Дарья Кузнецова - Уездный город С***

Задумчив был и Натан, только мысли его занимал куда более серьёзный и приземлённый вопрос, а именно — новое дело. По всему выходило, до отчёта судебных экспертов и того момента, как они передадут уголовному сыску портрет покойной, особенного простора для манёвра у следователя не было.

Городовой упоминал, что покойница могла попасть в воду с моста, но тогда он вещал о самоубийцах, а здесь о подобном и речи не шло. Титов, конечно, по мосту тому не ходил и не мог с уверенностью утверждать, насколько людно там ночью, однако здесь помогала ещё одна обмолвка Храброва: что мост новый, каменный, с фонарями. А стало быть, освещён достаточно ярко даже ночью. Тому же, кто пустил покойницу по реке, требовалось хоть какое-то время на осуществление своего намерения, и поручик не представлял себе человека, который бы отважился на подобной поступок, столь сильно рискуя быть замеченным. Под фонарями — выгружать откуда-то тело, пусть даже оно уже привязано к плотику, потом переваливать через перила… Возможно ли вообще осуществить подобное в одиночку?

По виду покойница сложения обычного, росту среднего, значит веса в ней под четыре пуда. Крепкий мужчина, конечно, справился бы, хотя и плотик осложнял задачу, и исцарапаться как нечего делать, и в остальном совсем не удобно.

Но помимо этого, утопленница выглядела столь тихо и безмятежно, одежда её пребывала в таком порядке, словно женщину аккуратно спустили в воду, самое большее, с борта лодки, а может, и вовсе внесли с пологого берега. Сложно было поверить, что в подобном виде тело осталось после падения с моста, а тот, и с мыса это было прекрасно видно, отличался приличной высотой. Да и свеча в мёртвых руках вспомнилась к месту; конечно, злоумышленник мог погасить её до спуска тела в воду, но… всё же нет, слишком сомнительно.

Успокаивая свою совесть, Натан решил, что непременно глянет вечером на мост, но лишь с тем, чтобы окончательно убедиться в несостоятельности этой идеи. По карте, насколько поручик её помнил, на городской стороне, выше моста, имелось целых две бухты, старая и новая, где злодей мог держать лодку, да и весь берег был довольно пологим, и это место представлялось Титову куда более подходящим для избавления от тела. Но для ясности следовало всё же взглянуть своими глазами. И лоцию почитать, а лучше вовсе поговорить со сведущими людьми, знающими эти воды. Уж они вернее скажут, откуда могло принести тело.

Поручик немного досадовал на себя за то, что не догадался направить Брамс с её мотоциклетом сразу к нужным пристаням, и ему предстоит вновь пересечь весь город. Пустая трата времени. Но, подумав, понял, что и в Департаменте найдутся кое-какие дела. Даст бог, удастся установить личность покойницы сразу: навряд ли в этом тихом городе так уж часто бесследно пропадают люди, и если у бедняжки имелась какая-никакая родня, то её могли уже хватиться и заявить о том в полицию. Таковые записи Натан и планировал проверить.

В двадцать третьей комнате наличествовала только стрекочущая пишущей машинкой Михельсон. В зубах её был зажат мундштук с потушенной папиросой.

— Как вам наши природы? — полюбопытствовала делопроизводительница, глянув на поручика.

— Превосходно, — вполне искренне ответил тот. — Элеонора, а как в городе ведётся учёт заявлений от пострадавших? Если пропал кто, к кому идут?

— К нам и идут, — пожала плечами женщина, прекратив на время клацать по клавишам, утвердив локти на стол и сцепив длинные узловатые пальцы в замок. — Здесь, чай, не Петроград, можно и добраться. А если не можно, бабка там немощная или болезный кто, с городовыми могут весточку передать. Ты, голубь, скажи по делу, чего хочешь?

— Не пропадала ли недавно девушка или молодая женщина, — не поморщившись проглотил «голубя» поручик. — Светловолосая, миловидная, а вот особых примет не назову, только после осмотра судебными.

— Не обращались. Может, некому, может, не хватились ещё, — мгновение подумав, заявила Элеонора и добавила покровительственно: — Да ты не егози, поручик, медики портрет дадут — там и начнёшь хлопотать, а покамест перекурите. Я вон чайник закипятила четверть часа как, выпейте чаю с баранками. Глядишь, и мысли какие дельные придут.

— Чай не пьёшь — откуда силы! Выпил чай — совсем ослаб, — продекламировал Адам, вошедший на последних словах женщины. — Дозвольте приникнуть к источнику живительной влаги?

— Дозволяю, не гнать же тебя, олуха, — с материнской теплотой проговорила Михельсон. — И про господина начальника не забудь с Алечкой!

Титов проводил взглядом Чогошвили, скрывшегося в углу у тахты, и, вздохнув, положил фуражку на стол. С одной стороны, конечно, время на пустяки тратить не хотелось, а с другой — день выдался насыщенным и давно перевалил за середину, и поручик, стоило об этом задуматься, почувствовал себя голодным. А чай с баранками определённо полезней для живота, нежели очередная поездка через весь город.

В уголовном сыске пили кипрей — диковинка для уроженца Петрограда, где вернувшаяся лет тридцать назад мода на этот народный напиток не прижилась, даже невзирая на благосклонность к нему императорской фамилии. Титов взялся за незнакомое питьё с опаской, однако распробовал, хотя и счёл его не лучшей заменой чаю привычному, китайскому.

У чайника время, впрочем, напрасно не теряли. Поручик успел пересказать Элеоноре обстоятельства обнаружения тела для заведения дела. Та поахала, но скорее восторженно, чем испуганно, что-то пометила в блокноте, взяла у Аэлиты ленту с показаниями вещей. В Департаменте имелась специальная машина для расшифровки таких записей: закладываешь ленту, а на выходе получаешь лист с понятным печатным текстом. Собственно, именно с её помощью большинство служащих и работало, а уникумов, которые вроде Брамс способны читать перфоленту, среди местных вещевиков было немного: такими навыками больше могли похвастаться учёные, нежели полицейские.

— Какое необычное, волнующее происшествие, — проговорила наконец Элеонора, задумчиво раскуривая папиросу. — Нагая дева в венке…

— Она не нагая, она была в рубашке, — кашлянув, поправил Натан.

— Неважно, — отмахнулась она, мечтательно глядя на клубы дыма. — Нагая дева в белой рубашке медленно плывёт по воде — с волны на волну, с волны на волну. Горит сквозь стелющуюся дымку тумана, потрескивая, свеча. Пахнет воском, сыростью и самую малость тленом… Волшебно! Держу пари, автор сего шедевра — из декадентов.

Тут поперхнулся даже Адам, вроде бы привыкший к Михельсон за прожитые здесь месяцы. Элеонора отвлеклась от живописания картины и переложила мундштук в другую руку, чтобы постучать Чогошвили по спине, а Титов уточнил: