Филипп Кузен - Антология зарубежного фантастического рассказа [компиляция]

Пуля толкнула его вперед, но он удержался на ногах. Шатаясь, Эстебан бежал по тропе, с шумом вдыхая и выдыхая воздух, его руки мотались из стороны в сторону. Листья пальм хлестали по лицу, лианы путались под ногами. Боли Эстебан не чувствовал, была только странная усталость, пульсирующая где-то в пояснице. Ему представлялось, как открываются и закрываются, словно рот актинии, края раны. Солдаты выкрикивали его имя. Эстебан понимал, что они, конечно, пойдут за ним, но осторожно, опасаясь ягуара, и решил, что сумеет пересечь реку, прежде чем солдаты нагонят его. Однако у самой реки он увидел замершего в ожидании зверя.

Ягуар сидел на бугристом холмике, вытянув шею к воде, а внизу, в четырех метрах от берега, плавало отражение полной луны — огромный серебряный круг чистого света. На плече ягуара алела кровь, выглядевшая как приколотая свежая роза, и от этого зверь еще больше походил на воплощение божества. Ягуар спокойно поглядел на Эстебана, низко зарычал и нырнул в реку, расколов отражение луны и скрывшись под водой. Через какое-то время вода успокоилась, на ней снова появилась луна. И там, в отражении, Эстебан увидел фигурку плывущей женщины — с каждым взмахом руки она становилась все меньше и меньше, пока не превратилась в крохотный силуэт, будто вырезанный на серебряной тарелке. Он увидел, как вместе с Мирандой уходят от него таинство и красота, и понял, что был слеп, что не разглядел правду, скрытую в правде смерти, которая, в свою очередь, скрывалась в правде о другом мире. Теперь ему все стало ясно. Правда пела ему его собственной болью, каждый удар сердца — один слог. Правду описывали угасающие круги на воде и качающиеся листья пальмы. Правдой дышал ветер. Правда жила везде, и Эстебан всегда знал ее: если ты отвергаешь таинство — даже в обличье смерти, — ты отвергаешь жизнь и будешь брести сквозь дни своего существования, словно призрак, которому не суждено узнать секреты беспредельности чувств — глубины печали и вершины радости…

Странное ощущение, что боль, расцветающая в спине, проходит, породило новую фантазию — словно бы во все его члены потянулись маленькие тонкие щупальца. Крики солдат становились все громче. Миранда превратилась в крошечную черточку на фоне серебряной бесконечности. Еще мгновение Эстебан не мог решиться — вернулся страх, — но потом в его памяти возникло лицо Миранды, и все чувства, которые он подавлял девять дней, вырвались, сметая страх, наружу. Серебристые, безупречной чистоты чувства, кружащие голову и поднимающие в небо. Словно слились воедино и закипели у него в душе гром и огонь. Необходимость выразить это чувство, перелить в форму, достойную его мощи и чистоты, буквально ошеломила Эстебана. Но он не был ни певцом, ни поэтом. У него остался лишь один способ выразить себя. Надеясь, что он еще не опоздал, что дверь в мир Миранды еще не закрылась навсегда, Эстебан нырнул в реку, разбив отражение полной луны, и с закрытыми после удара о воду глазами поплыл из последних своих сил.

Перевел с английского А. Корженевский

Дорогой читатель!

Боюсь такое обращение — в единственном числе — покажется странным для приветствия в адрес многомиллионной аудитории журнала. И тем не менее оно в ладу и с литературной нормой, и с правилами вежливости. К тому же, когда пытаешься представить читателей журнала, в воображении возникает не море голов, а некий собирательный образ — меняющийся в зависимости от редакционной почты. Писем за прошедшие недели было немного, критических не попалось вовсе (а жаль!), зато пришло письмо, которое — вопреки скромности — хочется процитировать.

«Я никогда не увлекался фантастикой, хотя кое-что читал, — пишет нам Сергей Иванов из Москвы. — Чтение это было равнодушным, объяснялось оно скорее необходимостью прочитать, нежели желанием: вокруг меня многие любили этот жанр, некоторые даже пробовали перо, и не знать каких-то эпохальных, нашумевших вещей было бы мне просто стыдно… Было то, однако, давно — в школьные, первые студенческие годы…

И вдруг — Ваша рубрика. Вы знаете… я вновь себя почувствовал маленьким — это удивительное чувство, возврат в мир беззаботности и бабочек-лимонниц. И в мир фантастики, конечно…»

Прошу понять меня правильно: это не самореклама и не самовосхваление. Просто в дни, когда нарастают людская агрессивность и всеобщая озлобленность, вдруг нарисовался вот такой — теплый — образ читателя, и мне очень захотелось, чтобы именно он был собирательным. И еще: ведь благодарность читателя относится к самому жанру, к фантастике, а это очень важно и, на мой взгляд, справедливо — трудно найти другой жанр, который с такой же степенью непосредственности дарил бы ощущение детства, служил источником света и надежды.

Теперь — об авторе публикуемого рассказа. Александр Карапанчев относится к новому поколению болгарских фантастов. Советским читателям почти незнакомо это имя, но у себя в стране Карапанчев человек известный: один из создателей и руководителей журнала «ФЭП» («Фантастика, Эвристика, Прогностика»), ведущий деятель Ассоциации фантастов-профессионалов, созданной при Союзе болгарских писателей, автор — и это самое главное — многих рассказов и повестей, пользующихся немалой популярностью.

К публикуемому рассказу читатели отнесутся, как всегда, по-разному. Кому-то он не понравится (предвижу упреки: рассказ слишком традиционный, приевшийся образ гениального одиночки, лобовое решение экологической темы), иные отдадут произведению должное. Нам же оно показалось любопытным по нескольким причинам. Во-первых, «новая волна» в болгарской фантастике — явление само по себе, безусловно, интересное. Во-вторых, именно этот рассказ получил награду на конкурсе научно-фантастических произведений «Человек, атом и мир», организованном в мае 1989 года атомной электростанцией города Козлодуя и софийской газетой «Орбита». Наконец, по нашему мнению, следует обратить особое внимание на поэтику молодого фантаста, на своеобразие его языка и лирическое, но одновременно и тревожное мировосприятие. Судя по всему, в болгарскую фантастическую литературу пришел многообещающий автор.

С неизменной благодарностью ко всем Читающим,

Виталий Бабенко, ведущий рубрики

Рисунок К. Улановой

Венцислав Марков, долговязый восьмиклассник с бронзово-рыжими, цвета крепкого индийского чая, волосами и зелеными глазами, закрыл ворота гаража. Январский морозец тут же стал щипать его лицо, по спине побежали ледяные мурашки. Прямо перед ним возвышалась гора Витоша, хмуро проглядывавшая сквозь клубящуюся мглу. Юноша накинул капюшон куртки и зашагал вверх по пустынной улочке — вдоль нее с двух сторон тянулись уже спрессовавшиеся грязно-белые сугробы, сползавшие на мостовую. Там, на сером полотне проезжей части, поблескивали мазутной амальгамой заиндевевшие лужи. Воздух, тяжелую гущу которого непрерывно пронзали мчавшиеся по Перникскому шоссе машины, давил на плечи и, казалось, оседал в легких.