Михаил Фиреон - Детектив Марк Вентура

Среди идущих в темноте, несущих в руках лампады и свечи, было очень много вооруженных людей. Прохожие тревожно переговаривались в темноте, пересказывали друг другу какие-то страшные, небывалые, одна чуднее и необычнее другой, вести. Говорили о том, что граф Прицци внезапным приказом поднял несколько своих дружин, что в последний момент был изменен маршрут крестного хода, который уже собирается на площади перед собором Иоанна Крестителя и вместо того, чтобы пройти через Старый Мост и проспекту Цветов до Инженерного обойти город по часовой стрелке, он свернет на набережную к Университету, откуда проследует до залива. Что, вопреки сложившейся традиции Северную Гирту обходить не будут и вообще таким маршрутом крестный ход еще никогда не ходил. Говорили, что у северных ворот была какая-то стычка и что епископские добровольцы поймали и привезли в город какого-то колдуна, магическое имущество и чучело которого, будут сожжены во время аутодафе перед ночной литургией на площади Христова Пришествия. Рассказывали о том, что сегодня было покушение на принцессу Веронику и что во всем виноваты Аарон Солько, его сын Атли и их клевреты, что это они похищают людей, чтобы творить с ними свое нечестивое колдовство, а потом пожирать их органы и что наконец-то граф Прицци разделается с ними. Прибавляли страшные подробности о том, что в их тайных мастерских добавляют человеческую идоложертвенную кровь в порох, от чего он стреляет даже в искажении. И что ходят слухи, будто-бы в какой-то самой глубокой шахте раскопали что-то очень страшное, что привело в ужас и простых горняков и бывалых инженеров, но на самом деле это нашли золото и что теперь в ней тайно ведут его добычу и всеми силами скрывают это, чтобы не пришлось отдавать долю в казну герцогства.

Еще несколько раз были произнесены имена «Круми» и «Зогге», которые очень заинтересовали детектива, но он помнил, что принцесса Вероника запретила им разговаривать на улицах, и оставил все свои вопросы на потом, чтобы при случае задать их Марисе.

На перекрестке с проспектом Рыцарей, куда вывела их улица, несли вахту мрачный полицейский патруль и взвод жандармерии. Четверо постовых с прикрытыми черными форменными масками лицами, сверкали глазами через смотровые щели. В шумной толпе прохаживались закованные в доспехи как для боя, дружинники. На перекрестке проспектов Рыцарей и Булле несли вахту не меньше десятка вооруженных верховых. Электричество уже погасили, в специальные кольца на фонарях были вставлены факелы, а на перекрестках горели костры. Во дворах и подъездах со всех сторон теплились огни свечей, фонариков и жаровен. В их тусклом свете на скамейках за столами сидели, выглядывали на проспект, что еще интересного произойдет, пили, играли в шахматы и карты, беседовали гости и жители Гирты. Полицейские и лиловые рыцари бряцали снаряжением, патрулировали проспект, глашатаи спешили по темным улицам, дули в свои рожки, зычными окриками призывая всех поспешить к свету до того, как наступит полночь, поторопиться либо домой, в квартиры или к кострам и столам во дворы, либо на многолюдные перекрестки и проспекты.

— Со света лучше не сходить — рекомендовал верховой каким-то гуляющим, по виду гостям из Столицы — в темноте может быть опасно.

— Правда что ли? — недоверчиво спрашивал какой-то высокий столичный полупьяный господин в несуразном новомодном плаще, круглых очках и полосатом берете с помпоном, бесцеремонно рисуя на своей пластинке предупреждающего их закованного в броню рыцаря.

— Комендантский час — коротко и строго отвечал ему с коня кавалер и недвусмысленно продемонстрировал ему плеть.

На мосту, перед Университетом на набережной Керны, перед парадной лестницей большого дома у моста, на перекрестке проспектов Булле и Рыцарей, по цепочке вдоль фасадов домов стояли железные клети с горящими поленьями. Тут, в ожидании, когда будут отключены стабилизаторы, собрались все, кто ждал, когда пойдет крестный ход, чтобы присоединиться к шествию. Глухо ударял барабан, монотонно и тяжело завывала волынка. Облаченные в черно-белые маски и такие же зловещие белые развевающиеся одежды паяцы на ходулях, прогуливались в толпе, вертели в руках трещотки, дудели в большие деревянные флейты. Оркестр музыкантов в масках со множеством глаз, пастей и когтей, играл у моста. Отовсюду слышались смех и веселые крики. Но раз, два, ударил над проспектом колокол, затрубил рог. С грохотом промчались с десяток вооруженных зловещими, необычайно яркими, должно быть химическими, факелами, верховых, призывая всех посторониться к домам, освободить проспект, и барабан и волынка притихли, музыканты опустили свои инструменты, паяцы на ходулях, разносчики с лотками и женщины с огненными колесами, тут же, похватав свои шляпы с мелочью, попрятав свои потешные орудия, мигом исчезли в подворотнях, как будто бы их тут никогда и не было. С проспекта Булле послышались далекие, многоголосые песнопения, исполняющие «Символ Веры» и перезвон цилиндрических колокольчиков, что несли на высоких палках вместе с хоругвями и светильниками дьякона в черных глухих масках во главе приближающегося крестного хода и иереи с массивными стальными крестами на груди.

Люди притихли, подались к домам. На ближайшей колокольне тяжело и гулко забил колокол, ему ответил еще один с другого берега реки. Их набат подхватил третий, где-то рядом с Университетом на набережной Керны.

Принцесса Вероника и ее спутники тоже посторонились, отъехали в какой-то палисадник, огороженный высокой, в два или три человеческих роста чугунной изгородью. Остановились рядом со столами под сенью огромной разлапистой, украшенной фонариками и свечами ивой, чтобы пропустить приближающуюся процессию. Вертура даже не успел оглядеться, как многолюдный, движущийся быстрым маршевым шагом густой и нескончаемый людской поток вмиг заполнил все пространство за прутьями решетки на проспекте. Эхо песнопений, колокольный звон и шарканье десятков тысяч шагов, вмиг слились в один единственный торжественный и величественный гул, сотни и тысячи свечей и факелов в руках идущих, рассеяли ночь бесконечной, рыжей огненной рекой текущей в сторону моста и набережной Керны.

Шествие возглавлял владыка Дезмонд — епископ Гирты. Высокий и бородатый, с суровым, искаженным рвением и неустрашимой отвагой лицом, без маски, презрев все опасности предстоящей ночи, он властно шагал впереди колонны, со звоном вонзая стальное острие своего посоха в камни мостовой, выбивая из них искры. Его сопровождали двое мирян в темно-серых длиннополых мантиях и белоснежных рубахах с широкими рукавами расшитыми серебряными нитями. Один светловолосый и узколицый, тоже, как и епископ, без маски, хмурый высокий мужчина лет тридцати семи и юноша, восемнадцати лет. Мрачный рыцарь нес на правом локте закованную в серую стальную оправу книгу — Евангелие, а на левом плече длинный и тяжелый обнаженный меч, тускло блестящий в свете лампад и светильников идущих следом за ним людей. Юноша же держал в одной руке икону с ликом девы Марии, в другой закрытый, с прорезанными в железных боках восьмиконечными крестами, через которые вырывалось яркое, похожее на газовое, пламя, светильник.