Галина Полынская - Перстень отравителя [litres]

Рука Феликса замерла на ручке дверцы антресоли.

– Турок? Почему турок?

– Да кто ж их знает, этих турков, почему они турки.

– Возможно, я не так выразился. С чего вы взяли, что гость был именно турецкого происхождения?

– А какого ж еще? Росточку небольшого, тощий, волосы черные, кожа темная, лицо морщинистое, как сапог.

– Во что он был одет? – Открыв дверцу антресоли, Феликс заглянул внутрь. Старый двухкассетный магнитофон, мотки шнуров, проводов, пластмассовые коробки с пленочными кассетами. Все они были подписаны аккуратным четким подчерком: песни Высоцкого и Окуджавы.

Закрыв дверцу, он перешел ко второму шкафчику.

– Штаны на нем были черные, свободные, не сильно широкие, но и не узкие, из материала такого… – старушка призадумалась, – будто из тонкого мятого шелка, и рубашка темно-зеленая, с воротником-стойкой, под горло который застегивается. И туфли кожаные, остроносые.

– Никак в толк не возьму, что же в его внешнем виде было турецкого, если оставить в покое шелковые штаны? Может, он индус или араб? Или вовсе не иностранец?

Во второй антресоли оказались стопки постельного белья и теплое одеяло.

– Да пес его разберет, кто он такой, – согласилась Сталина Аркадьевна, – но точно иностранец. Плохо очень говорил по-русски, еле-еле слова сцеплял. И акцент еще такой… нет, не наш он будет, не из бывших союзных, это я точно говорю.

– И что он говорил?

Третья антресоль оказалась забита книгами, и Феликс перешел к последней – четвертой.

– Поздоровался, назвал Григория Олеговича по имени-отчеству, сказал еще что-то тихо, я не расслышала, потом Гриша его в квартиру впустил. Минут через пять турок ушел. Без цветов ушел. Шикарный такой букет был, красотища невероятная! Цветы чудные, я из них только орхидеи знаю. А к обеду Григорий Олегович по делам поехал, и надо же такому горю было случиться!

Приоткрыв дверцу антресоли, Феликс обернулся и посмотрел на старушку.

– Погодите, так этот гость приходил прямо в день, когда авария случилась?

– Да, часов в одиннадцать утра.

С высоты табуретки Феликс обвел взглядом комнату, выискивая цветочный букет двухнедельной давности. Ничего похожего. Спрыгнув на пол, мужчина прошел в спальню, оттуда – на кухню. Засохший букет в пышной упаковке с золотистыми лентами стоял в трехлитровой банке на полу, между стеной с окном и обеденным столом. Присев на корточки, Феликс рассмотрел упаковку и почерневшие стебли цветов. На обратной стороне ленты был выбит адрес: «Арт-Флора, Кутузовский проспект, 4». Феликс снял ленточку с упаковки, выпрямился, подошел к раковине, открыл дверцу под мойкой и вытащил мусорную корзину. Она была практически пуста, если не считать смятой сигаретной пачки, разорванной упаковки от печенья и бледно-желтого картонного прямоугольника размером с визитную карточку. Феликс достал его двумя пальцами и увидел отпечатанный текст на английском языке: «На добрую память моему другу и соратнику Григорию. Эммануэль Санчес».

Положив карточку во внутренний карман пиджака, Феликс вернулся в комнату и продолжил изучать последнюю антресоль. В ней также находились книги, блокноты, еженедельники и пара старых фотоальбомов. Феликс вынул их и увидел, что между альбомами и задней стеной шкафа стоят две стопки небольших коробочек. Положив альбомы на полку со статуэтками и подсвечником, он стал доставать коробочки и открывать их по очереди. А Сталина Аркадьевна тем временем продолжала, войдя во вкус роли понятой:

– Еще заметила, что двигался этот турок как-то странно. Хоть через глазок много и не рассмотришь, но тут прямо в глаза бросалось.

– И как же он двигался?

В коробочках оказались ордена и медали. Семь наград Советского Союза и два иностранных ордена – афганский и кубинский. Советские Феликс убрал обратно в антресоль, а иностранные положил на фотоальбомы и спустился с табуретки.

– Как сказать… – подбирая слова, старушка принялась теребить пуговицу халата, – будто у него руки-ноги болят.

С альбомами и орденами, Феликс сел в кресло у журнального столика и посмотрел на женщину.

– Опишите подробнее, пожалуйста.

– Думаете, турок этот в аварии замешан? – Сталина Аркадьевна вперила такой пристально-колючий взгляд в мужчину, что ему невольно стало интересно, кем она работала до того, как вышла на пенсию.

– К сожалению, в интересах следствия я не уполномочен отвечать на подобные вопросы, – сухо проговорил он и принялся листать страницы верхнего альбома. – Будьте любезны, опишите подробнее, что вам показалось странным в движениях гостя.

– Так говорю же, будто кости у него болели и лишний раз он старался не шевелиться. А когда вышел из квартиры, то не на лифте поехал, а по лестнице пошел. Да быстро так проскочил через площадку и вниз понесся, словно мигом выздоровел. И главное, тихо так побежал, даже шагов почти не слышно было, так, будто ребенок ладошкой по столу похлопал.

Феликс оторвался от альбома и поднял взгляд на старушку. Она же продолжала:

– А когда к окну пошла посмотреть, то только и увидала, как турок этот из подъезда выскочил да в машину юркнул, что прямо напротив стояла.

– В какую машину?

– В черную. В иностранную.

– А марка какая была у той машины?

– Чего не знаю, того не знаю, не разбираюсь я в них.

– Хорошо. Он на место водителя юркнул или пассажира?

– Не разобрала. Вперед куда-то сел и сразу уехал.

– Понятно. Как вы думаете, кто это мог быть? Есть у вас какие-нибудь соображения?

Задав этот вопрос, Феликс снова принялся листать страницы. Перед глазами мелькало черно-белое детство, отрочество, юность Гриши Беспалова: школа, военное училище, армия, свадьба, фотографии с женой и ребенком…

– Да черт какой-то, не знаю я, – старушка пожала острыми плечиками. – Вроде человек, а как обезьяна механическая. Да и морда тоже обезьянья.

– А вы глаза его, случайно, не рассмотрели? – Феликс отложил альбом и взялся за следующий.

– Вот этого не разглядела, – с сожалением вздохнула Сталина Аркадьевна, – спиной он все больше стоял, мордой обезьяньей только пару раз мелькнул.

– Почему – обезьяньей? – Во втором альбоме фотографий оказалось совсем немного, лишь пара страниц.

– Так сморщенная такая коричневая мордочка, как у мартышки. Одним словом – турок.

Феликс пролистал пустые страницы альбома, и под конец выпала пара неприкрепленных снимков: черно-белые фотографии. На одной был запечатлен фрагмент улицы, часть дома, идущая мимо девушка в короткой пестрой юбке и часть храма с двумя колокольнями. На второй коллективный снимок: пятеро молодых белых мужчин в военной форме без опознавательных знаков в компании шестерых темнокожих офицеров в форме кубинской армии на фоне одинокого дерева. Это было явно дружеское фото, все запечатленные на нем обнимались и смеялись. Феликс перевернул карточку, на обороте было написано карандашом: «Сентябрь, 1976».