на своём, могут возникнуть вопросы. Отойдя к двери, он видел, как девушка что-то говорит, хотя с такого расстояния не мог разобрать слов. — Я сделала, как вы просили. Психиатр вздрогнул и повёл плечами, словно стряхивая с себя недовольство. После чего грубо произнёс: — Я же просил не подкрадываться ко мне со спины. Эта рыжеволосая стерва ни капли не раскаивалась, он видел это в глубине её почти бесцветных, лишённых всяких эмоций, глаз. Как же он ненавидел её! Иногда в его воображении возникали картинки, как он топит её — здесь же на этаже, в старой, проржавевшей ванне для пациентов — и держит, пока она не перестанет биться в конвульсиях и её холодные глаза не остекленеют и больше не смогут смотреть на него, с угрозой. Она раздражала его, как никто. Эта худосочная стерва слишком много знала о его забавах. Знала и молчала. И всё, что ему оставалось, это лишь терпеть её постоянные ухмылки. — Я дал чёткие указания на счёт Берсон! Вы что, напутали с дозировкой? — Не учите меня моей работе, — ощетинилась старшая медсестра, ноздри её раздулись от возмущения. — Всё, как обычно. Не представляю, что это её так развезло. Странно даже. — Действительно странно, — согласился психиатр, поворачивая голову в сторону двух похожих, как две капли воды, женщин в углу. Его собеседница ещё что-то говорила, но он уже не слышал. От увиденного, его большое тело напряглось, а руки в карманах белого халата сжались в кулаки. «Чёртова сука!» — выругался он, словно в замедленной сьёмке наблюдая, как голова, с повисшими, словно сосульки чёрными волосами, затряслась из стороны в сторону, а изуродованные кисти с тонкими пальцами вцепились в руки молодой девушки. Лица своей пациентки он не видел, но понял, что губы той произносят слова, которые он не мог услышать. В комнате из-за шума, производимого остальными психами, вообще мало что было слышно. Всё это: и её пустой взгляд, и полное отсутствие реакций — было представлением, актом разыгранным лишь для него одного. Обманом! Карл видел, как молодая девушка вырвалась из цепких пальцев своей умалишённой матери и, поднявшись, отступила назад, слегка задев цветок в кадке. Он сделал несколько быстрых шагов по направлению к своей пациентке и её дочери, понимая, что уже слишком поздно. Хитрая тварь! — Что здесь происходит? Что она вам сказала? — он понял, что говорит слишком требовательно и громко. Надо было взять себя в руки, успокоиться. — Я сама толком не поняла. Бред какой-то... — Вы должны мне всё рассказать! — Я же сказала, что не разобрала ни слова, — резко бросила гостья и тут же добавила. — Мне надо идти. Он понял, что она врёт, но сделать ничего не мог. Сердце Карла бухнуло в рёбра. Раз, другой. Что ещё он мог предпринять? Ничего. Эта девушка всё равно ускользнёт от него. Он наблюдал, как она в последний раз бросила короткий взгляд в сторону своей новообретённой матери, и, пройдя через комнату, вышла в холл. Рыжеволосая стерва, приподняв брови в немом вопросе, так и стояла на том самом месте, где он оставил её. Тонкие губы, с помадой цвета фуксии, скривились в ухмылке. Ни говоря не слова, она вынула из бокового кармана халата связку ключей и двинулась вслед за посетительницей. Она злорадствовала! Карл видел её лицо, которое и без слов говорило, что он облажался. Ну, ничего, он знает её уязвимые места. А у него здесь, в этой комнате, ещё осталось не оконченное дело. Он повернулся к неподвижно сидящей в углу женщине. Всё то же состояние полного безразличия. Но он знал, что это лишь притворство, маска, ставшая, за все проведённые здесь годы, словно второй кожей. Сколько раз она обманывала его? Десятки! И почему же он до сих пор попадался на её уловки? Почему был слеп, если дело касалось Клары Берсон? Сделав шаг в сторону, он загородил её своим большим телом. Теперь она была невидима для остальных. Рука его медленно потянулась к бледному лицу с едва заметной сеткой морщин у глаз и его мясистые, толстые пальцы прикоснулись к тёплым и мягким губам. Он почувствовал, как его пронзает сладостная мука. Слегка надавил и тихо, так, чтобы услышала только одна она, медленно произнёс: — Ты мне скажешь то, что сказала своей дочери, Клара? Ты же понимаешь, что я всё равно узнаю. Рано или поздно, но твоё тело не выдержит, и ты сдашься. Зачем же нам причинять тебе боль, которую можно избежать? Ответом ему было молчание. Карл почувствовал, как гнев охватывает его, но не мог позволить ему выплеснуться наружу. Не сейчас, не здесь! Его рука скользнула вниз, и сильные пальцы стиснули тонкую шею. Он почувствовал, как бьётся пульс под его ладонью. Продолжал давить и наблюдал, как её лицо приобретает пунцовый оттенок. Он знал, что на её бледной коже всегда остаются следы. Его следы. — Неужели твоя маленькая дочурка стоит этого, Клара? Та, которая не вспоминала о тебе все эти годы, пока ты гнила в этом месте, которая ни разу не назвала тебя матерью. Я уверен, что она больше не придёт тебя навестить, ты ей не нужна. Она выкинет тебя из головы, стоит ей, только выйти за эти двери, как выкинула её ты младенцем. Но ответа не было и Баум начал терять терпение. — Неужели ты готова пойти на то, чтобы вызвать мой гнев? Он почувствовал, как тонкая шея под его пальцами слегка напряглась, а голова женщины слегка запрокинулась. Взгляд её глаз прошёлся по его лицу, обжигая зелёным пламенем. И он вдруг вспомнил другой такой момент, когда она смотрела на него точно так же, с ненавистью и обещанием. Обещанием расплаты. Он помнил звук рвущейся плоти и металлический привкус крови во рту. Тот день он запомнил надолго! Единственное молниеносное движение её тонкой руки и перьевая ручка — подарок жены к юбилею — вошла в его чисто-выбритую щёку, разрывая острым золотым пером мягкие ткани. Вошла лишь на сантиметр, но и этого было достаточно. Её демонический смех ещё долго стояли у него в ушах, не давая спать по ночам. С тех пор Карл никогда не совершал таких ошибок — не брал посторонних предметов на встречу с Кларой Берсон. Круглый шрам с небольшую монету на его щеке заныл. Её метка! Она словно клеймила его, как домашний скот, сделала его зависимым от неё. И сейчас её взгляд источал такую ненависть, что ему на секунду стало не по себе. Только эта женщина могла так смотреть. Психиатр оторвал свою руку от её шеи, словно обжёгшись. Ладонь вспотела. Склонившись к самому её уху, он прошептал: — Не питай надежды, что твоя дочурка поможет тебе. Ты останешься здесь, в этом месте, пока я сам не решу избавиться от тебя. А произойдёт это не скоро, обещаю тебе! Так же, как и обещаю навестить тебя сегодня ночью, дорогая. Свои обещания Карл Баум выполнял всегда.Читать дальше