Роберт Беннет - Город клинков

Молчание.

– Как ты считаешь, хорошая это стратегия? – спрашивает она. – Или ты хочешь… что-то в ней поменять?

Сигруд продолжает молчать.

– Так как? – не выдерживает Сигню.

В конце концов он пожимает плечами:

– Я в тебя верю.

Сигню изумленно смотрит на него. Изумленно и подозрительно.

– Ты… веришь в меня? То есть ты считаешь, что это хорошая идея?

– Я этого не говорил. По мне, так это дерьмо лучше выбросить с концами в океан. Я ненавижу божественное, дохлое оно или живое. Но ты – не я. Ты – это ты. И если ты думаешь, что идея хорошая, что ж, поступай, как считаешь нужным.

Сигню так опешила, что долго не может найтись с нужными словами:

– Почему?

– Почему что?

– Почему ты разрешаешь мне сделать это, хотя считаешь, что это плохая идея?

– Потому что… – тут Сигруд испускает глубокий вздох, – я думаю, что у тебя получится.

– Что-то ты не очень-то этим обрадован.

Сигруд снова молчит в ответ.

– Я терпеть не могу, когда ты отмалчиваешься, – говорит Сигню. – И да, эти игры в молчанку вовсе не лучшая тактика.

– Дело не в тактике. Я просто не знаю, что сказать. – Тут он снова замолкает. – Я хотел спросить… Сколько раз тебя уже пытались убить?

– Зачем тебе это знать?

– Потому что я хочу знать.

– Это неважно.

– А я думаю, что важно.

Сигню презрительно фыркает.

– Значит, уже несколько раз. Ты считаешь, оно того стоит? – спрашивает Сигруд. – Что это нормально – рисковать своей жизнью ради стройки? Если ты погибнешь на этих берегах, под этими кранами, ты посчитаешь, что жизнь прожита не зря?

Сигню скрещивает руки на груди и смотрит в сторону.

– Это что-то новенькое.

– Почему? Разве мне не положено беспокоиться за судьбу своей дочери?

– Ты хоть знаешь, – взрывается Сигню, – сколько раз нас с мамой и Карин пытались убить, пока мы жили здесь? Сколько раз мы голодали и едва не умерли? Тогда это тебя совсем не беспокоило!

Длинная пауза.

– Мы… – Сигруд пытается подобрать слова. – Мы уже говорили об этом. Мы…

– Да, говорили, – отвечает Сигню. – Мы говорили, потому что ты хотел, чтобы мы говорили на глазах у других людей. Да это же абсурдно! Ты столько раз рисковал жизнью ради жутких, безобразных целей, а теперь вдруг спрашиваешь, стоит ли рисковать жизнью ради чего-то пристойного?

Сигруд ошеломлен и явно не знает, что сказать в ответ.

– Иногда я забываю, насколько ты еще молода.

– Нет, – отрезает она. – Это ты забываешь, что вообще ничего обо мне не знаешь.

Она смотрит на часы.

– Мне нужно связаться с Бисвалом и Надар на предмет вашей встречи. Можешь оставаться здесь сколько захочешь и уехать, когда пожелаешь.

И она поворачивается и уходит через лес статуй от отца. Уходит, не оборачиваясь. Железная дверь с лязгом закрывается за ней.

Сигруд печально вздыхает. И неспешно скользит грустным взглядом по брезентовой крыше. Потом громко говорит:

– Все в порядке, Турин. Можешь выходить.

Мулагеш выглядывает из-за постамента.

– Ты когда меня заметил?

– Сразу же, – отвечает Сигруд. Покрытое шрамами, обветренное лицо его до сих пор печально. – Ты кремом для чистки сапог… злоупотребляешь. Я бы признал его запах где угодно.

– Вот это всегда меня пугало, как ты можешь такие запахи унюхать.

Мулагеш поднимается, отряхивает штаны от грязи и подходит к нему:

– Благодарю за то, что не сдал. Как-то так.

