Михаил Савич - Первый. Том 1-8.

Моя идиллия закончилась, когда мне было пятнадцать. В один день. Авария нашей, совершенно новой, машины, и смерть обоих родителей. До сих пор вспоминаю с комком в горле. Вряд ли мне, когда-нибудь, будет еще раз так плохо.

Прежняя жизнь закончилась. Из атмосферы заботы и любви я попал в кошмар тоски, отчаянья и одиночества. То надежное, доброе, любящее… То место, где я вырос и куда возвращался каждый день, не обращая особого внимания и воспринимая как должное, исчезло, оставив за собой пустоту и щемящую боль в груди.

Первые дни после аварии я помню смутно. Какие-то незнакомые люди приходили и задавали вопросы. Что-то я отвечал. Помню друзей. Сергей пришел сразу, как узнал, Наташка прибежала, мокрая от слез. Они оба молчали, просто были рядом. По-моему, я не плакал, но не уверен. Временами в памяти возникали провалы. Потом я пустился во все тяжкие. Чтобы унять боль я начал пить, помогало мало и ненадолго. Дальше — больше. Хорошо, что до тяжелой наркоты дело не дошло, и это, отнюдь, не моя заслуга. Когда Серега узнал от меня, что я попал, в результате заплыва по притонам, в компанию угонщиков дорогих машин, он меня решил встряхнуть радикально. Этот разговор я помню до сих пор.

— Мих, тебе пора вернуться.

— Это моя жизнь, Серега, мне так лучше и так я буду жить.

— Нет, не будешь и знаешь почему? Боже, не дыши на меня. Слушай, ты просто обязан вернуться. Я не хотел тебе говорить, но сейчас просто не вижу другого выхода. Я подозреваю, что твоих родителей убили.

Я тогда еще минут пять тупо смотрел в пол, и эта фраза с трудом пробивалась в мое помраченное сознание.

— Что?

Это на тот момент было пределом того, что мог выдать мой мозг.

— Сам подумай, Мих. Машина была совершенно новая. Мерс, не что-нибудь. Отец твой ездил, особенно с женой или с тобой, так осторожно, что над ним смеялись. Погода была идеальная. Асфальт сухой, машин рядом не было. Вообще. В первом отчете полиции упоминалось повреждение тормозов, но потом этот отчет исчез. Исчезла и сама разбитая машина. Ее эвакуатор увез, а какой и куда — выяснить не получается. Дело закрыли сразу. Позже появился странный анализ крови твоего отца с трехкратным превышением нормы по алкоголю. Ты в это можешь поверить?

— Нет. Он не пил вообще. За руль, с мамой в машине, он бы не сел, даже если бы мелкое недомогание почувствовал. Такси бы вызвал. Всегда так было.

— Знаю я, и знаешь ты. Вот и думай. А чтобы думать, тебе нужно бросить все свои пьянки и привести мозг в порядок.

Меня тогда проняло, и пить я бросил. Не кардинально, нет. Но тот период жизни закончился. Начался другой, тоже не особенно веселый. По молодости лет, я решил пойти по пути соблюдения закона и пришел органы. Заявление и все документы я принес с собой. Меня выслушали, забрали бумаги и обещали рассмотреть. Те, к кому я попал тогда, были, по моим впечатлениям, нормальными людьми. Парню, потерявшему семью, они сочувствовали и даже недели две пытались что-то прояснить. Но потом что-то случилось, и меня уже встречали там холодно и отделывались отговорками. В людях я тогда разбирался плохо, но все же что-то такое увидел в глазах следователя. Пару дней я думал о выражении его лица и о том, что видел тогда в его глазах. Страх. Через некоторое время я почти уверился в том, что следователь Иван Сергеевич боялся. Он не пытался меня переубедить или дать другую версию, он просто хотел, чтобы я ушел. Я еще долго не оставлял попыток добиться правды там, но постепенно меня стали встречать все жестче, и вскоре я понял, что там я ничего не добьюсь. Мои личные исследования тоже ничего не прояснили. Кому это могло понадобиться? Каким мог быть мотив преступления? Никто не смог выдвинуть ни одной версии, даже фантастической. Как я ни старался найти выгодополучателя, ничего у меня не получилось. Два университетских преподавателя. Значительных доходов и имущества не имели, а то, что имели — досталось мне в наследство. Конфликтов между собой не было, перед смертью поведение их было обычным. Ни тревоги, ни каких-либо необычных разговоров. Они планировали обновить дачу в Мшинской и съездить в Хургаду. Это последнее — уже ради меня, нравилось мне тогда нырять среди кораллов и разглядывать его обитателей.

