Роберт Маккаммон - Слушатель

— «Король Людовик» — это чертова дыра, ведь так? — спросил Ладенмер. — Позвольте мне заплатить за гостиницу с телефоном в номере.

— Спасибо, сэр, но нет. Уставом это запрещено… и к тому же, если моя невеста узнает, что я жил припеваючи в Новом Орлеане в то время, как она прозябала в Божер-Сити, она будет меня попрекать этим вечно.

Партлоу выдал обезоруживающую улыбку, хотя глаза его оставались бесстрастными. На имеющуюся для этой аферы сумму, которую они собрали с Джинджер и Донни, можно было позволить только это, и в любом случае шикарный отель оказался бы неподобающим местом для детектива из Шривпорта.

Вздохнув, Партлоу забрал шляпу с вешалки и еще раз окинул взглядом вид доков и пароходов. Двести тысяч долларов? Глядя на владения этого болвана, он понял, что эта сумма явно слишком мала.

Ладенмер поднялся.

— Где вы сегодня ужинаете?

Вопрос поставил его на пару секунд в тупик.

— Я об этом не думал.

— Если вы не можете — или не хотите — чтобы я заплатил за ваш отель, то хотя бы примите приглашение сегодня вечером ко мне на ужин. Первая улица, 1419, Гарден Дистрикт. Приходите к половине седьмого и позвоните в ворота. Вы сможете встретиться с моей женой и детьми.

— Хм, — оценивающе улыбнулся Партлоу. Он этого не ожидал, но это оказался хороший шаг в нужном ему направлении. — Ну… ладно, но вы же не собираетесь представить меня как детектива из Шривпорта?

— Вы будете моим деловым партнером. Этого будет достаточно.

— Прекрасно, — Партлоу пожал протянутую руку мужчины. — Тогда увидимся в полседьмого. Возможно, к тому времени у меня появятся свежие новости.

— Гм… вам, вероятно, лучше не брать с собой оружие, — заметил Ладенмер.

— Не беспокойтесь, — смиренно кивнул Партлоу. — Я просто приду насладиться едой.

И , — подумал он, — оценить спиногрызов, бывшего шофера-полицейского, нервную жену, дом и все остальное .

Возможность сытно поесть вместо того, чтобы давиться бутербродами и консервами, была приятной неожиданностью. Как сказала бы Джинджер, « Наслаждайся поездкой, Золотко, но пока едешь, держи руки на руле ».

— Еще раз спасибо, Джон, — сказал Ладенмер.

Лжедетектив Джон Парр кивнул, надел шляпу и вышел из офиса.

Ладенмер сел.

Несколько секунд магнат буравил взглядом противоположную стену. Пульс бился в его правом виске, а его взор словно заволокла пелена. Он перевернул карту Парра, провел пальцами по надписи, а затем нажал кнопку «ВЫЗОВ» на своем интеркоме и сказал Элис, чтобы она соединила его с междугородним оператором.

В то время как человек, называвший себя детективом Парром, садился в свой черный «Форд» седан, припаркованный на Вашингтон-Авеню после встречи в офисе Ладенмера, Кертис крутил педали своего велосипеда по площади Конго в Треме, спеша выполнить срочное дело.

Прибыв на работу этим утром, он встретил по пути в раздевалку Сверчка и Умника.

— Босс хотел видеть тебя сразу же, как только ты придешь , — оповестил его Сверчок своим глубоким гортанным рокочущим голосом, перемежавшимся щелканьем его вставных зубов. — Сказал, чтобы ты не переодевался, а сразу пришел к нему, как есть.

Итак, прошло всего три минуты с того момента, как он припарковал свой велосипед и тележку у раздевалки — и вот он уже стоит наверху, в кабинете с зеленоватым стеклом, а лысый грузный босс всея станции Юнион в окружении сигарного дыма спрашивает его, знает ли он, что Уэнделл Крэбл живет на Сент-Энн-Стрит недалеко от площади Конго. Кертис ответил, что знает это — он множество раз проезжал мимо его дома.

— Уэнделл не пришел этим утром на работу, — сказал босс. — Он не отвечает на телефонные звонки. Съезди к нему и выясни, в чем дело.

Это было шокирующей новостью. За все то время, что Кертис знал Ол Крэба, последний ни разу не пропускал работу. Поэтому Кертис, одетый в свою повседневную одежду — коричневые брюки и зеленую клетчатую рубашку — теперь крутил педали со всей поспешностью, на которую только были способны его ноги. Он был уверен, что с Ол Крэбом что-то случилось. Еще вчера мистер Крэбл жаловался на несварение желудка. Он решил, что свиная отбивная, которую он съел накануне вечером в кафе «У Мэнди», решила вернуться и пнуть его в живот. Кертис надеялся, что дело просто в расстройстве желудка, но он читал, что именно под такой маской к человеку может подкрасться сердечный приступ.

Он съехал со своего привычного маршрута и направился к дому Ол Крэба. Пересекши Сент-Питерс-Стрит, он попал на почти священную землю площади Конго. В некоторых местах она сильно заросла травой, но на остальном ее пространстве трава была плотно примята и втоптана в грязь ногами поколений рабов, их детей и детей их детей. Они толпились здесь тысячами с начала 1800-х годов, чтобы торговать, собираться вместе, играть музыку, танцевать и зажигать факелы при свете луны, взывая к своим богам вуду. Теперь же, когда Кертис ехал на велосипеде через площадь, и белки бросались от него врассыпную, спеша укрыться в своих гнездах в раскидистых дубах, он слышал бой барабанов и звон тарелок. Он заметил, что одинокий барабанщик поставил свою ударную установку в тень и отбивал на ней зажигательный ритм, а рядом с ним стояла пожилая женщина и продавала яблоки и апельсины прямо с повозки. Подле нее покоился стул для отдыха, на котором она иногда позволяла себе расслабиться в тени.

Площадь Конго действительно была священным местом для жителей Треме, и особенно для Кертиса… но причиной своего сакрального отношения к этому месту он не мог поделиться ни с кем.

Его разум отнес его в прошлое, в майский вечер 1923-го, когда солнце едва коснулось горизонта на западе, но на площадь уже начал наползать синий сумрак. То тут, то там стали загораться лампы, словно обозначая путь для одиннадцатилетнего Кертиса и его мамы, державшей его за руку и тянувшей его за собой в некое место, в которое он не хотел идти.

В тот вечер где-то поблизости тоже играли барабаны. Это был низкий стук, доносящийся откуда-то с другой стороны площади, и маленький Кертис видел как в отдалении, зажигаются и движутся факелы — медленно, словно в лихорадочном сне. Орхидея продолжала тянуть его к месту назначения. Туда ей сказала прийти молодая женщина в ярко-красном головном уборе, которая явилась в их дом в прошлое воскресенье в полдень.

Кертис был ребенком, но он знал наверняка, в чем дело.

— Я хочу знать , — сказала его мать той молодой женщине, которая приходила к ним в дом, — мой мальчик сходит с ума или нет.

— Он не выглядит сумасшедшим, — ответила тогда молодая женщина, окинув Кертиса беглым взглядом.

— Он слышит голоса, — настаивала Орхидея. — Иногда они даже не говорят по-английски, и он их совсем не понимает. А иногда он слышит их очень ясно. Это длится уже два года, и ему не становится лучше. Смилуйся, смилуйся, Господи, я уже старая больная женщина, а это безумие и вовсе загонит меня в могилу!