Он пожимает плечами:

– Это не мое дело. Я так понял, Сигню отказалась показывать тебе, что здесь находится?

– Ну да. Поэтому я решила наведаться сюда сама. – Тут она мнется и замолкает. – Прости, что подслушала все это.

– Да уж… Я тут пытаюсь социализироваться, – и он поднимает руки и оглядывает свою одежду, – но пока не очень-то получается. Остальным рядом со мной тоже нелегко.

– Да. Ты выглядишь… – Она хотела польстить, но передумала. – Ты выглядишь по-другому.

– Проклятые шмотки. Тьфу! – И он срывает шапку и повязку с глаза и вышвыривает их в темноту. Поворачивается к Мулагеш, и та видит привычную пустую, прикрытую веком глазницу. – Без них мне проще человеком себя почувствовать.

– Шапка-то, небось, дрекелей двести стоит.

– Вот пусть эти призраки ее и забирают.

И он поднимает глаза на нависающие над ними, словно хищники, гигантские изваяния.

– Во имя всех морей… Ты только посмотри на них. Кто бы мне раньше сказал, что моя страна будет проливать кровь и пот, чтобы выволочь вот это вот из океана…

– Девочка твоя хитрющий план разработала, – говорит Мулагеш. Она подходит к статуе святого Жургута, чиркает спичкой о мрамор и закуривает. – В смысле шантажировать племена – это может сработать. И в жилах у нее кровь не водица, я смотрю, течет. Взять и спрятать такие штуки под самым носом у военных… Я бы восхитилась, но злость забарывает.

– Она очень умная и хитрая. Как я и сказал – у нее получится.

Повисает неловкое молчание. Сигруд оглядывает Мулагеш с ног до головы.

– Я смотрю, у тебя все в порядке.

– Как и у тебя. Ты, должно быть, порезвился во время переворота…

– А-а-а… – Сигруд отмахивается. – Какой там переворот, одно название. Даже вмазать по морде как следует не получилось. Это походило на придворные танцы – все шаги намечены, я лишь следовал от одной фигуры к другой. Все сделала Шара, хотя никто этого не знал.

– Как всегда.

– Как всегда. А как насчет тебя, повоевала еще где-нибудь?

– Куда там… Они засадили меня за письменный стол. А когда я вышла в отставку, то пристрастилась к бутылке. Так что нет – никаких больше шрамов и ампутированных конечностей. По крайней мере, сейчас. А ты, я смотрю, никаких увечий не получил – если, конечно, они не скрываются под твоей королевской мантией.

– Э-э-э, нет. Не совсем. – И он оттягивает нижнюю губу, под которой обнаруживается полное отсутствие жевательных зубов с левой стороны. А вокруг губы – шрам, какой остается от сломанной челюсти.

– Ничего себе! Тебе что, из пушки в лицо пальнули?

– Да нет, засадили плотницким молотком. Так что суп есть, да и выпивать у меня особо не получается. Три года назад мы взяли на абордаж корабль пирата Линдибьера… Ты слышала о нем? О Линдибьере?

– Не-а.

– Ну и ладно, – и он задумывается. – Говнюк был редкостный.

– Понятно.

– Ну так вот. Берем мы его на абордаж, убиваем вроде почти всех и тут обнаруживаем юнгу – прятался на корме. Я к нему подхожу, смотрю, ему еще и четырнадцати, похоже, нет. Ну я его и пожалел. Спрашиваю: «Ты голодный? Воды дать тебе?» И он на меня смотрит, а потом как прыгнет…

И Сигруд постукивает по левой щеке.

– С молотком этот мальчишка хорошо умел обращаться, да.

Сигруд мрачно отворачивается.

– В общем, задушил я его и в море скинул. Пусть его рыбы сожрут и на говно переведут, да поскорее. Долго я после этого поправлялся. Вот тогда они и сделали меня канцлером. В смысле, моя жена сделала. Сказала, чтобы жизнь мне спасти.