Михаил Фиреон - Детектив Марк Вентура

Решая организационные вопросы, быстро ходили, чеканили каблуками офицеры. Некоторые были уже знакомы детективу.

Голый по пояс, расписанный узором древних защитных символов, в страшных узких штанах с серебряными клепками, палач на помосте лил себе воду на плечи, утирался рукой поверх маски — контрастной, с черными по белому полосами личины демона из непрозрачного матового стекла с густой гривой черных волос и отдельно торчащими косами — черной, алой и белой.

Снаружи, за оцеплением, на штабелях бревен, на козлах карет, на тюках, на возах, ящиках и досках, сидели, курили, беседовали, смеялись, бросали в сторону помоста веселые взгляды и шутки торговцы. Прогуливались, приставали к прохожим со своими лотками и коромыслами разносчики юва, горячих бутербродов и воды.

Призывно запел рог. Палач отдохнул, перерыв завершился, приставы в масках подняли из толпы арестантов очередного провинившегося, и повели на помост наверх.

Спросив у арестанта имя, глашатай пролистал журнал и скучно прочел на всю площадь доказанное обвинение в порче имущества в мастерской и приговор судьи. Глашатай был тоже в маске, но в отличии от палача в другой — просто белой, матовой без глаз, рта и носа личиной. Его плечи и голову укрывали глубокий темно-багровый капюшон и длинная пелерина, перед ним на аналое лежала учетная книга, в которую он делал пометки.

— Признаете ли вину и справедливость приговора? Принимаете ли милость Бога и Герцога? — громко, как будто бы голос звучал сразу со всех сторон, так что эхо отразилось от стен домов, спросил он у арестовенного, постеленного перед ним на колени. Узник ответил что-то нечленораздельное и кивнул. Глашатай распорядился исполнить приговор, но в силу раскаяния обвиняемого дать ему на пять плетей меньше, сделал в журнале пометку.

Приставы подхватили под локти не сопротивляющегося арестованного и притянули канатами за колодки к скамье. Палач отошел на пару шагов, замахнулся и с некоторой усталостью, но все же твердой рукой, с шагом, ударил плетью. Сухой и резкий как выстрел, шлепок эхом разнесся над площадью, Мариса вздрогнула, передернула плечами, и еще цепче ухватилась за локоть детектива, но тут же улыбнулась и постаралась сделать вид, что ничего не было.

В общем гуле собравшейся на большом пространстве толпы как-то несолидно звучали ритмичные всхлипы наказуемого. Палач один за одним наносил удары, исполнял приговор. Мариса какое-то время внимательно смотрела на казнь, держала детектива под локоть, потом отвернулась, как будто увлеченная какими-то совсем другими мыслями. Когда наказание окончилось, с арестованного сняли колодки, приставы зачерпнули из бочки ковшом и обильно полили иссеченную кровавыми следами спину арестованного. Тот застонал и чуть не упал с помоста, но приставы удержали его и спустили вниз, где его уже ждали друзья и семья — жена с детьми. Женщина со слезами обняла побитого мужа и повела прочь через оцепление.

Следом было еще несколько мелких нарушителей, потом Мариса кивнула, обратила внимание детектива, сказала, что вот этого приговоренного надо упомянуть в статье.

Приставы подняли на помост полненького мужчину с лицом начальника или служащего средней руки. Его глаза с неподдельным ужасом, бегали от глашатая к палачу, с мольбой и стыдом взирали на собравшихся внизу многочисленных веселых, но абсолютно безразличных к его страхам людей. Глашатай спросил имя и прочел в журнале обвинение в том, что начальник склада воровал муку, продавал ее, а недостачу восполнял мелом и гипсом, которые попадали в хлеб, что потом продавался по всей Гирте.

— По личному приказу ее сиятельства леди-герцогини Вероники Эрики Булле пороть до смерти — нисколько не изменившись в голосе, прочел в ходатайстве глашатай и продемонстрировал палачу записку, которую принес ему какой-то человек с багровой лентой на рукаве, что, минуя оцепление, поднялся на помост и подал ему сразу после прочтения приговора судьи. По толпе покатился одобрительный гул. Палач заглянул в записку, тоже сверился с распоряжением, безразлично пожал плечами и кивнул приставам. Приговоренный запротестовал, но его умело притянули к скамье за руки и палач забил плетью.

— Обычно смертные приговоры, отрубание рук и голов оставляют для ярмарки или турниров — беззаботно пояснила Мариса, с некоторым интересом наблюдающему за казнью детективу — омерзительное зрелище, везде грязь, кровь. Я ее ненавижу. Впрочем, и поделом им, думать надо было прежде чем делать. Раньше таких, как этот штрафовали, а как леди Вероника вернулась, теперь казнь и изгнание семьи из города с конфискацией имущества. Как при сэре Конраде. У вас же в Мильде тоже так делают?

— Да, временами. Если кто уж совсем не понимает что даже в казнокрадстве надо знать меру — ответил с интересом разглядывающий красивый старый, оформленный растительным орнаментом и розеткой серый фасад церкви и священника, что беседовал с приговоренными, давал им целовать крест, детектив.

— Пойдем к мэтру Глотте — заметив знакомого, потянула его за руку Мариса — мне еще надо подготовить про все это статьи.

Капитан ночной стражи Герман Глотте с горбатым, переломанным носом, кривым, как будто бы ухмыляющимся, искаженным отсутствием слева зубов, усталым, невыспавшимся лицом, перекинув свой тяжелый черный плащ через локоть поставив ногу на бревно, стервятником озираясь вокруг, стоял рядом с помостом. Он приветствовал Марису, с мрачной кривой улыбкой поделился с ней сплетней о каком-то опасном дебошире из северного района, которого никак не хотел утихомиривать жандарм, потому что они были приятелями и сослуживцами. Что по этому делу уже ездили, но никак не могли его решить, потому что за жандарма и его клеврета выступал местный квартальный капитан, знакомый полковника Фаскотте. Но кто-то наконец нажаловался леди Веронике и та, рассмотрев ворох жалоб и затребовав выписку из журнала полиции, решила этот вопрос радикально и быстро — обоих, и рыцаря и его дружка-дебошира, приказала сковать за ноги одной короткой цепью и бросить с моста в реку, где оба и утонули, о чем тоже следовало упомянуть в статье.

— А протокол есть? — деловито уточнила Мариса.

— В оперативном спросите — ответил капитан ночной стражи и повел ее к помосту, показать журнал приговоров и исполнений.

Вертура остался один и, уже, как и все вокруг не обращая особого внимания на происходящее на помосте, пошел по периметру площади, разглядывая людей, дома и украшенные гирляндами листьев и деревянными решетками магазинчики.

— А это же сэр Вертура! Наш друг, полицейский, принц-изгнанник, шпион и детектив! — весело, на всю площадь, окликнули его, Вертура вздрогнул и обернулся.