Полина Елизарова - Черная сирень

…Голос Мигеля вытащил ее обратно.

Забывшись, он радостно мурлыкал какую-то песню на испанском.

Чемодан был собран.

– Галя, ты бы ложилась, я приму душ и вернусь, – произнес он многозначительно, но без всякого энтузиазма в голосе.

Погасла прикроватная лампа, и Мигель, нестерпимо фальшиво изображая желание, принялся исполнять свой супружеский долг.

Галине казалось, что ею овладел труп.

Бездушный зомби, запрограммированный на несколько простых движений.

Дрожа от исходившего от него холода, она чувствовала, как мерзнут ноги и как сильно ей хочется спать.

Поезд отходил ранним утром.

Напичканная успокоительными и коньяком, Галина крепко спала.

Будить ее он не стал.

На столе осталась записка.

«Не скучай. Береги Лу».

Встала Галина в самом скверном настроении.

Сон, приснившийся под утро, вцепился и не отпускал.

Его осколки вспарывали реальность насквозь.

Огромные булыжники почти целиком скрывались под водой, десятки чьих-то ног, пытавшихся выбраться на сушу, ржавая лестница буквально в нескольких метрах, но люди, скользя и спотыкаясь, мешали друг другу по ней подняться; она тоже пыталась выбраться или хотя бы устоять, нащупав ногой склизкий каменный край, но, чтобы удержать равновесие, ей необходимо было куда-то поставить и вторую ногу, и она с силой оперлась на чью-то спину в грязном белом плаще. Ей удалось встать обеими ногами на мокрую неровную поверхность, которая вот-вот должна была уйти под воду, и в этот момент человек в белом плаще обернулся, и вместо лица у него обнаружилась расплющенная резиновая маска, чем-то напомнившая лицо бомжихи.

– Будь ты проклят! Будьте вы все прокляты! – давя из себя ужас, отчаянно закричала Галина.

Но это не помогло.

Она лишь испугала Лу.

Ухватившись за поручни кроватки он встал и, чувствуя настроение матери, громко заплакал. Галина подскочила и стала поглаживать сына по голове.

– Я схожу с ума… – бормотала она. – Но так быть не может. Полетать он, подонок, поехал… По звездам в глазах соскучился. Обойдешься, гаденыш, не получится у тебя ничего!

Галину трясло.

И вдруг, ощутив жуткую усталость, она осела, будто сдувшись, на пол.

Голая ножка сына пролезла между рейками кроватки и настойчиво колотила ее по лбу.

– Твари двуличные, ненасытные! Вы и есть все зло мира. Рвете нас и топчете, высасываете и бросаете умирать. Так сдохнете сами! Под колесами машин, от руки незнакомцев, неожиданно и в самом расцвете, как гибнем заживо мы, – продолжала она, растирая по щекам слезы. – Я дала тебе работу, статус, семью, квартиру, ребенка и всю себя… И так играючи, небрежно, ты разменял все это на минуты обманчивой новизны?! И с кем, скотина?! За что?

Глупый синий слоненок удивленно глядел на нее с прикроватного коврика.

Жгучие слезы наполнились никем не понятым, невысказанным страданием. Уверенность в том, что миллиарды женщин во всем мире, ныне живущих, умерших и даже еще не родившихся, так же, как она, нестерпимо страдают, заставила ее собраться, и теперь только ощущение нестерпимой обиды не позволяло ей рухнуть.

– Мама! – вбежала в комнату Катюша. – Мам, тебе плохо? Ты так кричала!

– Да нет… Я потеряла под кроваткой серьгу, подарок твоей тетки. Расстроилась и не сдержалась, извини… Иди, дочка, я скоро приду, будем завтракать.

– Мама, – дочь, напуганная ее видом, продолжала стоять в дверях, – с тобой точно все в порядке? Может, тебе лучше полежать? Я позвоню тете Оле!

– Не надо! Не надо никому звонить! Иди, дорогая… Я скоро.

Дочь не поверила, но дверь все же прикрыла.

Она уже совсем большая, ее девочка.

Скоро, совсем скоро, польется в ее уши сладкий яд, одурманит рассудок долгий, обещающий чудо взгляд, участит сердцебиение обманщица-надежда, и тогда-то захлопнет свою дверку адская клетка, из которой уже не выбраться никогда. Придет горькая обида, которая с годами пообвыкнется, отупеет. Коварна обида, она разрушает незаметно. Возобладала же когда-то справедливость и подарила миру божественную Кармен! Не позволила женская сила затолкать себя в клетку. Убивала без оружия, заставляя этих пустобрехов мучиться заживо.

А Кармен убить нельзя.

Посмеется она в лицо глупцу, а сила ее останется и будет жить вечно.

Сегодня Галина решила обойтись без алкоголя и ограничиться успокоительными таблетками.

Это давалось с трудом, любая мелочь вызывала раздражение.

Еще вчера она запланировала с детьми большую прогулку и намеревалась с утра продумать маршрут, но мысли не слушались и возвращались обратно к Мигелю.

– Мам, скоро? – крикнула из коридора дочь. – Мы с Лу голодные.

– Скоро! Пойди умойся и брата умой.

На дно тостерницы провалился кусочек хлеба и начал гореть.

– Черт! – Галина с силой хлопнула по прибору рукой. Тостерница разозлилась и обожгла ей пальцы.

– Мам, там в дверь звонят.

– Так открой! – Она присела на стул и усиленно пыталась вспомнить о том, что говорила ей Олька про восстанавливающее дыхание.

В дверь снова позвонили.

– Нет, знаешь, ты не открывай… Пошли все черту!

– Мам, там говорят, что из ЖЭКа.

– Что им нужно?

– Стояк где-то течет, ходят проверяют.

– Много их там?

– Да нет, одна женщина.

– Документы посмотри и стой рядом. Скажи, у нее две минуты, пусть проверяет и катится ко всем чертям!

– Поняла.

Галина вернулась к плите.

Еще несколько секунд, и омлет бы сгорел.

После того как с завтраком было покончено, Галина дала дочери час на домашнее задание и пообещала во время прогулки сделать исключение – перекусить вредной уличной едой.

Дочь вяло обрадовалась и ушла делать уроки.

Чтобы на что-то переключиться, Галина решила прибраться в гостиной.

В комнате все еще висел аромат роскошного восточного парфюма.

Хм…

Этот Амир с самого начала вызывал у нее смешанные чувства, а уж после вчерашнего разговора на балконе…

Ни одной понятной эмоции, равно как ни одной, четко различимой ноты, за которой он мог быть уязвим, за полтора месяца, что они прожили в ее доме, она так и не обнаружила. Даже его отношение к сестре выглядело лишь выученной и необходимой ролью.

От него разило тьмой.

Но она была совсем не такая, как у Разуваева, хлюпенькая и жиденькая, – то, что исходило от Амира, ощущалось величественным, равномерным по структуре покровом.

И мысль, что проникала несмело в голову, когда она соприкасалась с ним, как вчера, когда выслушивала возмутительное коммерческое предложение, вдруг выпросталась наружу и заставила ее на несколько минут забыть Мигеля, – настолько она была преступна и хороша!

Привиделось, как она занимается с Амиром любовью.

Аж сердце замерло.

Он чем-то напоминал Николая…