Павел Корнев - Ренегат [СИ с Litres с издательской обложкой]

– Его преосвященство близко к сердцу принял это происшествие. Он не хочет, чтобы такое повторилось с кем бы то ни было еще. Это вредит репутации университета.

Шварц отпил вина.

– Так вы должны наставить беспутную молодежь на путь истинный? – догадался он и рассмеялся. – Удачи!

– Мои задачи несколько шире, – ответил я чистую правду и попросил: – Расскажите о Ральфе. Это может оказаться полезным.

– Весьма и весьма достойный молодой человек, – сообщил профессор. – И очень упорный. Мог месяцами обдумывать какую-нибудь задачу, а потом – бац! – Шварц взмахнул рукой, едва не обдав меня вином, – и переходил на новый уровень. Думаю, он еще покажет себя. Истощение эфирного тела – это не приговор.

Я вежливо улыбнулся, вспомнив собрание книг в квартире Ральфа. Уверен, своему неожиданному прогрессу юное дарование было обязано не только живости ума и упорству, но и возможности приобретать отсутствующие в университетской библиотеке сочинения.

– Слышал, Ральф преподавал в частном порядке, – как бы невзначай заметил я.

– Вздор! – отмахнулся профессор. – Ральф не нуждался в деньгах. Все свое время он посвящал… ик!.. научной работе!

Выпитое подействовало на Иохима Шварца неожиданно резко, он потерял всякий интерес к беседе и уставился в кружку, что-то неразборчиво бормоча себе под нос. К этому времени присутствующие уже покончили с ужином и начали подниматься из-за стола с бокалами. Я присоединился к лекторам, и один из них – невысокий живчик, чья верхняя губа слегка приподнималась, открывая зубы, – немедленно взял меня в оборот.

– Слышал-слышал о представлении с беднягой Уве! – отсалютовал он стаканом с вином и заговорщицки подмигнул. – И как вам предмет всеобщего обожания?

Я вопросительно приподнял брови.

– Красотка Лорелей, разумеется! – пьяно рассмеялся лектор. – Уже грезите ею?

– Не мой типаж, – покачал я головой, если и покривив при этом душой, то лишь самую малость.

– Слышу глас рассудка! – провозгласил длинный словно жердь преподаватель с унылым лицом записного зануды. – Разве это правильно, если красота самоцвета зависит не от огранки и чистоты, а исключительно от оправы?

Живчик презрительно оттопырил нижнюю губу.

– Ну, с огранкой у нее тоже все в порядке! Что спереди, что сзади!

– Не соглашусь!

Я потихоньку отошел в сторону и придержал за руку профессора Шварца, не слишком твердо стоявшего на ногах.

– Не знал, что на факультете есть дамы.

Иохим зажмурил один глаз, рассматривая меня, затем оглянулся на светловолосую сеньору и сообщил:

– Эльза заведует университетской библиотекой. Она наша выпускница, мы ее… ик!.. не забываем…

Я препоручил профессора заботам одного из школяров, еще немного походил среди лекторов, поддерживая светскую беседу, но ничего полезного для себя из разговоров не почерпнул. В итоге как бы невзначай оказался рядом с заведующей библиотекой, заметил опустевший бокал у нее в руке и спросил:

– Что пьете, магистр?

Эльза, оказавшаяся лишь немногим старше меня, странно глянула в ответ, но все же сказала:

– Белое.

Я взял со стола початую бутылку и присмотрелся к этикетке.

– Мускат урожая шестьдесят девятого года. От «Белой башни», поставщика королевского двора Мерсано.

Эльза махнула рукой:

– Наливайте! Ничего в винах не понимаю.

Ладонь у нее оказалась узкой, с длинными изящными пальцами. Сама сеньора была тоже весьма изящна. Невысокая, ладная, стройная. Корсет платья охватывал тонкую талию и приподнимал не столь уж и маленькую грудь; на лебединой шее поблескивала жемчужная нить. Не юная красотка, но состоявшаяся дама, и при том весьма симпатичная.

Я выдернул пробку и представился:

– Меня зовут Филипп.

Заведующая библиотекой невесть чему рассмеялась, и я от неожиданности едва не промахнулся, лишь в последний момент направив вино в бокал, а не на платье собеседницы.

– Я знаю, как вас зовут, – заявила Эльза. – Все тут знают!

– В самом деле? – улыбнулся я. – Полагаете, речь декана слушали так уж внимательно?

– Филипп, вас представили в самом начале!

Голос у заведующей библиотекой оказался мелодичным, а смех удивительным образом добавлял ей привлекательности, он словно ломал маску холодной отчужденности, прогонял напускную строгость с умного лица, заставлял глаза искриться неподдельным весельем. На щеках появлялись ямочки, и это было… мило.

– Я – Эльза, – представилась она, протянув руку, и я поцеловал кончики пальцев, чем вновь рассмешил. – Достаточно было и рукопожатия!

– Хорошие манеры ничем не вытравить, – улыбнулся я и спросил: – Вы ведь заведуете университетской библиотекой?

Смех оборвался, лицо закаменело, взгляд уколол холодом. Похоже, по незнанию я наступил на больную мозоль, но не подал вида и продолжил строить из себя жизнерадостного идиота.

– Непременно посещу вас завтра.

– В самом деле? – отстраненно спросила Эльза, ясно давая понять, что разговор окончен.

– О да! В каждом новом университете я начинаю с изучения библиотеки. Не подумайте плохого! Я не коллекционер, меня интересуют лишь заключенные в книгах знания.

Взгляд Эльзы потеплел.

– И часто вам приходится менять место работы?

– Такова специфика моего курса.

– Наслышана.

Разговор вновь пошел на лад, и я поведал о некоторых учебных заведениях, где доводилось преподавать, а когда на затянувшуюся беседу начали обращать внимание, откланялся. Знакомство вышло полезным и приятным, но не стоило слишком уж открыто демонстрировать свой интерес. Это могло выйти боком.

Наполнив стакан, я поискал глазами профессора Шварца, не увидел его и присоединился к уже знакомым лекторам – низенькому живчику и долговязому зануде. Те изрядно набрались, их шуточки становились все соленей, а нескончаемые споры – громче. В конце концов я ускользнул от них, попрощался с деканом и отправился на квартиру.

Там приступил к изучению обгорелого пергамента, но, хоть и старался ограничивать себя в выпивке, голова после вина гудела. Буквы перед глазами расплывались, зажмуривай один глаз, не зажмуривай – не важно. Пришлось отложить все дела на завтра и лечь спать.

Проснулся с первыми петухами. За ночь комната выстыла, и выбираться из-под перины не хотелось, но Кован еще не явился, пришлось растапливать камин самому. Затем я надолго приложился к обколотому кувшину, благо Хорхе озаботился наполнить его с вечера, немного подумал, склонился над ведром и вылил остатки воды себе на голову. Сразу взбодрился.

Помолившись перед висевшим на стене образом, я разжег пару масляных светильников и выложил на стол книгу с заложенным между страниц обгоревшим клочком пергамента. Тот при нормальном освещении смотрелся совсем уж ветхо, выцветшие чернила было почти не разобрать даже через увеличительное стекло.