Андрей Прокофьев - А. А. Прокоп [СИ]

Этим новым была она. Он запомнил её, запомнил её глаза, её смущенность и теплую руку, которую она протянула ему стоя возле хорошо знакомой автобусной остановки. Где много раз бывал он, а сейчас был рядом с ним, давно забытый одноклассник, а вместе с ним была она. Она — смотрела. Она, кажется, чего-то ждала. Ему хотелось ей что-то сказать, для того, чтобы она не исчезла. Чтобы осталась, когда исчезнет одноклассник, когда гроза всё же разродится теплым летним дождем с большим количеством пузырей на поверхности грязных луж.

Но она исчезла. Он не успел что-то сказать. Она не подсказала ему, что-то необходимое. Он не знал, что должен произнести. Она лишь притягательно улыбнулась, в тот последний миг их нечаянного свидания, что он уже не мог забыть её губы, её очаровательные глаза.

Когда обычная ночь пользуясь своими неизвестными правилами перевернула сон в иную плоскость, а после и вовсе превратилась в сплошную темноту, Степан проснулся. Долго он слушал, как сильно разбушевалась всё же явившаяся гроза, как вот-вот оторвет она тонкий лист металлического профиля, как через несколько мгновений большая ветка тополя, оторвавшись от ствола, перегородит дорогу между домом Степана и соседним, который уже десять лет стоит напротив.

— Вперед братцы!!! Прорвёмся через эту улицу, тогда сумеем уйти. Вперед братцы!!! У нас с большевиками разговор короткий!!! — Степан, держа в руке револьвер, выскочил из-за угла — и тут же его лицо с возбужденными блестящими глазами, посекли в кровь камешки от ударившей совсем рядом пулеметной очереди.

Степан упал, как подкошенный, но гадко ему стало не от пулемёта, который надежно перекрыл выход к спасению, а от того, что никто из солдат, оставшихся за углом, не последовал за ним.

— Что же вы братцы труса празднуете. Последний раз по-хорошему говорю.

Степан направил револьвер на солдата с порванным рукавом и грязным от пыли лицом. Они были примерно ровесники, а рядом с солдатом сидели ещё семь человек, трое из которых были совсем молоденькими ребятами. Один напротив был очень пожилым с нашивкой вахмистра, большими усами и чёрной жесткой щетиной на щеках.

— А что ещё по-плохому может быть? — уставшим голосом, не делая ни одного движения, спросил солдат с порванным рукавом.

— Ты, как каналья с офицером разговариваешь!!! — закричал, побледнев лицом, как чистый лист бумаги Степан.

— А где же братцы? — усмехнулся солдат.

— Я тебя сейчас, суку большевистскую.

Степан приставил свой револьвер вплотную к голове солдата, но тот никак не реагировал на столь отчаянно угрожающий жест. Ничем не изменилось его лицо, так же смотрели на Степана голубые глубокие глаза.

— Убери револьвер ваше благородие — услышал Степан голос за своей спиной.

Он подчинился прозвучавшей просьбе, внутренне чувствуя, что, как минимум одна винтовка сейчас направленна на него, и медленно обернувшись не ошибся. Молодой парень с выщипанными рыжими усиками, чересчур, круглым по форме лицом, поднявшись на ноги, держал винтовку, которая готовилась отправить Степана к его праотцам вместе со всеми идеями белого освободительного движения. По глазам остальных Степан понял, что если он ещё что-то скажет, или сделает резкое движение, то к одной винтовке присоединятся, как минимум ещё парочка нарезных стволов.

— Что же вы братцы — произнёс Степан, чувствуя, как ледяной холодок застрял в середине грудной клетки.

— И вот опять братцы. Присядь ваше благородие не суетись — произнёс всё тот же солдат с порванным чуть ниже плеча рукавом.

Степан опустился на землю. Прислонился спиной к холодной штукатурке двухэтажного здания. Улица позади них была пустой, но вечно продолжаться это не могло. Минуту на минуту, но может чуть больше, и большевики выбьют с закрывающего их перекрестка остатки роты поручика Болдина.

Хотели вернуться назад, но этого тоже сделать не смогли, попав под пулемётный и винтовочный огонь, идущий с первых этажей домов по правую руку. Мышеловка захлопнулась сзади, и оставалось только вперёд, только именно в этот момент, требующий последнего напряжения сил, эти самые силы вместе с желанием, куда-то пропали у его немногочисленных солдат.

— Что предлагаешь? — голосом обозначающим равенство спросил Степан, всё того же солдата с порванным рукавом.

— Что здесь предлагать. Дождемся момента и руки вверх, лишь бы не перестреляли сдуру.

— Послушай Антип (Степан хорошо знал имя солдата) ты же не новобранец. С лета прошлого года, если мне не изменяет память, воюешь с красной сволочью. Неужели ты думаешь, что комиссары станут с тобой за жизнь толковать. Лучше всё же в бою — Степан тяжело выдохнул и сплюнул на пыльную землю.

— Навоевался видимо ваше благородие. Хватит уже.

— Действительно, что умирать приспичило. Нужно было давно бросать всё это, и до дома — произнёс один из солдат, глядя себе под ноги.

— Думаешь, дома тебя большевики не найдут. На печке от них, как и от смерти не спрячешься — со злобой в голосе произнёс Степан.

— Мне что они. Я им дорогу не переходил. Мобилизованных они сразу милуют. В худшем случае, заново мобилизуют и всё. Кого хера я умирать должен — хриплым голосом, таящим в себе вызов ответил солдат, и Степан не стал с ним спорить, а солдат сделав коротенькую паузу продолжил.

— Вон, кто пусть большаков боится, сучий потрох. Смотри в костюмчик нарядился. Шляпу только буржуйскую забыл.

Почти всё повернули головы в обратном направлении. Им навстречу бежал человек средних лет, в руках которого было два больших чемодана. Немного отставая от него, бежала, оглядываясь назад молодая женщина. Её темно-каштановые волосы растрепались от быстрого передвижения. Длинная юбка мешала ей, но всё же она двигалась быстро, хотя и уступала в интенсивности своему спутнику.

— Кто это? — подал голос небритый пожилой вахмистр.

— Батюшка Павел собственной персоной. Кто с ним не знаю — сплюнул себе под ноги тот же солдат, что не боялся большевиков, сидя на своей печке.

Мужчина и женщина, запыхавшись, остановились возле группы солдат.

— «Странный батюшка Павел — без бороды» — подумал Степан.

— Нельзя сидеть доблестные воины святого престола. Скоро антихристово войско перекроет всё выходы из города — обратился батюшка Павел к солдатам.

— Щели всё одно останутся — со злобой в голосе проговорил всё тот же солдат.

— Это ты Демид? — спросил батюшка Павел.

— Я батюшка, как видишь. Навоевались мы, и ты вижу, впросак попал. Что же ты так неаккуратно, время ведь было — усмешка скользила по лицу Демида.

— Зачем так говоришь, бога побойся. До последнего я молился за наше праведное воинство. Верил, что не оставит нас на этот раз господь.