Дарья Кузнецова - Уездный город С***

— Третья, — тяжело кивнул Титов, опускаясь в кресло. — Опять та же картина — и венок еловый, и свечка, и плотик, и даже верёвка тем же узлом на запястьях завязана. По всему выходит, маньяк у нас завёлся. И больше прочего тяготит непонимание его цели. Он ведь явно вкладывает в такие «похороны» некий смысл, и я теряюсь в догадках какой?

— А остальное, можно подумать, тебе кристально ясно? — заинтересованно фыркнула Элеонора, отложив газету.

— Нет, отчего же? Вопросов куда больше, чем ответов. Но этот кажется мне принципиальным в том смысле, что цель убийств определяет их количество. Сколько еще нам жертв ждать? Или он всё же успокоится тремя?

— В девяносто первом году, — вдруг задумчиво подал голос Бабушкин, — был у нас в городе забавный случай…

Проговорил и умолк. Титов подождал несколько секунд и собрался уточнить, но его внимание взмахом руки привлекла Элеонора и выразительно приложила палец к губам, веля терпеть. Поручик растерянно послушался, а старик ещё с десяток секунд помолчал, потом вновь заговорил.

— У одного городского дурачка сестра преставилась. Думали, сам он её и порешил по дури своей. Поймали его за тем, что он плот снаряжал, на который сестру пристроить пытался — простоволосую, в венке из еловых веток, со свечкой в руках. И всё у него не получалось никак пристроить её ладно, постоянно она с плота этого соскользнуть норовила. Пацанва окрестная его застукала и взрослых позвала. Дети этого дурачка боялись до жути — большой, мычит страшно… Так он её и прилаживал, до самого прихода городового.

Платон Агапович опять умолк, но на этот раз Титов проявил терпение и без сторонних напоминаний. Ясно, почему старик заговорил: выходило буквально один в один нынешние три трупа.

— Да. Только вот дурачок тот не виноват оказался, с сердцем сестре его плохо стало. Больная она была, как и братец. Только он рассудком, а девка — эвона как. А он её так похоронить хотел. Доктор, что его осматривал, говорил, дескать, хорошо он ей решил сделать, помочь. Воду она, дескать, любила, и всё повторяла, что русалкой бы стать хотела — у них ни хлопот, ни забот, ни болезней. Только грех на душу взять не смогла, Бога побоялась. Такая вот история.

— А родня у них какая-нибудь осталась? — осторожно спросил поручик.

— Двое их было, сирот. Дурачок тот, Остапом звали, потом при больничке жил. Жалели его, кормили, а он помогал по мере сил. Безобидный был, тихий, но сильный как вол. Да и сестру свою пережил всего на три года, отмучился. И то доктора дивились, что он вообще до таких лет дотянул.

— А где они жили, помните?

— Отчего же не помнить? — старик вскинул брови, не отрывая взгляда от своих карт. — На Новособорной, у самой железки их хибара была. Да только её уж, поди, с землёй сровняли давно… Кожины их фамилия была, ежели спрашивать станете.

— Станем, — кивнул Натан и тепло, от души, добавил: — Спасибо, Платон Агапыч, очень выручили. Мы бы так и плавали, если бы не вы.

— Общее дело делаем, — назидательно проговорил тот, но видно было, старику очень приятно оказаться полезным.

— Элеонора Карловна, пожалуйста, узнайте, есть ли у нас в архивах то дело, и запросите выписки, кто проживал в окрестностях. Ну что, Брамс, едем? — подорвался с места Титов.

— На «Взлёт»? — она вопросительно вскинула брови.

— «Взлёт» подождёт, у нас с вами есть дело поинтереснее. На Новособорную.

— Погодите, так ведь Платон Агапович сказал, что все уже умерли и дома того нет? — нахмурилась Брамс, в коридоре привычно подцепляя поручика под локоть.

— Дома нет, а люди остались, — отмахнулся он. — Вот вам самой не кажется подозрительным подобное совпадение? Тридцать лет назад городской дурачок пытался похоронить так свою сестру, а теперь вдруг кто-то повторяет тот ритуал в точности.

— Ну, по теории вероятности возможны любые совпадения, — задумчиво пробормотала Аэлита. — Но скорее убийца просто в курсе той истории.

— Точно! — удовлетворённо кивнул Натан. — Либо слышал о ней, либо и сам был свидетелем. И я бы поставил на последнее.

— Потому что очень точное повторение? — полюбопытствовала девушка.

— И это тоже. Но главное, рассказанные истории не так запоминаются, как те, которые произошли рядом. Это ведь случилось больше тридцати лет назад, но так запомнилось, что сейчас он в мельчайших чертах воспроизвёл именно ту картинку. А он ведь наверняка и книги читал, и вообще как-то жил, но почему-то после убийства вспомнил дурачка с его сестрой. Впрочем, я не утверждаю, что он не мог углядеть это, скажем, в газетах и по некой причине крепко запомнить. Нашему убийце вполне может быть и пятьдесят, и шестьдесят лет, однако… Если я что-то понимаю в людях, то злодей был среди мальчишек, которые обнаружили этого дурачка. Сильный страх, яркое впечатление детства, прекрасно объясняет, почему убийца столь крепко запомнил всё это и воспроизвёл теперь. Но, конечно, упираться в эту версию мы не станем, проверим всё. И начнём с разговора с местными, это в любом случае нелишне.

— Наверное, — не стала спорить Брамс. — Только… вы не будете возражать, если мы по дороге заглянем в пару лавок? А то ведь у меня даже зубного порошка нет, и смены одежды тем более.

— Погодите, какой ещё смены одежды? — растерялся Титов. — Зачем она вам?

— Ну, к родителям я ехать не хочу, поживу пока с вами, — невозмутимо пожала плечами вещевичка.

Поручик остолбенел от такого ответа и некоторое время пытался найти слова. Упирать на неприличие подобного решения, очевидно, не стоило: такое утверждение не возымело бы на упрямую девицу никакого действия, тем более формально всё было не столь уж губительно для репутации девушки, в доме ведь почти неотлучно находилась хозяйка.

Да и вообще, Титов не имел ничего против компании Брамс, но способ, которым та решила начать новую, самостоятельную, жизнь мужчине откровенно претил.

— Может быть, проще забрать ваши вещи, чем покупать всё новое? — осторожно предложил он наконец.

— Я не хочу туда заходить, — рассеянно повела плечами Аэлита. — Мать наверняка дома.

— Думаю, вам всё же стоит с ней объясниться. Подобный молчаливый уход лишь всё ухудшит.

— Что ухудшит? Я просто не желаю с ней разговаривать, что изменится теперь? — отмахнулась девушка.

— Брамс, она ваша мать, она о вас беспокоится и заслуживает хотя бы объяснений, чем именно так вас обидела. Вчерашнего демарша было более чем достаточно для демонстрации характера, — чуть поморщился Титов.

— Не хочу, — упёрлась вещевичка. — И вообще, я вот вас не поучаю, как именно общаться с вашими родителями!

— Это было бы затруднительно, потому что они давно умерли, — хмыкнул мужчина.

Аэлита осеклась, но потом недовольно нахмурилась и проговорила: