Ольга Валентеева - Зов пустоты [СИ]

- Ах ты, дрянь! - Вайхес кинулся ко мне, но я была быстрее и бросилась к двери с такой

скоростью, что едва не запнулась через подол платья. - Грязная девка! Сама придешь, если

не хочешь, чтобы твоего дружка казнили. Сама!

Но я не слушала его. Бежала, бежала, бежала. Казалось, что за мной кто-то гонится. Я

понимала, что это не так. Дыхание сбивалось. Глупая! Какая же я глупая! Теперь Анри будет

только хуже. Вайхес ни за что не вынесет справедливый приговор, пока...

Вот только о его условии нельзя и думать. Я прекрасно это понимала. Нет никаких гарантий, что он сдержит данное слово. А Анри? Разве я смогла бы потом посмотреть в глаза жениху?

Нет, никогда! Я свернула за угол - и едва не сбила с ног человека в сером балахоне.

- Простите, - пролепетала, с трудом удерживаясь на ногах.

- Смотрите, куда бежите, мадемуазель, - прошелестел хриплый, будто неживой голос. -

Иначе придется плакать над разбитыми коленками.

И фигура двинулась дальше. Я не видела лица говорившего, его скрывал капюшон, вот

только мороз пробежал по коже, и посреди летнего дня стало холодно. Коленки? Если бы все

закончилось коленками! Слезы покатились по щекам. Я зло вытирала их ладонями. Хватит!

Хватит рыдать, хватит быть слабой. Так ничего не удастся изменить. Надоело чувствовать

себя пустым местом - и быть им тоже надоело. Уже почти у порога дома еще раз вытерла

лицо краем накидки и поспешила в нашу квартирку. Завтра в полдень состоится суд, а у нас

по-прежнему нет ни одного шанса спасти Анри. Ни единого!

Толкнула дверь. Странно, но две комнатушки уже стали привычными. Пьера, ожадаемо, не было, зато Филипп возился на кухне, пытаясь сделать что-то с продуктами. Значит, Пьер, как и обещал, сходил за покупками.

- Полли? - Фил обернулся, отодвинув в сторону тарелку с кривыми бутербродами. - Где

ты была? Пьер сказал, что я должен знать. Ты же не...

- И что ты ответил Пьеру? - спросила устало, присаживаясь к столу.

- Что понятия не имею.

- Правильно, не надо ему знать.

- Значит, ты была у судьи, - Филипп тут же нахмурился.

- Была, - кивнула обессилено. - И знаешь, сколько сейчас стоит человеческая свобода?

- Сколько?

И кто меня тянул за язык? Но Фил ждал ответа, и я сказала:

- Она стоит моей чести.

Щеки мальчишки покраснели от гнева.

- Надеюсь, ты не согласилась? - спросил он, едва сдерживая злость.

- Конечно, нет. Но теперь, боюсь, судья сделает все, чтобы Анри ответил за чужое

преступление. Что я наделала!

Уронила голову на руки. Филипп несмело коснулся моего плеча.

- Ты поступила правильно, - ответил он. - Все сделала верно, слышишь? Я бы тоже

пошел к этому... Вайхесу, и тоже бы не согласился. Поэтому не убивайся так. Завтра... завтра

все станет ясно, да?

-Да.

Филипп поднялся и отошел к окну. Он смотрел на залитую солнцем улицу и на фоне

солнечных лучей казался таким же чуждым, как цветы на снегу. Наверное, я сама казалась

такой же. Хотелось одного - чтобы все это закончилось. Но - нет, не закончится. Даже с

судом над Анри, потому что я не остановлюсь, пока не узнаю, кто настоящий убийца, кто

сделал так, чтобы мой жених сейчас гнил в тюрьме, а я сама... едва не стала падшей девкой.

- Знаешь, мне снилась мама, - вдруг заговорил Филипп. - Она звала меня, а я испугался и

убежал. Странно, да? Вроде бы, и жить невыносимо, и умирать страшно.

- Не говори так, - подошла к нему, обняла за плечи. - Надо жить, Фил.

- Ради чего?

Я не знала ответа, но сказала:

- Ради самой жизни. Ради меня, если хочешь. Я не выдержу, если с тобой что-то

случится.

- Спасибо.

И снова отвернулся к окну, а я искала ответ на его же вопрос. Ради чего? Ради мести?

Ради того, чтобы поквитаться с врагами? Спасти все, что еще можно спасти. Хлопнула

входная дверь, и в кухню ввалился сияющий Пьер.

- О, ты вернулась! - затараторил радостно. - Держи.

И протянул мне едва распустившуюся розу. Я взяла цветок и поднесла к лицу. Он пах

так, что кружилась голова. Непрошенная улыбка появилась сама собой.

- Благодарю, - ответила от души. - Куда бы её поставить?

Мы вместе принялись искать вазу или бутылку, или хоть что-нибудь. Для этого пришлось

перевернуть всю кухню. Фил измазался в муке - и где он только её нашел? Пьер достал из

шкафа какую-то кастрюлю, надел на голову и принялся декламировать стихи поэтов

древности. Выходило до того уморительно, что мы едва не забыли о причине поисков. Затем

все-таки решили: отобрали у Пьера кастрюлю и налили в неё воды. Чем не ваза? К столу

садились втроем, запыхавшиеся от поисков и довольные. Сразу стало все равно, что у нас нет

изысканных блюд, а только бутерброды, созданные упорством Филиппа. Впрочем, бутерброды

долго не прожили - мы проглотили их в один миг.

Я была благодарна Пьеру, кем бы он ни был, потому что камень на сердце снова будто

стал легче. Нет, я не забыла о суде и судье, но то и дело отвлекалась на его шутки, смеялась, как последний раз в жизни. И Фил перестал хмуриться, снова начал походить на себя самого.

- Знаешь, мне снилась мама, - вдруг заговорил Филипп. - Она звала меня, а я испугался и

убежал. Странно, да? Вроде бы, и жить невыносимо, и умирать страшно.

- Не говори так, - подошла к нему, обняла за плечи. - Надо жить, Фил.

- Ради чего?

Я не знала ответа, но сказала:

- Ради самой жизни. Ради меня, если хочешь. Я не выдержу, если с тобой что-то

случится.

- Спасибо.

И снова отвернулся к окну, а я искала ответ на его же вопрос. Ради чего? Ради мести?

Ради того, чтобы поквитаться с врагами? Спасти все, что еще можно спасти. Хлопнула

входная дверь, и в кухню ввалился сияющий Пьер.

- О, ты вернулась! - затараторил радостно. - Держи.

И протянул мне едва распустившуюся розу. Я взяла цветок и поднесла к лицу. Он пах

так, что кружилась голова. Непрошенная улыбка появилась сама собой.

- Благодарю, - ответила от души. - Куда бы её поставить?

Мы вместе принялись искать вазу или бутылку, или хоть что-нибудь. Для этого пришлось

перевернуть всю кухню. Фил измазался в муке - и где он только её нашел? Пьер достал из

шкафа какую-то кастрюлю, надел на голову и принялся декламировать стихи поэтов

древности. Выходило до того уморительно, что мы едва не забыли о причине поисков. Затем

все-таки решили: отобрали у Пьера кастрюлю и налили в неё воды. Чем не ваза? К столу

садились втроем, запыхавшиеся от поисков и довольные. Сразу стало все равно, что у нас нет

изысканных блюд, а только бутерброды, созданные упорством Филиппа. Впрочем, бутерброды

долго не прожили - мы проглотили их в один миг.

Я была благодарна Пьеру, кем бы он ни был, потому что камень на сердце снова будто

стал легче. Нет, я не забыла о суде и судье, но то и дело отвлекалась на его шутки, смеялась, как последний раз в жизни. И Фил перестал хмуриться, снова начал походить на себя самого.