Павел Корнев - Ренегат [СИ с Litres с издательской обложкой]

Сутулый экзорцист спрятал листы под сутану, пристально посмотрел и сказал:

– Думаю, магистр, сейчас самое время поделиться со мной своими догадками…

– Пожалуй, – вздохнул я. – Пожалуй, так оно и есть…

В тот день к епископу мы не пошли.

– Утро вечера мудренее, – резонно заметил отец Олаф, который всю беседу внимательно присматривался ко мне и будто бы даже к чему-то прислушивался. – Я попробую разобраться с записями, а завтра вместе расскажем обо всем его преосвященству.

Я не возражал. Я был такому решению лишь рад. Слишком уж паскудно себя чувствовал. И паскудно – не то слово, совсем не то…

– Осторожней с пергаментами, – попросил я, привычным движением крутанул обхватившие запястье четки и посмотрел на золотую семиконечную звезду. Святая реликвия должна была защитить от сил зла. Должна была, но не защитила.

Экзорцист словно угадал мои мысли.

– Вы сами впустили демонов в свою душу, магистр, – сказал он. – Вам ли не знать, как может быть опасно письменное слово, как отравляет оно ум и души! Недаром книги называют…

– Источником зла, – кивнул я. – Знаю. Слышал.

– И не согласны?

– Книги – лишь обретшие бессмертие помыслы авторов. Они могут нести зло. Могут нести добро. Зависит от того, кто и с какой целью их написал…

– …и кто и с какой целью их читает, – продолжил мою мысль отец Олаф. – Мне знакомо это высказывание.

– Нисколько не сомневался.

– Люди смертны, но и книги неплохо горят. Бессмертие обретают лишь души праведников на небесах.

– Воистину так, – не стал я ввязываться в теологический диспут и говорить, что мучения грешников будут длиться столь же бесконечно.

Экзорцист распахнул дверь и приказал стоявшему за ней отцу Маркусу:

– Забудьте обо всем, что видели и слышали. Так будет лучше.

– Могу я прислать людей навести здесь порядок? – уточнил смотритель библиотеки.

– Разумеется.

Отец Олаф цепко ухватил меня под руку и повел по коридору, а потом вдруг предложил:

– Проводить к собору?

Любой другой на моем месте лишь покрутил бы пальцем у виска и вприпрыжку побежал в кабак; я кивнул и через силу улыбнулся:

– Очень любезно с вашей стороны, отче…

И я вовсе не строил из себя праведника. Схватка с порождениями запределья даром для меня не прошла, хотелось окунуться в умиротворяющую церковную атмосферу, напитаться ею, успокоить взбудораженное эфирное тело.

Так что я отправился в кафедральный собор и даже отстоял там всю вечернюю службу. И лишь после этого заглянул в кабак. Влил в себя кувшин молодого вина, но нисколько не захмелел. Вот уж воистину говорят – не в коня корм…

На следующее утро встал больным и разбитым. Ломило глаза, ныл затылок, крутило суставы, и едва ворочалась шея. Злой на весь белый свет, я дошел до ближайшей булочной, купил сдобы с изюмом, чего не позволял себе уже давно, и с кружкой глинтвейна укрылся от сыпавшей с неба мороси под матерчатым навесом.

Настроение было – дрянь. Вчера сразу не сообразил, но выходило, что причиной всех бед Ральфа стал написанный многие века назад пергамент. Никаких заговоров, никакого злого умысла. Случайность. Небрежность. Стечение обстоятельств. И недавнее нападение на меня – лишь попытка банального ограбления, а убийство Хорхе случилось просто потому, что случилось; мое расследование не имело к нему никакого отношения. Я беззвучно выругался.

Ангелы небесные! Не стоило браться за это дело!

Впрочем, я и не вызывался добровольцем. Чего уж теперь заламывать руки, рвать волосы и посыпать голову пеплом? Все мы в руках божьих…

Без всякого аппетита дожевав булку, я отряхнул с ладоней крошки и отправился в резиденцию епископа. Пора было со всем этим заканчивать…

В приемной на этот раз мы с отцом Олафом просидели вплоть до самого полудня и вдосталь налюбовались росписью стен, прежде чем у его преосвященства все же отыскалось время нас принять. Слушал доклад епископ вполуха и постоянно отвлекался, дабы подписать очередную не терпящую отлагательств бумагу, но стоило нам замолчать, тут же велел секретарю больше его не беспокоить.

– Какое мнение сложилось у Вселенской комиссии? – спросил он напрямую.

– Роковое стечение обстоятельств, – вынес я свой вердикт. – Прискорбное происшествие, в котором мы не усматриваем злого умысла.

– То есть виноват во всем Ральф? – недобро прищурился епископ Вим.

Ореховые глаза потемнели от гнева.

– Виноват? А в чем его можно обвинить? – удивился я. – В желании получить в обмен на копию непонятного пергамента некий редкий труд по тайным искусствам? Так редкий – не значит запретный. Содержимое пергамента нам так же неизвестно. Кражи из библиотеки не было, листок изъят с разрешения смотрителя. И берусь со всей ответственностью утверждать, что призыв потусторонних сущностей случился помимо воли Ральфа и был вызван обычной исследовательской деятельностью. Такое могло случиться… с каждым.

Его преосвященство благосклонно улыбнулся, но от следующего вопроса по моей спине пробежали колючие мурашки.

– Какова роль во всем этом отца Маркуса?

– Он лишь позволил Ральфу порыться в мусоре и взять пергамент, дабы вникнуть в его содержимое. Письменность эта незнакома библиотечным переводчикам, потому разрешение видится мне вполне логичным и обоснованным.

– Пусть так… Пусть так… Мы еще вернемся к этому вопросу в надлежащее время, – решил епископ после недолгих раздумий, отпил кофе и обратился к экзорцисту: – Но были и попытки навести порчу, так?

– Те попытки никак не связаны с… – начал было отец Олаф, и хозяин кабинета изо всех сил хлопнул костлявой ладонью по столешнице.

– Это мне решать! – выкрикнул его преосвященство и потребовал: – Найдите этого безбожника! Найдите и воздайте ему по заслугам!

Экзорцист ссутулился еще больше.

– Сделаем все возможное, – пообещал я, хоть и не был обязан этого говорить.

– Сделайте даже невозможное, если понадобится! Чернокнижник должен понести наказание! – объявил епископ, откинулся в кресле и задумчиво покрутил опустевшую чашку. – Этот неизвестный книжник-коллекционер… Не тратьте время на его поиски, магистр. Главное – сбившийся с пути истинного колдун!

Я склонил голову в знак согласия. Книжник повинен лишь в страсти к собирательству редкостей, а это не преступление. Что же касается безусловно запрещенной схемы эфирной линзы, то не имелось никаких доказательств, что Ральф получил ее от коллекционера, а не из какого-либо другого источника. Впоследствии я намеревался прояснить этот вопрос, но епископа внутренние дела Вселенской комиссии не касались.

Тот постучал ногтем по чашке из тончайшего фарфора и задумчиво произнес: