Герда - Играя с Судьбой [СИ]

Дон помог мне разместиться, сам сел рядом, приказал пилоту взлетать. Охрана разместилась в двух транспортах, летящих следом. Прислонившись щекой к плечу сына, я прикрыла глаза, делая вид, что дремлю, хоть мне было отнюдь не до сна.

Не покидало ощущение, что нужно спешить. Словно ударом кнута хлестнуло предупреждение Дона: «Мама, Ордо сегодня издал указ, но завтра утром это станет известно многим. Никто не поручится, что тот, кто отправил Да-Дегана в форт, станет медлить или бездействовать. Хочешь на самом деле что-то узнать — делай это сегодня». Я должна успеть разобрать во всем, прежде чем меня лишать малейшей возможности это сделать.

Не в силах справиться с мрачными мыслями, я нащупала в кармане приказ, провела пальцами по сгибу бумаги, подумав, что, даже если смогу найти запись в канцелярских книгах форта о смерти Да-Дегана, и узнаю место, где он похоронен, но не смогу доказать непричастность Ордо к его заключению, утром в резиденции разразится скандал. Смерти воспитателя Лия отцу не простит. Возможно, вслух не скажет ни слова, но разрыв будет полный. И это окончательно подкосит Ордо.

Я куталась в мех, прячась от зябких мыслей, даже не пытаясь угадать, что за паук раскинул ловчую сеть, в которую влипли неосторожные мухи. Так, плотно закутавшись в шубу, приникнув головой к плечу сына, я задремала.

Под шум моторов пригрезилась синева, то, как держала данный Арвидом камень у себя на ладони. Словно живое сердце билось в руках, заполняя меня своей синевою, а я упрямо пыталась списать запевший во мне высокий голос и всепоглощающую синь на галлюцинации.

Не первый раз я видела камни Аюми: они, совершенные и прекрасные, играющие искристой синью, то мутнеющие, то невероятно чистые и прозрачные, покоились под толстым стеклом музейной витрины. Лежа на черном бархате, казались упавшими осколками неба. Вещью в себе. И, перемигиваясь друг с другом, молчали. Или стекло музейной витрины глушило их голоса? Камень, который мне в ладонь положил Арвид, запел сразу — стоило лишь прикоснуться. И в тот миг весь мир мог обрушиться в бездну, раскрошившись в осколки — я бы не заметила этого.

Подумалось, Ордо наверняка держал подобный камень в руках. Слышал ли он его голос?

Вспомнилось вдруг: энергичность жестов, упрямство на широком лице, безумством сияющие глаза. Мы шли рядом по безлюдным тенистым аллеям сада Джиеру — я и Ордо.

— Я видел корабли Аюми, Фори.

— Аюми — это сказка. Люди назовут тебя сумасшедшим.

— Я сам готов назвать себя сумасшедшим. Но я видел их. Понимаешь? Поверь мне…

В темных глазах светилась мольба. Необыкновенная, убийственной силы аура обаяния вокруг Ордо словно померкла. Он просил:

«Эти корабли, они… необыкновенные, Фори, поверь мне».

Хриплый голос, взгляд — поэта, мечтателя, сумасшедшего. Думала ли я, что однажды мы окажемся на одной стороне, что я — поверю? Что буду каяться за поспешность, не давшую дослушать признание, и станет стыдно за колкость, оброненную, дабы свернуть разговор. Но я помнила все — и как Аторис мял в крепких пальцах длинную сигарету, и дрожащие уголки губ, и как он резко махнул рукой, поняв, что разговора не выйдет.

А следом вспомнилась случайная встреча на исходе знойного дня, солнце, почти затонувшее в море цвета розовой меди, обеспокоенный голос Да-Дегана, в густеющих сумерках говорящего кому-то невидимому: «Толку в его попытках добиться правды не будет. Никто ему этого не позволит! Ни Сенат, ни Стратеги! Боюсь, не случилось бы беды с ребятами из экипажа».

Ведь как в воду глядел!

При крушении исследовательского судна уцелела большая часть экипажа — человек сорок. Но потом… всякий, кто пытался поддержать капитана, подать голос в его защиту, погибал по нелепой случайности. Люди уходили по одному, друг за другом — кто-то не справившись с управлением флаера врезался в скалы, кто-то, купаясь, захлебнулся на мелководье, кто-то растревожил осиное гнездо и умер от анафилактического шока.

Чем все закончилось, я не проследила. Подоспела командировка в один из Закрытых Секторов. А теперь я жалела, что вернувшись, не разузнала всего, не разобралась в подозрительной цепи случайностей. И может быть, тогда не случилось то, что надолго подкосило Ордо: полтора года спустя после этой проклятой экспедиции погиб его сын.

Сына Аторис любил до безумия. К дочери был нежен и снисходителен, но мальчишка значил для него больше, чем весь окружающий мир. И его гибель сломила упрямого капитана. Больше Ордо про корабли Аюми не заикался.

«Тела не нашли, Фори, и пока не найдут, для меня он будет жив. — Аторис, смертельно устав от назойливых родственников жены, заговорил со мною сам. — Скажи им, пока его не найдут, никакой памятной стелы не будет».

Если бы только упрямством можно было кого-нибудь воскресить — первым бы вернулся из небытия непоседливый рыжий мальчишка.

Да-Деган же скрипел зубами, ревел и клял себя, что отпустил ребенка погулять по городу с матерью. Обвинял себя, будто беда произошла по его недосмотру. Но как он мог отказать матери?

Кто знал, что та случайно оставит неугомонного мальчишку одного? Кто мог подумать, что девятилетний постреленок в одиночку протопает незамеченным через полгорода, доберется почти до дома Да-Дегана, и последние его следы найдут на берегу ручья, который из-за ливней разбух и превратился в бурный поток?

Жене гибели сына Ордо простить не смог. Не став затягивать с разводом, он добился единоличной опеки над дочерью. Но и это не могло его успокоить. Я не узнавала некогда благоразумного и уверенного в себе человека.

Возможно, если бы не отстранение от полетов, он бы смог взять себя в руки. Но капитану нечем было занять себя, чтобы отвлечься от тяжелых воспоминаний. Любимая работа, в которую он погружался с головой, была потеряна, а после смерти сына Аторис и вовсе оставил попытки, не пытался вернуться во флот. Ордо смирился, осунулся, и курение табака из привычки превратилось в зависимость.

Кто-то легонько сжал мое плечо, заставив очнуться. Открыв глаза и обернувшись, я увидела встревоженное лицо Дона.

— Прилетели, мама, — проговорил он. — Вот и форт Файми.

Несколько мгновений я сидела неподвижно, собираясь с силами, потом вышла из флаера и ступила на промороженный камень брусчатки. Стылость сразу проникла под широкий подол щегольской шубки, обняла ледяными руками. Я потерла ладони, спрятала коченеющие кисти рук в рукава, мысленно коря себя за то, что забыла перчатки, и только потом обвела взглядом камень высоких стен внутреннего двора. Выше, в небе переливались холодные зеленые сполохи, змеями изгибаясь в ночном небе.

Неуютно. Холодно. Страшно. Черные стены, нависая, грозились раздавить. Каждому шагу вторило гулкое эхо. Я дрожала. Внезапно до зуда в пятках захотелось нырнуть в тёплый безопасный флаер и рвануть прочь.