Даррен Шэн - Город Змей

— Это прислужницы богини Луны? — спрашивает Ама священника.

— Да.

— А я думала, что вы поклоняетесь богу Солнца, Инти.

— Создателем всего сущего является Виракоча. Создав первых людей, Манко Капака и Маму Оккло, он разделился надвое, став солнцем и луной. Наши мужчины поклоняются мужскому воплощению бога, наши женщины — его женскому воплощению. Но ты скоро узнаешь об этом больше. Идем, Койя ждет.

Священник хлопает в ладоши, и женщины исчезают. На ходу я шепчу своему отцу, не поворачивая головы:

— Как считаешь, эти колонны действительно поддерживают крышу или это просто бутафория?

— Выглядят как настоящие.

— А что, если нам здесь использовать нашу взрывчатку?

Он улыбается углами губ:

— Если бы не соображение, что и я буду разорван на части, мне приятна мысль, что это все взлетит на воздух. Но лучше все-таки подождать. Не спеши на встречу со смертью, Эл, мой мальчик.

Я незаметно разглядываю большое красное полотно, свисающее с потолка. Оно примерно шестьдесят футов шириной, и его кромка достигает пола. Подойдя ближе, я вижу, что две боковые стороны уходят под углом в девяносто градусов, из чего делаю вывод, что сзади они соединяются с четвертой стороной, образуя квадрат.

Виллаки останавливаются около этого полотна, а мамаконы падают на колени. Они тихо напевают что-то. Священники ждут, пока они закончат петь, потом тот, который знает английский, поворачивается к нам:

— Пришло время вам встретиться с Койей. Это великая честь. Как я уже говорил, вы должны вести себя уважительно, иначе последствия вам не понравятся. — Последние слова адресованы Паукару Вами, лицо которого принимает самое невинное выражение. — Вообще-то, я могу представить ей только Плоть Снов, но, вероятно, ты хотел бы, чтобы твои спутники сопровождали тебя?

— Да, — отвечаю я быстро.

— Прекрасно. Но ты единственный имеешь право обращаться к ней. Остальные могут говорить с ней через тебя или меня, и должны делать это только в случае необходимости. Сейчас не время для праздных вопросов. И последнее… — Он делает паузу, и его белые глаза останавливаются на Аме. — Никаких всплесков эмоций. Контролируйте себя, как бы трудно вам ни было.

— Я не ребенок, — вспыхивает Ама.

Священник берется рукой за край полотна и поднимает его. Я низко наклоняюсь, чтобы пройти. То же самое делают Паукар Вами и Ама. Священник идет вслед за нами, а его товарищи остаются по другую сторону полотна вместе с мамаконами.

Я оказываюсь в потайной комнате. Глаза постепенно привыкают к освещению, более тусклому, чем в пещере. Когда предметы становятся четче, я обнаруживаю, что большая часть комнаты занята огромной кроватью — без матраса, один каркас, — на которой возлежит самая огромная, самая ужасная ведьма, которую я когда-либо видел. Она лежит на боку, бедра скрыты складками отвисшего живота. Трудно определить ее рост — думаю, что-то около десяти или одиннадцати футов. Слои жира опоясывают ее, как боа констрикторы. Ее лицо вдвое больше обычного, кожа серая и испещренная пятнами, глаза блекло-красного цвета. Ногти на ее руках и ногах почти незаметны — столько на них наросло дикого мяса, — груди свисают до самого лобка, соски огромные, черного цвета, из них сочится темная жидкость. Она обнажена, но в этой наготе нет ничего даже отдаленно сексуального.

Койя бросает на нас взгляд, потом задает вопрос священнику, который стоит в странной позе — подняв руки вверх по обе стороны лица и прикасаясь пальцами к вискам. Он почтительно отвечает. Взглянув на меня, она вдруг улыбается. Дотрагивается левой рукой, почти скрытой под слоями жира, до своей вагины, увлажняет пальцы ее содержимым, поднимает их к носу, потом что-то говорит мне на непонятном языке.

— Она чувствует, что ты одинок, — переводит виллак, пока я борюсь с тошнотой, глядя на существо, лежащее на кровати, — и предлагает свои соки, чтобы создать тебе супругу, какую пожелаешь.

— Нет, спасибо, — бормочу я, и мой желудок сводит при мысли, что придется иметь что-то общее с соками этого отвратительного существа.

— Эл, — с трудом произносит Ама. Ее лицо застыло, и я вижу, что ей стоит больших усилий сдерживаться. — Посмотри на пол у ее ног!

Я опускаю взгляд — до этого я смотрел только на Койю — и замечаю внизу массу цепей и замков. От моего взгляда под этой массой металла начинается движение, и на свет появляется человеческое лицо. Это мужчина. Его лицо в синяках и кровоподтеках, уши и нос отрезаны, но я узнаю его — это Капак Райми. Он выглядит так, словно не пригоден ни на что, кроме смерти.

Я протягиваю руку, чтобы успокоить Аму, боясь, что она нарушит приказ священника и навлечет на нас гнев этой гнусной твари.

— Со мной все в порядке, — говорит она, потом, прерывисто дыша, смотрит на Койю. — Попроси, чтобы она разрешила мне подойти к нему.

Я бросаю красноречивый взгляд на священника. Он что-то говорит своей королеве, та недовольно сопит, но великодушно машет рукой. Ама бросается к тому, любить которого она была создана.

— Капак? — Она со стоном отводит цепи от его лица. Он смотрит на нее правым глазом, левый выбит и висит на щеке, от чего он выглядит как покалеченная восковая фигура. — Капак, — зовет она снова, и слово превращается в рыдание.

Глаз Кардинала широко открывается.

— Ама? — хрипит он, и я вижу, что у него выбиты почти все зубы. Он поднимает руку, потом замирает, и рука бессильно падает вниз. — Нет, — с трудом произносит он, — это только призрак. Ловушка. Не может быть. Ты мертва.

— Нет, Капак, это я! — кричит она, хватая его руку и целуя окровавленные пальцы. — Они вернули меня назад. Они использовали меня как приманку, чтобы ты тогда спустился вниз, но теперь я по другую сторону. Мы пришли, чтобы…

— Ама, — поспешно встреваю я, — лучше не надо. Ему в его состоянии трудно говорить.

— Сейчас ему это делать проще, чем пару недель назад, — смеется виллак. — Мы отрезали ему язык. Он только недавно вырос снова. — Священник подходит к плачущей Аме и насмешливо смотрит на изувеченного Кардинала. — Он считал себя могущественнее нас. Думал, что, поскольку его нельзя убить, мы не сможем причинить ему вред. — Он наклоняется, хватает цепь и делает рывок. Райми вскрикивает от боли, и его единственный глаз раскрывается до предела. — Но он ошибся.

— Оставьте его! — кричит Ама, стремительно вскидывая руки, чтобы расцарапать виллаку лицо.

Но он предупреждает ее выпад, отбивая ее руки в сторону, и высвобождает цепь.

— Он забыл, что, если он доведен до края, за которым смерть, но не перешел на ту сторону, его тело можно восстановить, даже те части, которые были удалены. — Священник надменно смотрит на меня. — Мы держим его здесь со времени похищения, подвергая мучениям и нанося увечья. Каждый день мы выбираем различные части тела. Через некоторое время, когда покалеченная часть тела отрастает, мы возвращаемся к ней снова.