Иван Цацулин - Атомная крепость. Роман

- Что же сделали с ним? - спросил Борис Сахно.

- Ему отрубили голову и бросили ее на кучу голов, которые валялись на берегу Кызылсу. Голова путешественника долго отличалась от других своей белизной, пока солнце и ветер не сделали ее такой же черной, как и остальные. Путешествие Валиханова продолжалось десять с половиной месяцев, - закончил свой рассказ Лучинин. - Положение купца дало ему возможность изучить страну Алты-шаари, ее народ, собрать коллекции старинных книг и монет.

- Ну, теперь-то вся Центральная Азия изучена хорошо, - заметил Вадим.

- Вы не совсем правы, - возразил Ясный. - И лучшим тому доказательством может служить открытие всего несколько лет тому назад пика Победы, самого высокого в Тянь-Шане.

- Скажите, Степан Ильич, - обратился Сахно, - какой район Тянь-Шаня, на ваш взгляд, наименее исследован?

- Я думаю, что не ошибусь, если назову Центральный Тянь-Шань и особенно район, прилегающий к хребту Кок-шаал-тау. Правильно я говорю, Садык?

- Верно говоришь, профессор. Там… О! - и проводник, словно что-то вспомнив, умолк.

- Кок-шаал-тау… Это, кажется, самая восточая горная цепь Небесных гор? - сказал Ясный.

- Совершенно верно, это - граница с Китаем.

У входа в палатку показалась Женя.

- Степан Ильич, вас по рации вызывает погранотряд.

- Хорошо, иду. - Лучинин направился в палатку, где помешалась рация.

Замолкший было аппарат ожил и дробно застучал: точка - тире, точка - тире. Женя тихо читала: «Начальнику экспедиции Лучинину. Прошу немедленно остановиться на привал и дождаться прибытия посланных к вам из отряда майора Проценко с двумя пограничниками. Весьма важно. Полковник Харламов. Прием подтвердите». Снова заработала рация. Женя отвечала: «Будем ждать».

Лучинин вышел из палатки огорченный. Он сообщил о радиограмме только Ясному. Русаков же узнал о ней от Жени, с которой он успел подружиться.

Ночью спали, как обычно в экспедиции, - и крепко, и чутко. Перед рассветом на смену дежурному Русакову встал дюжий Борис Сахно.

Солнце золотым кругом поднялось над вечными снегами горных хребтов. Засверкал, заискрился четырехгранный Хан-Тенгри. Подгоняемые пронзительным ветром над близкими нагорьями плыли сизые, как дым, облака.

Участники экспедиции оставили свои спальные мешки, проделали гимнастические упражнения, выкупались и засели каждый за свое дело.

Солнце упорно шло на запад. Длинные тени легли на края сырта, громче зажурчал ручей - наступал уже вечер, когда со стороны ущелья появились всадники.

Майор Проценко оказался крупным мужчиной с несколько замкнутым выражением волевого лица. Сопровождали его сержант Глыбин и ефрейтор Акопян. После непродолжительной беседы с учеными Проценко передал Русакову письмо от Харламова и сказал, что ему надо поговорить с ним с глазу на глаз. Они отошли в сторону и уселись на берегу ручья.

Майор вынул из планшетки конверт и извлек из него фотокарточку размером с почтовую открытку.

- Что это? - спросил Русаков.

- А вот взгляните… - и майор подал ему снимок, с которого приветливо улыбался профессор Ясный.

- Я пока ничего не понимаю, - сказал Русаков, покусывая стебелек травы. - Объясните, откуда и зачем у вас эта фотография? Кто, где и когда сфотографировал Ясного?

Майор Проценко пояснил:

- Рядом с профессором снят один из его друзей, тоже ученый. А смутные контуры дальше - это фигуры людей, сидящих и лежащих на берегу речки. Как нам сообщили, снимок сделан незаметно, на даче приятеля профессора под Москвой, между станциями Болшево и Валентиновка. Они купались тогда в Клязьме.

- И когда это было? До или после того, как Ясный решил ехать в Тянь-Шань?

- После… Буквально накануне его отъезда.

- Откуда у вас этот снимок?

- Нам передали его из органов государственной безопасности. Его изъяли у одного субъекта, в прошлом связанного с басмачами, - пояснил Проценко. - Снимок прислан ему из Москвы заказной авиапочтой. Адрес и фамилия отправителя оказались вымышленными.

- Что же говорит в связи с этим ваш подозрительный субъект?

- Он якобы и понятия не имел, что в конверте находился этот снимок. К нему будто бы зашел знакомый и попросил передать профессору Ясному письмо, которое будет прислано из Москвы, но что он не мог этой просьбы выполнить потому, что получил письмо уже после того, как геологическая партия отправилась в горы. Все это, конечно, вранье, за исключением того, что письмо действительно пришло из Москвы уже после вашего отъезда из Пржевальска.

- Ну, и что вы думаете о назначении этого снимка? - спросил Русаков.

- Пока что можно только гадать… Возможно, с профессором Ясным хотят установить связь. Для чего? На этот вопрос ответить трудно. В условиях столицы сделать это было или трудно или нецелесообразно, но вот кому-то стало известно, что он отправляется в наши места, и вот вам - готов фотоснимок, который затем срочно отправляется сюда.

- Интересные соображения, - заметил Русаков.

- Конверт со снимком предназначается для человека, который не знает ученого в лицо, - продолжал майор.

- Но разве этот человек не мог бы и без снимка найти его здесь?

- Конечно, мог бы, - ответил Проценко. - Но ведь для этого он должен был разыскать его, кого-то спрашивать, искать встречи с ним и всем этим мог навлечь на себя подозрения.

Русаков задумчиво заговорил:

- Раз снимок не привезен из Москвы тем, кто должен был вступить с Ясным в контакт, а прислан для него авиапочтой, то или этот человек не из местных, или он выехал вслед за Ясным и его не успели снабдить вот этим фото в Москве. Но, по-моему, последнее обстоятельство отпадает - ведь в таком случае было бы проще показать Ясного кому-то в Москве, хоть на той же Клязьме. Впрочем, кто знает…

- Все это логично, - не мог не согласиться Проценко. - Начальник погранотряда и решил прислать меня сюда с пограничниками. Мы теперь не оставим вас до самого возвращения на Иссык-Куль.

- Профилактика, конечно, не мешает, - сказал Русаков, вспомнив излюбленное выражение полковника Соколова.

Проценко предупредил:

- Об истории с фото - Ясному ни слова.

- Понятно.

На следующий день задолго до рассвета экспедиция покинула место привала и направилась на северо-восток, по направлению к массиву Хан-Тенгри. Ущелья, горные долины, гребни скал… Роскошным многоцветным ковром раскинулись высокогорные альпийские луга. Радовали взор серебристые эдельвейсы. На далеких скалах мелькнули силуэты каких-то горных животных.

- Эх, свежего мяса бы! - с вожделением произнес Лучинин. - Архары, это скажу я вам - вещь! - и он выразительно прищелкнул языком. Неожиданно Садык сказал:

- Кочкары.

- Что? - не понял Вадим.

- Правильно, - поддержал проводника майор, - это не архары.