Ольга Коротаева - Агентство «Чудо-трава»

— Что?! — взревела я и, обведя хранителей многообещающим взглядом, прошипела: — Только попробуйте нас разлучить, и я…

— Надеюсь, теперь все понимают, почему я предложил это? — рассмеялся Сигард, и я с досадой прикусила язычок.

— Протестую! — произнёс Олдрик и поспешно добавил: — Даймония доказала свои способности и контроль над ними, поэтому считаю неправомерным её удаление.

Несколько хранителей положили на зеркальную поверхность руки, но под многозначительным взглядом обвинителя быстро убрали ладони со стола.

— О каком контроле вы говорите? — проскрипел противный человек, и вся моя благодарность тут же испарилась.

— Поддерживаю! — произнёс Сигард, постукивая кончиками пальцев по поверхности стола. — Все видят, как несдержанно ведёт себя эта молодая особа. И личная привязанность ведьмы к обвиняемому не поможет суду. К тому же… Если Генрих виновен, кто рискнёт привести кару в исполнение?

Олдрик медленно поднялся, руки его оперлись о стол, а тело слегка наклонилось в сторону красной птицы иллюзий:

— Только не говори, что боишься!

Лицо Сигарда побелело, а по щекам скользнули желваки. Он резко вскочил и указал на меня пальцем:

— Ты возьмёшь на себя ответственность за действия этой истерички?

Я зарычала, мечтая выцарапать хранителю его противные глаза, но Олдрик схватил меня за шиворот, заранее сдерживая от поспешных действий.

— Мара уже доказала невероятный контроль над своими способностями тем, что столько лет успешно скрывала их ото всех. Тех, кто считает это недостаточным, прошу проголосовать против…

— Этот вопрос не рассматривается Комитетом, — жёстко произнёс обвинитель.

Олдрик тихо рассмеялся, опускаясь в кресло, а на столе осталась лежать его правая ладонь.

— Чего добиваешься, Бруно? — иронично спросил он. — Неужели стремишься уничтожить мальчика только за то, что он попытался узнать о судьбе родителей. Я считаю это желание естественным.

Обвинитель криво улыбнулся и тоже сел, постукивая по столу кончиками пальцев левой руки.

— Желание волне естественное, — медовым голосом проговорил он, окидывая стол быстрым взглядом. — Но Комитет не устраивают методы, — он скривился и сквозь зубы произнёс: — Мальчика! А вот чего ты добиваешься, потворствуя раскрытию секретной информации? Я боюсь и предположить, что Глава Комитета загребает чужими руками угли от синего пламени!

В конце обвинитель вскочил и сорвался на крик, а щёки Олдрика приобрели багровый оттенок.

— Хорошо, — мрачно произнёс он. — Если Генрих виновен, я сам покараю его.

Я тревожно посмотрела на Генриха, но тот продолжал неподвижно стоять в зеркальном алькове. Лицо инститора выглядело напряжённым, а кулаки были сжаты. Не этого ли добивался охотник? Сорвать с хранителей их прогнившие маски… Я перевела взгляд на довольное лицо Сигарда и содрогнулась от его кривой усмешки. Это же слова красной птицы иллюзий! Тот поймал мой взгляд и громко произнёс:

— Всё же выношу на рассмотрение Комитета вопрос о присутствии даймонии на разбирательстве! — Я содрогнулась от его елейного тона. На стол легла правая ладонь Сигарда, и он мягко добавил: — Под лёгким воздействием, достаточным для общей безопасности, но не мешающим дочери Кики определить правдивость слов обвиняемого!

На зеркальную поверхность одна за другой ложились правые руки хранителей, а Олдрик попытался отдёрнуть свою, но Сигард многозначительно посмотрел на Главу Комитета:

— Только не говори, что боишься! Даймония увидела ложь Генриха раз, а значит, заметит и во второй. Только на этот раз обойдётся без акробатических прыжков и стриптиза…

Олдрик уныло опустил голову, и его правая ладонь осталась лежать на столе.

— Если называть вещь своими именами, предлагаешь загипнотизировать Мару, чтобы она не солгала о том, что видит? — тихо уточнил он, и Сигард ухмыльнулся.

Я вдруг ощутила себя большой жирной мухой, которой не повезло залететь на старый чердак, где голодные пауки, поджидая жертву, месяцами плели многочисленные паутины…

— Принято, — проскрипел обвинитель, и его длинные бледные пальцы тоже легли на стол. — Единогласно…

Я зачарованно смотрела, как Сигард поднимается со своего места и, обогнув стол, медленно приближается ко мне. Понимая, что меня сейчас подвергнут гипнозу, я затравленно покосилась на Генриха, но лицо инститора оставалось непроницаемым.

Сигард подошёл вплотную ко мне и протянул руку, а у меня застучали зубы. Взгляд хранителя был напряжён, губы сжаты в тонкую линию. А что, если он «добавит» что-то, как сделал это с Генрихом, чтобы тот признался в убийстве? Я вздрогнула и отпрянула от Сигарда.

— Стойте! — вскрикнула я. — Как я могу быть уверенной, что воздействие действительно будет лёгким? А если красная птица иллюзий решит от меня избавиться или подчинить своей воле?

Сигард замер, глаза его сузились, и взгляд стал колючим.

— О чём это ты? — разыгрывая удивление, спросил он.

Я скривилась:

— Всего лишь о вашем обещании запереть меня в подземельях Крамора уже сегодня. Не этого ли вы добиваетесь? Загипнотизировать даймонию, чтобы ведьма добровольно отправилась в клетку? Мою маму вы так же поймали?

— Мара, это не так! — услышала я мягкий голос.

Олдрик прикоснулся к моему плечу, но я стряхнула его руку, словно ядовитое насекомое, и обратилась к обвинителю.

— Что бы вы там ни решили единогласно, мой голос против, и он решающий! Я не очень понимаю, как у вас тут всё устроено, но догадываюсь, что синее пламя, которое я видела — нечто вроде магического детектора лжи. Его лишь даймония может видеть? Не потому ли вы так хотели, чтобы я присоединилась к Комитету? Так вот! Если хотите, чтобы я и дальше работала детектором, вообще забудьте про гипноз!

Олдрик звонко ударил по столу правой ладонью, и следом за ним проголосовали и другие хранители. Обвинитель сузил глаза и слегка наклонился вперёд, не сводя с меня подозрительного взгляда.

— Хорошо, — прошипел он.

Я с улыбкой посмотрела на злое лицо Сигарда, ощущая радость этой маленькой победы. Хранитель молча развернулся и двинулся к своему месту, а обвинитель повернулся к Генриху и громко спросил:

— Обвиняемый готов?

— Я готов, — глухо ответил инститор, не отрывая от меня такого пристального взгляда, что я невольно поёжилась.

— Признаёте ли вы свою вину в попытке разрушить деятельность Комитета?

— Я признаю, что не раз пытался саботировать деятельность Комитета, — ответил Генрих, и сердце моё ёкнуло.

— Что же ты делаешь? — прошептала я.

Ожидаемого пламени не возникало, а я всё смотрела на инститора, ожидая синей вспышки. Я застонала: да даже если и так! Почему он не солгал? Я бы сделала вид, что пламени нет, ведь кроме меня его никто не видит… Не этого ли боялись хранители, когда голосовали за гипноз? Я заскрипела зубами: ну почему я не сообразила сразу изобразить панику от появления синего огня? Не об этом ли безмолвно просил меня инститор? Или нет? Ох, я совсем запуталась!