В общем, ничего я не узнал, ни от родни, ни от знакомых, ни от соседей.

Тогда начался другой мрачный пласт моей жизни. Это уже было не отчаянье и не скорбь, хотя они и не ушли совсем. Это был гнев. Вымещал я его на ком ни попадя. Доставалось всем. Друзья терпели, знакомые перестали звонить и даже узнавать. Дошел я и до того, что решил жестко расспросить следователя. Мне было необходимо узнать, кто его запугал и ради кого это было сделано. Но ничего не вышло. Теперь я этому рад, а тогда был в ярости. Следователь переехал в другой город, и найти я его тогда не смог Через годы я смог узнать, что он погиб в странной аварии в Балаково, где жил и работал.

— Это была эпоха ежедневного насилия с вечными драками. Попытки, с помощью запугивания, узнать от тех, кто по — моему мнению, мог знать хоть что-нибудь, правду. Из этого беспредела меня вытащила Наташа. Она сломала замки в моей квартире, когда я где-то шлялся, и забрала меня жить к себе. Тогда она жила в большой старой квартире на Крюковом канале вдвоем с бабушкой Анастасией Петровной, которой было за восемьдесят, и она (бабушка) постоянно болела. Постепенно мне стало легче, обстановка мне уже не напоминала о прошлом. Все мои закидоны Наташка вытерпела, все поняла и все простила. Я успокоился и начал постепенно возвращаться к нормальной жизни. Она же потащила меня в церковь, и это тоже помогло. Тогда это было для меня нечто чужое и непонятное. Но сама возможность выражать скорбь в некоей, всем понятной и традиционной для России форме, помогает многим. Помогла и мне. Панихида, свечка за упокой, краткая молитва. В церковь я старался приходить, когда там почти никого не было. Запах ладана, тишина, догорающие свечи в темнеющем храме — это успокаивает. Восстановился я настолько, что попытку, каких-то мутных функционеров из городских служб, сдать меня в детский дом и забрать квартиру, я отбил уже легко и даже с юмором. Немного черноватым, но все же. Все пятеро потерпевших остались живы и здоровы. Немного напуганные и чуть менее обеспеченные финансово, они легко, на мой взгляд, отделались. Хотя из Питера уехали все. Никакого криминала, просто постоянное давление на психику, слежка и сбор информации. Даже шантажа не потребовалось. Было даже весело настолько, что я мысленно называл себя внуком Остапа Бендера, много в том нашем деле было общего с классикой жанра. Делал я это не один. Найти тех, кто ранее пострадал от этих вымогателей было просто. Примитивный поиск в сети, где потерпевшие возмущались людьми с, интересующими меня, конкретными фамилиями и должностями. У нас даже группа получилась, и прижилось название «Внуки Бендера». Всем понравилась деятельность в этом направлении, но это уже другая история. Тогда я понял, что люди берущие взятки и совершающие такие, незначительные на их взгляд, преступления, очень чувствительны к информации о них самих. Если собрать нужную информацию тщательно и грамотно, то негодяи попадают в зависимость от обладателя таких знаний. Постепенно начинают нервничать и делать ошибки. У всех людей есть круг знакомых, друзей и родственников, и выглядеть в их глазах мерзавцем не хочет никто. Тех, кто помогает избавиться от проблем не очень любят, но уважают, и услугами таких людей всегда пользуются. Понимание этого нас обогатило. Подобная деятельность в нашей стране, при почти стопроцентной коррупции — золотое дно.