Борис Конофальский - Сталин против рептилоидов [СИ]

— Нет-нет, Ибрагимку не считайте, предпочитаю исключительно дуэты, — заверил товарищ Пильтус.

— Что ж, тогда за всю ночь, со всеми вашими фантазиями, спрошу у вас три белых билетика. По билету за каждый пуд моего обворожительного и политически грамотного тела, полпуда вы получите бесплатно, — подвела расчёт товарищ Незабудка.

— Три червонца? — переспросил товарищ Пильтус, которого названная цена настроила на серьёзный лад. — А не круто ли берёте, товарищ Ракель Самуиловна? Может, поговорим о скидке?

— Скидку, как члену профсоюза, вам обязательно сделают на Сухаревском рынке, а у меня скидок не бывает. Товар первосортный! — отрезала товарищ Незабудка. Она видела, знала, что никуда он уже не денется. — И никаких кредитов, рассрочек, и касс взаимопомощи. Только деньги. И только вперёд.

— Ишь вы какая, — смеялся уполномоченный, — вас бы к нам в комитет по ценообразованию. Уж вы бы дали чертям шороху. А вдруг у человека нет денег? Или не хватает, неужто не пожалеете несчастного?

— Несчастного, может и пожалею, если сильно выпью, всякое бывало, но сейчас я трезвая, а вы похожи на несчастного, как казак на раввина. Вы уполномоченный по закупке табака Мосгосторга, а у нас вся Москва дымит вашим табаком, как гимназист у старой проститутки, так что не прибедняйтесь, товарищ, кладите на стол три билета или давайте расходиться, — подвела итог переговорам Ракель Самуиловна.

— Да-а, вас точно нужно нам в штат. Не желаете? Могу составить протекцию.

— Три белых билета, товарищ!

— Старорежимные принимаете? — товарищ Пильтус полез в карман пиджака, и из платка достал, и положил на стол три маленькие монеты с изображением профиля кровавого царя.

Ракель Самуиловна одним ловким движение смахнула три царских червонца себе в сумочку и встала:

— Зовите извозчика.

— Лошади, это анахронизм. У меня авто, — заявил уполномоченный не без гордости, и крикнул: — Ибрагимка, подавай!

Чернявый Ибрагимка кинулся к выходу, а товарищ Незабудка, беря уполномоченного под руку и заглядывая ему в лицо, решила уточнить нюансы и спросила:

— Может мне нужно подготовиться, к каким-нибудь милым, пикантным, мужским чудачествам из тех, о которых стыдно просить жену?

— Нет-нет, — заверил её товарищ Пильтус, — мне вас удивить будет решительно нечем. Я вполне заурядный в половых вопросах человек.

На улице затарахтел автомобиль, а потом и призывно погукал гудком.

Пара пошла на выход, а швейцар, открывая им дверь, снимал картуз и прощался.

«А по Сеньке ли шапка»? — думала красавица, увидев перед входом в ресторан двенадцати цилиндровый «Паккард» с поднятым верхом. — «Откуда у уполномоченного такая машина? Неужто закупка табака для населения дело настолько верное. Хм… А он мне ещё про марксизм разливал?»

Ибрагимка услужливо распахнул им двери, и они с уполномоченным сели на огромный задний диван. Товарищ Пильтус по-хозяйски положил руку на ногу товарища Незабудки, намного выше колена, а товарищ Незабудка нежно прильнула к мощному плечу товарища Пильтуса.

— Товарищ Ракель Самуиловна, к сожалению, на квартиру к себе я вас пригласить не смогу, по объективным причинам. Нам придётся поехать к моему шофёру, там конечно нет удобств, но зато нам там никто не помешает, — сказал уполномоченный по закупкам, ласково улыбаясь красавице и поглаживая ей бедро там, где заканчивались чулки.

Прошедшей каторгу и партизанские отряды женщине бояться отсутствия удобств — не престало, и она храбро сказала:

— Едемте.

— Ибрагимка, трогай, — распорядился уполномоченный.

Ибрагим оглянулся на Ракель Самуиловну, оскалился, изображая радушную улыбку и затарахтев мотором, автомобиль полетел по ночной Москве.

Ракель Самуиловна плохо знала город, она тут жила едва два месяца, и не очень хорошо понимала, куда её везут. Центр, где бурлила жизнь, сверкали окнами рестораны и звенели флейты в оркестрах, быстро закончился. Потянулась другая Москва. Фонарей было мало, даже окон со светом в домах было не много, фары освещали серые и не чистые дома, мостовые в которых не хватало камней, мусорные кучи. За автомобилем то и дело кидались стаи разбуженных собак, с лаем преследовали его, до конца зоны своей ответственности, дальше «Паккард» снова оставался один на кривых и ухабистых улицах. Да таких ухабистых, что товарищ Пильтус и товарищ Незабудка иной раз выделывали замысловатые кульбиты на диване и бились головой о полотно крыши. Уполномоченный сказал:

— Ибрагимка, уволю я тебя, ты что ж подлец делаешь, у дамы зубы клацают и туфля слетела от твоей езды, не гони так, балда, пойдёшь у меня снова улицы мести.

Шофёр повернулся и оскалился, не то пытаясь улыбнуться, не то запугать женщину. Но скорость сбавил, автомобиль поехал значительно плавнее.

Вскоре езда закончилась, мотор затих и фары погасли.

— Доехали, вылазьте, — объявил Ибрагим.

— Дверь товарищу Ракель Самуиловне открой, — напомнил ему уполномоченный, но товарищ Незабудка уже сама открыла дверь, и вышла в кромешную темноту.

Было тихо, темно, пахло золой, орали сверчки:

«Что за глушь», — думала товарищ Незабудка. — «Хотя от Якиманки и не очень далеко. Мы быстро доехали».

И тут что-то разительно переменилось в товарище Пильтусе едва они сюда приехали. Сначала, в ресторане, он был сама обходительность, теперь он словно отыгрывался за то своё поведение. Наверное, не давали ему покоя большие деньги, что пришлось платить красавице. Он стал, каким-то едким и нахальным, но товарищ Незабудка не стала акцентировать на его поведении внимания, дело, как говорится, есть дело, а деньги уж она не упустит, и возвращать не будет, пусть он даже матом орёт. И значит и свою часть сделки она собиралась выполнять, даже если у потребителя её услуг что-то в настроении переменилось. Он, фамильярно лапая её снизу за корму повёл через убогий коридор с одной тусклой лампочкой, заваленный тазами, дровами, хламом и старым заскорузлым от грязи тряпьём. На устах его появилась ехидная ухмылочка:

— Вы уж извиняйте, товарищ Ракель Самуиловна, но сантехнические изыски тут отсутствуют, — сказал он, вталкивая её в комнату и включая там свет.

— Ничего, — спокойно сказала красавица, — с меня будет довольно кувшина с водой и таза.

— Уж это непременно, Ибрагимка, воду Ракель Самуиловне, а вы раздевайтесь пока, и располагайтесь, — предложил ей уполномоченный и закрыл дверь.

Товарищ Незабудка огляделась и поняла, что за все свидания, что у неё были в Москве, у неё не было апартаментов скромнее.

Частный сектор, замызганные стены в потёках, видимо их отмывали от какой-то грязи, забитое досками окно, тусклая, ужасно одинокая лампочка под потолком, из мебели только старая железная кровать с пружинами и шарами на спинках. На кровати, утоптанный до состояния собачей подстилки, влажный матрас с грязной тряпкой из всех сил изображающей простыню. Больше в комнате ничего не было. То есть, вообще ничего.