Дебора Харкнесс - Книга Жизни [litres]

Бенжамен бросил планшет на металлический шкафчик, у которого вместо ножек были колесики. Шкафчик показался Мэтью раритетом времен Второй мировой войны. Рядом он заметил металлический стул с наброшенным на спинку пиджаком. Пиджак был очень знакомым.

У Мэтью раздулись ноздри.

Питер Нокс. Колдуна в помещении не было, но он явно находился где-то поблизости. Здесь Бенжамен не врал.

– Отец, мне хотелось бы получше тебя узнать. Наблюдения способны открыть лишь поверхностный слой правды. Даже у обычных вампиров полным-полно тайн. А ты, мой сир, никогда не был обычным.

Подойдя вплотную, он разорвал на Мэтью рубашку, обнажив шею и плечи.

– За долгие годы я узнал, как получить максимум сведений из крови жертвы. Оказывается, все дело в скорости. Торопиться ни в коем случае нельзя. И проявлять чрезмерную жадность – тоже.

– Нет.

Мэтью ожидал, что Бенжамен вторгнется в его разум, но не мог удержаться от инстинктивной реакции на вторжение. Дважды прикованный к стулу, он все-таки дернулся. Хрустнула одна рука, затем вторая.

– Если ты без конца будешь ломать себе кости, они так и не заживут. Подумай об этом, Мэтью, прежде чем снова попытаешься от меня сбежать. Это бесполезно. Для доказательства я могу вогнать такие же пруты между большими и малыми берцовыми костями.

Острый ноготь Бенжамена чиркнул Мэтью по коже. Потекла холодная кровь.

– Прежде чем мы дойдем до конца, я узнаю все о тебе и твоей ведьме. Со временем – а времени у вампиров предостаточно – я смогу наблюдать каждое прикосновение, которое ты ей дарил. Я узнаю, что́ доставляет ей наслаждение и боль. Мне станет понятна магическая сила, которой она обладает, и тайны ее тела. Я буду читать ее душу, как книгу, и мне откроются все ее слабые стороны. – Бенжамен надавливал на кожу Мэтью, заставляя кровь подступать к шее. – Я уже отведал ее страха в Бодлианской библиотеке, но теперь мне хочется понять его природу. Она сильно испугалась меня и в то же время повела себя на удивление смело. С каким азартом я буду ее ломать!

«Сердца невозможно сломать», – напомнил себе Мэтью.

– Зачем? – превозмогая боль, спросил он.

– Зачем? – Голос Бенжамена был наэлектризован яростью. – Потому что у тебя не было смелости убить меня сразу. Вместо этого ты убивал меня день за днем, выдавливая мою кровь по капле. Ты не решился честно признаться Филиппу, что подвел его и раскрыл тайные замыслы де Клермонов относительно Утремера. Вместо этого ты сделал меня вампиром и бросил прямо на улицы города, переполненного теплокровными. Помнишь, каково испытывать неутолимую потребность в крови? Как неутихающее желание разрывает тебя пополам? А помнишь силу бешенства крови у тех, кто только-только пережил превращение?

Мэтью хорошо это помнил. И надеялся… нет, да поможет ему Бог, он молился о том, чтобы Бенжамен унаследовал бешенство крови.

– Тебя больше заботила благосклонность Филиппа, нежели судьба твоего сына. – Голос Бенжамена дрожал от ярости, глаза у него были черными как ночь. – С тех пор как я стал вампиром, мной владело одно желание: уничтожить тебя, Филиппа и всех де Клермонов. Месть давала мне цель. Время стало моим другом. Я выжидал. Строил замыслы. Я создавал собственных детей и учил их выживать тем же способом, каким выживал сам: насилуя и убивая. Это был единственный путь, ибо другого ты мне не оставил.

Мэтью закрыл глаза, пытаясь заслониться не только от лица Бенжамена, но и от сознания ошибок, которые он допустил как сын и как отец. Но Бенжамен тут же рявкнул:

– Открой глаза! Вскоре тебе будет нечего таить от меня. – (Встревоженный этим заявлением, Мэтью открыл глаза.) – Когда я узнаю тайны твоей истинной пары, я очень многое узнаю и о тебе. Нет лучшего способа узнать мужчину, чем понять его женщину. Этому я тоже научился у Филиппа.

Колесики и шестеренки в затуманенном мозгу Мэтью пусть и со скрипом, но продолжали вращаться. Страшная правда все настойчивее пыталась заявить о себе.

– У Филиппа хватило духу рассказать тебе, как мы с ним общались во время войны? Все пошло не так, как я рассчитывал. Филипп расстроил слишком много моих планов, когда явился в лагерь навестить старую цыганку. Она была ведьмой. Кто-то шепнул Филиппу обо мне, и он, как обычно, все взял в свои руки. Та ведьма похитила немало его мыслей, остальные взболтала, точно яйца для омлета, а затем повесилась. По правде говоря, такой промашки я от него не ожидал. Разум Филиппа всегда отличался упорядоченностью. И вдруг… Мне не терпелось узнать причину во всей ее запутанной красоте.

Протестующий крик Мэтью вырвался наружу слабым хрипом, зато крики внутри не утихали. Этого он никак не ожидал.

Значит, в лагере над Филиппом издевался не какой-то безвестный нацист, а Бенжамен. Порождение Мэтью. Внук Филиппа.

Бенжамен ударил Мэтью по лицу, сломав скулу:

– Тише! Я рассказываю тебе сказочку на ночь.

Пальцы Бенжамена давили на сломанные кости скулы, как на клавиши, извлекая музыку боли.

– Когда комендант Аушвица передал мне Филиппа, было слишком поздно. После ведьмы в его некогда блистательном мозгу сохранилась лишь одна связная мысль: Изабо. Моя, так сказать, бабуля оказалась на удивление чувственной. Очень странно для столь холодной вампирши.

Как бы Мэтью ни хотелось заткнуть уши, он был не в состоянии этого сделать.

– Филипп ненавидел свою слабость, но отпустить Изабо не мог, – продолжал Бенжамен. – Даже в разгар безумия, плача, как младенец, он думал об Изабо. Думал, сознавая, что я тоже участвую в его наслаждении. – Бенжамен улыбнулся, обнажая острые зубы. – Но довольно разговоров о семейных делах. Приготовься, Мэтью. Будет больно.

Пока летели домой, Галлоглас предупредил Маркуса, сказав, что со мной в Бодлианской библиотеке произошло нечто неожиданное.

– Вы найдете Диану… изменившейся, – тоном опытного дипломата сообщил Галлоглас.

Изменившейся. Это слово наиболее точно описывало существо, состоявшее из узлов, нитей, цепей, крыльев, печатей, оружия, а теперь еще и из слов и дерева. Я не знала, какая сила видоизменила меня, однако во мне лишь с трудом можно было узнать прежнюю Диану.

Предупреждение не спасло Маркуса от шока. Стоило мне вылезти из машины в Сет-Туре, как он изменился в лице. Фиби восприняла мою метаморфозу более стоически, что я отнесла за счет ее характера.

– Никаких вопросов, – сказал Маркусу Хэмиш, беря меня под локоть.

Еще в самолете он видел, что́ вопросы делают со мной. Никакое маскировочное заклинание не смогло скрыть молочную белизну глаз, а также буквы и символы. Даже намек на вопрос сразу же отзывался потоком букв на руках и тыльных сторонах ладоней.

Я мысленно поблагодарила судьбу, что наши дети еще слишком малы и не запомнили меня иной. Для них мать в виде живого палимпсеста будет вполне нормальным явлением.