Юрий Бедзик - Великий день инков

Его голос задрожал от горя. Вытерев пот со лба, Сундстрём закрыл на мгновение глаза.

Чего-то он не договаривает. Великое открытие. Таинственная радиограмма. Загадочная судьба инков. Нет, этот чудак просто преувеличивает все. Подумать только: прилетел из Европы, узнав о радиограмме из сельвы. Начал собирать людей. Загнал себя до полусмерти, и вот теперь стоит в отчаянии, словно действительно решается судьба человечества.

А может, в той радиограмме кроется какой-то необычный, угрожающий смысл? Профессор Крутояр попросил показать ему радиограмму, она была напечатана в столичной французской газете мелко, петитом, на последней странице среди незначительных, второстепенных сообщений. Человечество явно не придавало значения истории смелого голландца: "Я, доктор Ван-Саунгейнлер, обращаюсь к совести и сердцу всех честных людей мира. Трагическая тайна сельвы раскрыта. У горы Комо на последней тропе инков совершено преступление. Массовый геноцид подтверждают факты. Человечество должно немедленно..."

На этом радиограмма обрывалась. Дальше шли полушутливые комментарии остроумного французского журналиста, потешающегося над призывом смелого голландца. Еще дальше стояло крикливое рекламное объявление некоей фирмы по производству зубных щеток.

Щетки были превыше всего!

Сундстрём взглянул на часы. Взял газету, сложил ее осторожно вчетверо, сунул в карман.

— Господин Сундстрём... — рука профессора Крутояра потянулась к газете. — Простите, там говорится о какой-то странной горе... Комо! Никогда не слышал...

— Вы не могли о ней услышать, профессор. Это старое индейское название.

— И вы думаете, что научное открытие Ван-Саунгейнлера под угрозой?

— Боюсь, что оно больше политическое, чем научное. В конце концов, под угрозой жизнь моего друга.

— Но история инков уходит в средневековье?

— На этом континенте, господин профессор, есть еще места, где до сих пор царит дух инквизиции, самый черный дух средневекового варварства.

Вдруг на ланчии заурчал мотор. Было видно, как по трапу поднимаются на борт пассажиры. Река переливалась солнечными блестками.

— Господин профессор... — Сундстрём явно колебался. Он хотел сказать последнее невероятно трудное слово и не решался. — Простите, господин профессор! Мое сердце наполнено тяжелой тревогой. Что случилось с Ван-Саунгейнлером? К чему он призывает всех честных людей? Что за преступление совершено у горы Комо? Только вы... вы, господин профессор, могли бы найти ответы на эти вопросы. На днях Голландская академия наук обратилась ко всем исследовательским экспедициям и частным лицам, которые находятся в районе верхнего Ориноко, с просьбой помочь в поисках Ван-Саунгейнлера. Читал, что вы закончили свою работу на Ориноко, вам пора отправляться дальше на юг. Но я знаю, профессор, что вы принадлежите к тем людям, которые не отрывают науку от справедливости, и для которых изменение маршрута... — он вдруг замолчал, его глаза встретились с напряженным, внимательным взглядом Крутояра. Желтая, сухая, как пергамент, рука потянулась в карман. Вынув газету, швед как-то нервно, торопливо сунул ее советском профессору. — Возьмите, может, она пригодится вам. Гора Комо — на юге, в далекой глуши сельвы. Она давно ждет мужественного сердца.

С реки тянет свежим ветром, над горизонтом черно громоздятся облака. Шумят, тревожно раскачиваются пальмы. Вдоль дороги, в порту срывается крик парохода. Крутояр смотрит вслед старому шведском ученому, медленно, широкой поступью поднимающемуся на палубу ланчии. Вспышки молнии падают на дальние леса, река сине горит холодным огнем.

"Там — гора Комо, — бьется в профессорской голове волнующая мысль. — Там загадочная тайна и дух инквизиции. Вечное проклятие континента ".

Маленькое суденышко "Голиаф", преодолевая течение, упорно продвигалось в верховья Ориноко, его деревянный корпус дрожал, скрипел, раскачивался. Иногда казалось, что суденышко не выдержит напора волн и рассыплется, как игрушечный кораблик, сделанный неумелой детской рукой.

Изредка "Голиафу" шли навстречу отдельные моторные баркасы, маленькие пароходики, резвые индейские пироги.

Солнце быстро катилось к горизонту, погружаясь во мглу. Ориноко текла величественно, спокойно. Однако ее покой был обманчив.

В последние дни сын Крутояра, Олесь, худенький пятнадцатилетний мальчишка в коротких штанишках и широкополой шляпе, замечал, что течение реки становилось все более безудержным, стремительным, а бурление — более неистовым.

Капитан Пабло рассказывал парню, как несколько лет назад в ужасающую глубину затянуло маленькое суденышко: катастрофа произошла совершенно внезапно, из экипажа не спаслась ни одна живая душа.

Река тяжело дышала, словно недовольный великан, которого сказочные силы вжали в тесное русло между заиленными берегами, покрытыми непроходимыми зарослями.

Олесь крепче вцепился в металлические перила. Гипнотическая сила воды приковала его взгляд.

И вдруг среди торжественной тишины раздалось бодрое и беззаботное:

Олесь будто очнулся от забытья. Это неугомонный географ Самсонов гуляет по палубе и напевает свои любимые песни. Отчаянно смелый, Илья ко всему подходит с одной меркой: храбрый ты человек или нет? Если не храбрый, то в его сердце не найдешь ни малейшего расположения.

— Что загрустил, капитан дальнего плавания? — крикнул молодой географ Олесю, подходя к нему. Увидев, что на его голос с интересом высунулся из рубки капитан Пабло, Илья, лихо вскочив, сел на перила.

— Сеньор! — переполошился капитан. — Упадете в реку! Храни вас святая мадонна!

Самсонов повернул к капитану загоревшее лицо и, щурясь под ласковыми лучами заходящего солнца, бросил ему задорный припев:

Капитан Пабло махнул рукой. Что ему скажешь, этому диковатому сеньору, когда он не понимает ни одного испанского слова. Капитан Пабло в душе глубоко уважал Самсонова, хотя, собственно, и к другим членам экспедиции относился с почтительной привязанностью. Но Илья Самсонов пробуждал в сердце старика особую симпатию. Веселый мальчишка, умеющий так беззаботно петь песни и смешить всех, — незаурядный ученый. Профессор Крутояр как-то сказал капитану Пабло, что Самсонов — весьма уважаемый у себя на родине географ. Он знает очень много и об их маленькой республике. "Что русских здесь интересует? — удивлялся капитан. — И зачем им было забираться в эти глухие дебри? Только для того, чтобы убедиться еще раз, что бурная Касикьяре вытекает из Ориноко, а гордая и непокоренная Карони, вся перегороженная порогами и скалами, наоборот, впадает в Ориноко? Или может, они прибыли сюда, чтобы собирать насекомых и зарисовывать в свои альбомы гордые пальмы асаи? "