Александр Левин - Дебажить Жизнь

А теперь – внимание!…

Я отлично знаю, что это за записи!

Я их придумал!

Я ими пользовался!

И я на сто процентов уверен, что никогда и никому их не показывал!

По такой системме я записывал свои тренировки. 2к-10.20 Ту-4 Бр-5 От-3х8 это – бег два километра 10 мин. 20 сек., турник 4 раза, брусья 5 раз, отжимания 3 подхода по 8. Это не может быть совпадением. В Сашином рассказе – действительно я. Немного другой, но всё-таки я.

Я прочитал еще раз тот момент в последней главе, где “я” рисую линии-циклы на капоте. Видимо, теперь к этой схеме надо добавить еще одну, четвертую, линию. Четвертый цикл, в котором мы сейчас живем.

И напоследок.

Прочитав текст, я вспомнил ещё одну подробность. Когда мы с Сашей вышли из ресторана, он сел в подъехавший дорогой автомобиль, по-моему, Bentley, и я успел заметить, что за рулём сидела красивая женщина в необычных больших ярких сережках.

Привет! Это опять Женя. Это приложение не является частью текста и, возможно, никак с ним не связано. Я добавил его спустя полгода после публикации.

Дело в том, что я получил несколько отзывов от читателей, большинство, скажу честно, отрицательные, но был один e-mail, который особенно заинтересовал меня. В нём рассказана история, как мне кажется, даже более интересная, чем Саши Левина.

Я решил с разрешения автора добавить это письмо как приложение. Повторюсь, я не знаю, есть ли связь между этими двумя повествованиями. Судите сами.

Ну, довольно предисловий, вот это письмо.

«Здравствуйте, Евгений.

Меня зовут Мария Петровна. Мои дети попросили рассказать Вам про моего отца, Петра Александровича Волкова, и помогли написать это письмо. Вдруг Вам будет интересно.

Мой отец родился в Смоленске в 1896 году. Во время Первой мировой ушёл в армию, служил в железнодорожных войсках. После войны, вернувшись в Смоленск, он познакомился с моей матушкой, они сыграли свадьбу, и у них родился их старший сын Олег. Пару лет спустя родился Ваня, и в 1929-м – я. Жили мы все в одной большой комнате в центре Смоленска, отец работал на одном из заводов, и даже был каким-то начальником.

Сколько себя помню, отец постоянно твердил нам о грядущей большой кровавой войне с Германией. Он строго-настрого запретил об этом рассказывать, велел хранить это как семейный секрет. Отец говорил, что Смоленск будет буквально стёрт с лица земли, и будет много жертв. Это было очень странно. Остальные люди, измученные голодом и советской властью, вообще не интересовались новостями из Европы, и даже те, кто читал газеты, не могли подумать, что будет война с Германией, и тем более немцы дойдут до Смоленска.

Я это запамятовала, потому что маленькой была, но потом мама и братья рассказали мне, что отец хотел уехать из СССР. Это было очень тяжело в то время, но он был хорошим специалистом, и был маленький шанс поехать на стажировку в США. Он ходил по кабинетам, по директорам заводов и партийным работникам. Всеми правдами и неправдами он получил возможность поехать учиться в Америку. Пока выбивал это разрешение на выезд, он попал под пристальный взгляд НКВД. Его допрашивали, в нашей квартире были обыски, по-моему, его даже арестовали. И когда судьба отца висела на волоске, каким-то чудом его отпустили и даже дали разрешение на выезд. Были слухи, что чуть ли не сам глава Промышленного отдела ЦК Ежов принял решение прекратить преследование.

Мы продали коня и телегу, раздарили наше скудное имущество и буквально «сидели на чемоданах». Это я уже хорошо помню.

За пару дней до отъезда, когда брали билеты на поезд до Ленинграда, нам сказали, что Олег и Ваня не могут выехать, потому что первый вот-вот должен был призваться в армию, а второй учился в училище. Только мне разрешили выезд с родителями. Отец с мамой всю ночь не спали, сидели и думу думали, что сделать, и решили остаться.

Но отец всё равно хотел обязательно уехать из Смоленска, если не за границу, то хотя бы вглубь СССР. Когда осенью 1937 года Олег шёл в армию, отец постоянно напоминал ему: «Держись подальше от полевых войск». Тот последовал совету и поступил в школу младших авиационных специалистов. Во время службы он ремонтировал самолеты на аэродроме под Москвой.

В 1938 году отец добился, чтобы его перевели на Тракторный завод, который был в Челябинске, и наша семья переехала на Урал. В Челябинске даже до войны было ой как несладко. Нормальных дорог не было, рабочие жили в бараках, зимы были с лютыми морозами. Еды не хватало, бывало, жили на хлебе и воде.

У отца в Смоленске был хороший друг дядя Илья. Он был врачом. До отъезда отец рассказал ему, что будет война, и умолял тоже попытаться уехать как можно дальше от границы. Дядя Илья не поверил, но, когда в 1940 году Германия захватила почти всю западную Европу, видимо, понял, что отец прав. Он тоже перевёлся в Челябинск.

В Челябинске, как я уже говорила, жить было очень тяжело, поэтому наша семья и семья дяди Ильи, у которого были сын и дочь, купили вместе большую избу в деревне Сосновке, в двух часах езды от города. Отец на неделе ночевал прямо на заводе, а на выходной приезжал к нам в деревню. В 1940-м Олег вернулся из армии и тоже стал жить в деревне. Мы разбили большой огород и даже завели корову.

Как только переехали в Сосновку, папа и братья начали готовиться к войне. Папа через спекулянтов доставал муку, консервы, соль, сахар, крупы, лекарства и привозил их в деревню. На всякий случай мы не хранили продукты дома, а рыли для них специальные схроны в лесу.

Ваня тоже должен был пойти в Красную Армию, но отец строго-настрого запретил ему это делать. Врач дядя Илья придумал ему какой-то диагноз, по которому его не взяли служить. Ваня жил с нами в деревне и помогал маме по хозяйству. А Олег тоже пошёл рабочим на Челябинский Тракторный Завод, в цех, который делал детали для самолетов, и стал там уважаемым мастером. Он был видным парнем – высокий, сильный. Позже познакомился с девушкой-красавицей из Челябинска и жил у её семьи в городе. Настасья её звали.

И вот наступило 22 июня 1941-го. Это было воскресенье. Мы всей семьей поехали в Челябинск, пошли в кафе, и папа сказал, что это «последняя трапеза». После обеда мы пошли на площадь, где играло радио. И примерно в два часа дня мы услышали обращение Молотова, где тот объявил, что началась война.

Мы вернулись в деревню, и за всю войну я была в городе всего два раза. Отец всё время напоминал братьям, что они ни за что не должны попасть на фронт. Отец и Олег работали на стратегически важном заводе, потому и получили «бронь». Как-то дядя Илья спросил у отца, не стыдно ли ему, что весь советский народ воюет, а он и сыновья дезертируют. Помню, как отец разозлился и сказал: «Я был на этой войне. И я бы ещё раз на неё пошёл, но как солдат, а не как пушечное мясо, которое посылают на верную смерть».