Алиса Дорн - Сыщик и канарейка [litres]

– От леди Гринберг. И в этот раз, пожалуйста, обойдемся без шуток! – Эйзенхарт закрыл рот, так и не успев ничего сказать. – Я счел необходимым сообщить ей о смерти леди Мерц.

Услышав мой рассказ, Виктор допил кофе и откинулся на спинку стула, размышляя.

– Я не знал, что леди Роуз покончила с собой, – задумчиво произнес он. – Официально причиной смерти стоит пневмония. Но я знаю, что в доме Хоторнов это было не единственное самоубийство. Тогда в архиве я не обратил на это внимание, больше года прошло, девушка была служанкой, и у нее имелись причины лишить себя жизни, однако в свете последних известий… Взгляни-ка.

Из ящика письменного стола он достал свернутый вчетверо листок бумаги.

– Горничная леди Роуз… Ну, к тому времени она не была горничной, после смерти леди Роуз ее уволили… Неважно. Она повесилась. Это предсмертная записка.

Из желтой, дешевой по качеству бумаги выпали засушенные цветки птицемлечника.

– «Искупление», – прокомментировал Эйзенхарт.

Искупление чего? Какого греха?

Нервный, прыгающий почерк говорил о самой большой ошибке, которую уже невозможно исправить. Местами угловатые буквы расплывались кляксами там, где на бумагу капали слезы. Тот, кто писал это письмо, был в отчаянии, никаких сомнений.

– Патолог сказал, она ожидала ребенка.

– От…

– Не доказано. Но забавная получается картинка, правда?

Я не успел ответить: пронзительно громко зазвонил телефонный аппарат.

– Одну секунду, – попросил меня Эйзенхарт. – Алло? Леди Эвелин? Да, спасибо, я тоже рад. А вы?.. Приятно слышать. Поблагодарить меня? За что? Нет, я тут ни при чем.

Потакая своему любопытству, я придвинулся поближе, пытаясь расслышать слова леди Гринберг.

– Точно вам говорю. С чего вы вообще решили, что они от меня? Наверняка у вас найдется еще куча поклонников.

– Может, и найдется, но кто кроме вас мог прислать букет без записки? – рассмеялась леди Эвелин.

– Есть у меня один такой на примете, – помрачнел Эйзенхарт. – Даю три подсказки. Темные глаза. Нос как у грифа. Ольтенайский паспорт.

Нам не понадобилось много времени, чтобы разгадать, кого Виктор имел в виду.

– Он, конечно, способен на многое, но цветы точно не от него, – не согласилась леди Эвелин. – Мистер Герге уже прислал сегодня розы. И не просто приложил к ним свою карточку, но переписал на ней «O Fortuna».

– Sors immanis et inanis? [28] Судьба жестока и пуста ( лат .). – припомнил Эйзенхарт строку из стихотворения. – Интересный выбор.

– Как думаете, это можно классифицировать как угрозу?

Виктор усмехнулся:

– Попробуйте. Однако, как полицейский, не советую вам писать на мистера Герге заявление. Битву с его адвокатами вы проиграете. Вообще, какой честный человек пользуется услугами адвокатов… – пробормотал он с досадой.

– Я пользуюсь, – сообщил я одновременно с леди Эвелин.

Эйзенхарт хмыкнул.

– Что и требовалось доказать, – ответил он, видимо, нам обоим. – В любом случае, вынужден вас разочаровать: это не я. Удачи в поисках.

Положив трубку, он смущенно на меня посмотрел:

– Кто-то прислал леди Гринберг цветы, а она почему-то решила, что это я таким образом выражаю ей благодарность за помощь в расследовании, – объяснил он. – Глупость какая.

– Определенно, – согласился я. – Причем даже не знаю, что более глупо: что ты не подумал это сделать или что леди Эвелин все еще слишком хорошего о тебе мнения.

В голову пришла неожиданная и неприятная мысль. В последнее время цветы от анонимных поклонников не значили ничего хорошего.

– Ты не думаешь, что букет мог послать леди Эвелин тот же человек, что отправлял их тебе?

– С чего бы? До сих пор он присылал их прямо мне, а не надеялся на посредников. К тому же кому вообще нужна леди Эвелин?

– И все же…

Слишком часто в этом расследовании фигурировали цветы от неизвестного отправителя. Возможно, Виктор тоже это понимал, поэтому так легко согласился «доказать мне, что я все выдумываю и зря трачу нервы».

– Я только что получил звонок с Каменного острова. Соедините меня с тем же номером, – попросил он телефонистку. – Да, леди Эвелин. Хотел кое-что уточнить. Что за цветы вам прислали? Вот как? Нет, точно не я. И вам хорошего дня, – он вновь положил трубку. – Райские птицы. Что, согласно языку цветов, переводится как «свобода», «радость» или «предвкушение». Как видишь, ничего, что можно было бы приобщить к делу.

Несмотря на его заверения, беспокойство не отпускало меня.

– Кенари, – понял я, что напоминало мне название цветов. – Когда на островах только стали появляться курорты, их рекламировали как «рай на востоке». – Эйзенхарт смерил меня внимательным взглядом, пытаясь понять, к чему я клоню. – А канареек стали называть райскими птицами.

Что, если в этот раз цветок не оглашал причину смерти, а указывал на следующую жертву?

Доктор

На этот раз убедить Эйзенхарта оказалось не так просто. Дошло до того, что я сам взял телефон в руки. Леди Эвелин не подходила к аппарату, взявший трубку дворецкий заявил, что леди велела ее не беспокоить.

– Может, ей просто надоели мои звонки? – предположил Виктор.

Или с ней что-то случилось.

В конце концов мне все так надоело, что я отправился к леди Эвелин сам. Кэбмен высадил меня возле знакомого особняка – при свете дня тот казался не менее мрачным, чем в прошлый раз, – где я незамедлительно попал в руки дворецкого. Разумеется, он не горел желанием меня впустить. В тот момент я был слишком настойчив для приличного посетителя. Удивлен, что меня не спустили с крыльца до того, как…

– Пропустите его, – потребовали у меня за спиной. – Полиция.

Я обернулся и увидел Эйзенхарта.

– Ты думал, я оставлю тебя одного? – криво ухмыльнулся он мне и вновь обратился к дворецкому: – Детектив Эйзенхарт. Мне необходимо срочно увидеть леди Эвелин Гринберг. Этот человек со мной.

На затянутого в форму мужчину это не произвело никакого впечатления.

– Исключено. Но вы можете оставить свою карточку, и лорд Гринберг вызовет вас, когда сочтет нужным.

– Послушайте, – недовольно засопел Эйзенхарт. – Вы, должно быть, не поняли. Полиция, – он вновь помахал перед носом дворецкого медным жетоном.

– Прекрасно понял вас с первого раза, детектив.

– Я должен сейчас же войти в дом. Пропустите.

– Только если покажете ордер.

Мы бы пререкались дольше, если бы в доме не закричала женщина. Этого было достаточно, чтобы мы с Эйзенхартом одновременно метнулись наверх. Все это время я удивлялся, что леди Эвелин не вышла на шум сама. Теперь я знал почему. Мы нашли ее в кабинете. Леди Эвелин лежала на полу возле письменного стола.

– Она жива, – пульс под моими пальцами бился с пугающей частотой. Я осторожно похлопал ее по щекам. – Эвелин! Очнитесь!