Блейк Крауч - Сосны. Последняя надежда

– Даже если ты пройдешь в гору , ты веришь, что действительно сможешь остановить этого человека? – с сомнением посмотрел на него мясник.

– Я в это верю – просто ответил Бёрк.

Из толпы вышла женщина. Как и многие другие, она все еще была одета в костюм, в который облачилась для празднества – бальное платье с короной, которую позабыла снять. Ее губная помада, тушь и подводка для глаз потекли и изукрасили ее лицо разноцветными полосками.

– Я хочу кое-что сказать, – начала она. – Я знаю, что многие из вас злы на этого человека. На шерифа. Мой муж… – Женщина мгновение помедлила, чтобы собраться с силами, и продолжила: – Он был в другой группе. Мы женаты шесть лет. Это был брак по приказу, но я любила мужа. Он был моим лучшим другом, хотя мы почти не разговаривали. Удивительно, как хорошо можно узнать человека, просто глядя ему в глаза… По одному только взгляду. – По толпе пробежал шепоток в знак согласия, а говорившая посмотрела прямо на Итана. – Я хочу, чтобы ты знал: – я предпочту, чтобы Карл был мертв, предпочту и сама умереть сегодня, лишь бы не жить в этой тошнотворной пародии на город ни единого лишнего часа. Лишь бы не жить, как узники. Как рабы. Я знаю: ты сделал то, что считал правильным. Я не виню тебя ни в чем. Может быть, не все думают так же, но я знаю, что я не одна такая.

– Спасибо, – отозвался Бёрк. – Спасибо за такие слова.

Он медленно повернулся, изучая лица девяноста пяти человек, взиравших на него, и ощущая на своих плечах тяжкий груз ответственности за их жизни. Наконец произнес:

– Я выйду за эту дверь через десять минут. Кейт, ты со мной?

– Да, черт побери! – отозвалась миссис Бэллинджер.

– Нам нужны еще двое, – продолжил шериф. – Я знаю, многие из вас хотели бы пойти, но на пещеру снова могут напасть. Я хочу, чтобы оставшиеся были хорошо вооружены и стояли на страже. Если вы умеете стрелять, если вы в хорошей физической форме и если вы можете справиться со своим страхом, присоединяйтесь ко мне у двери.

Некоторое время спустя Итан сидел на сцене между Терезой и Беном.

– Я не хочу, чтобы ты снова шел туда, папа, – сказал мальчик.

– Знаю, дружок. Между нами говоря, я и сам от этого не в восторге, – вздохнул его отец.

– Так не ходи.

– Иногда нам приходится делать вещи, которые мы не хотим делать.

– Почему?

– Потому что это правильные вещи.

Бёрк и представить не мог, что происходит в голове у сына. Вся ложь, которой мальчика учили в школе, внезапно растаяла в беспощадном горниле правды. Итан помнил, как сам был в возрасте Бена и как отец будил его от кошмаров, говоря, что это просто дурной сон, что никаких чудовищ не существует. Но в мире его сына чудовища существовали, и они были повсюду. Как помочь мальчику смириться с этим, если сам едва можешь это выдержать?

Бен обхватил Итана обеими руками и крепко прижался к нему.

– Можешь плакать, если хочешь, – сказал шериф. – Это не стыдно.

– Ты же не плачешь! – возразил ребенок.

– Взгляни еще раз.

Мальчик поднял голову и посмотрел в полные слез отцовские глаза:

– Почему ты плачешь, папа? Потому, что ты не вернешься?

– Нет, это потому, что я тебя люблю. Очень сильно.

– Ты вернешься?

– Я очень постараюсь.

– А что, если не получится?

– Он вернется, Бен, – вмешалась Тереза.

– Нет, давай будем с ним честны, – возразил ее муж. – То, что я собираюсь сделать, очень опасно, сын. Возможно, я не выживу. Если со мной что-нибудь случится, позаботься о своей маме.

– Я не хочу, чтобы с тобой что-то случилось… – Мальчик снова заплакал.

– Бен, посмотри на меня – попросил Бёрк.

– Что? – вновь поднял глаза его сын.

– Если что-нибудь случится со мной, ты позаботишься о своей матери. Ты будешь главным мужчиной в доме.

– Хорошо.

– Пообещай мне.

– Я обещаю.

Итан поцеловал сына в макушку и посмотрел на Терезу. Его жена была сильной женщиной.

– Ты вернешься, – сказала она, – и когда вернешься, сделаешь так, чтобы всем в этом городе жилось лучше.

Кочевник намеревался провести еще одну последнюю ночь в глуши, но в тот самый момент, когда он залез в спальный мешок, подвешенный на верхушке сосны, к нему пришло осознание: сна ему сегодня не видать.

Адам провел в дикой местности вне ограды тысячу триста восемь дней. Он не мог сказать точно, но, по его расчетам, Заплутавшие Сосны находились всего в нескольких милях севернее, и теперь, когда стая аберов убралась с его пути, он мог свободно дойти до дома. Каким бы ужасным ни было его путешествие, его мысли каждый день, так или иначе, устремлялись к этому моменту. Мужчина гадал: увидит ли он снова этот город? Каково это будет – войти в ворота? Сделать первый шаг к безопасности, ко всему, что он любил?

В истории Заплутавших Сосен за ограждение выходили всего несколько Кочевников. Среди тех, кто состоял в близком окружении Пилчера, это рассматривалось как несравненная честь и жертва. Насколько знал Хасслер, ни один Кочевник так и не вернулся из долгого путешествия. Он будет первым вернувшимся, если только никто из них не явился домой во время его долгого отсутствия.

Адам действовал медленно, методично, в последний раз упаковывая свой станковый рюкзак «Келти»: пустые литровые бутылки для воды, кремень и огниво, пустая аптечка, последние несколько полосок заплесневевшей вяленой говядины. По обыкновению, мужчина упаковал переплетенный в кожу дневник в герметичный пластиковый пакет. Все, что он испытал и увидел за три с половиной года в глуши, было занесено на эти страницы. Дни скорби. Дни радости. Дни, когда он считал, что его путь вот-вот оборвется. Все, что он открыл, все, с чем столкнулся, было зафиксировано в дневнике.

Сердце его неистово колотилось, когда стая аберов численностью в пятьдесят тысяч голов мчалась через то, что некогда звалось соляными равнинами Бонневилля на Большом Соленом озере. Слезы струились по его лицу, когда он наблюдал, как небывалый закат превращает скелетоподобные останки строений Портленда из ржавых в бронзовые. Озеро Крейтер – пусто. Гора Шаста обезглавлена. Стоя на руинах Форт-Пойнта, Адам смотрел через залив на то, что осталось от моста Золотые Ворота – верхние сто футов южной башни, торчащие из воды, словно мачта затонувшего корабля.

Все те ночи, что он провел в сырости и холоде, голодный и одинокий, все серые утренние часы, когда ему, казалось, не хватит силы воли вылезти из спального мешка и идти дальше, все вечера, когда он, довольный, сидел у костра и курил трубку, остались позади. Какая странная, поразительная жизнь…

И вот теперь, пережив все это, он возвращается домой.

Хасслер упаковал рюкзак, защелкнул карабины и закинул его на плечи. В последние несколько дней он гнал себя вперед упорнее, чем обычно, и сейчас чувствовал тяжесть в ногах, медленно нарастающую боль, исцелить которую смогут лишь несколько дней отдыха. Но какое это теперь имело значение? Скоро он сможет вымыться, наполнить желудок и лечь в теплую чистую постель. Нет никакой беды в том, чтобы немного поднапрячься на последнем отрезке пути к дому.