Юрий Бедзик - Великий день инков

— С этим я согласен, профессор, — ворчит задыхающимся голосом врач.

— Почему же эти идиоты в полицейских мундирах пытались помешать нашему продвижению в верховья Ориноко? Почему поп запугивает капитана Пабло? Вы помните, Кирилл Трофимович, Сьюдад-Боливар? Наш кораблик встретили в порту чуть ли не с триумфальными почестями. А сколько теплых слов мы там услышали. Нас водили по всему городу, нас чествовали подарками. Вот, мол, как любят и уважают здесь советских людей. И вдруг — полицейские угрозы!

— Нет, совсем не "вдруг", дорогой профессор, — улыбнулся устало Бунч. — Когда мэр узнал, что мы собираемся искать Ван-Саунгейнлера, то сразу же изменил свое отношение к нам. Не в его власти запретить это путешествие, но я видел, что он готов был съесть нас вместе с потрохами.

Да, это была правда. История Ван-Саунгейнлера таила в себе что-то необычное, противоречивое. Крутояру припомнились сообщения, которые он читал раньше в газетах о банкете, устроенном Батисом во дворце Мирафльорес в честь "мужественного человека и друга", о награждении голландца высшим орденом республики. Кажется, президент Батис и голландец были старыми знакомыми, их объединяли какие-то особые связи еще со времен минувшей войны. Генерал Батис даже гордился тем, что ему пришлось встретиться в Лондоне с Саунгейнлером, и теперь охотно приглашал его в свой родной дом. Но то, что было когда-то, никак вязалось с сегодняшним днем​​...

Под тент зашли Самсонов и Олесь.

— Уважаемые господа, — сказал, как всегда, в шутку молодой географ, — вижу, вы заняты решением великих мировых проблем. Не забывайте, что мир, как это утверждает один милый, курносый философ, — Самсонов хитро улыбается Олесю — материален во всех его проявлениях. Значит, для поддержания его материального существования не пополнить ли нам свои желудки самыми материальными предметами питания? Кто за это, прошу голосовать!

— Я обеими руками и ногами за! — вдруг повеселел Бунч и поднялся с кресла. — Уважаемый профессор, прошу к столу. Мне кажется, что за обедом мы избавимся от всех наших сомнений.

Толстое тело Бунча, покачиваясь, поплыло в каюту.

Темная, тропическая ночь упала над рекой. "Голиаф" шел с замедленной скоростью. Мелко дрожала палуба. Мотор глухо бубнил в трюме. За бортом шуршали волны. Вокруг фонаря, висевшего под тентом, водила хоровод мошкара. Большие жуки, будто ласточки, возникали из тьмы и бились о горячее стекло.

Олесь поднялся в капитанскую рубку.

— Позвольте спросить вас, кабальеро? — обратился он к капитану Пабло, четко произнося испанские слова.

— Я слушаю, сеньор, — сказал капитан, кося взгляд на Олеся.

Парню хотелось спросить обо всем, что слышал от отца и Бунча, а также от матросов на пристанях. Но, стоя возле большого руля, он почему-то потерял свои мысли. Пол под ним ритмично поскрипывал, слегка бренчало стекло.

— Скажите, кабальеро, что такое «баранко»? — выпалил наконец парень первый вопрос, который ему пришло на ум. — Местные жители так часто говорят о страшных баранко.

Добродушный капитан Пабло, придерживая левой рукой руль, достает короткую трубку, зажигает ее и начинает рассказывать. Баранко хорошо запомнился капитану Пабло. Еще когда он ездил по Рио-Негро и возил оружие для генерала Матаразо... Эх, генерал Матаразо! Лучше не вспоминать тех времен. Тогда Пабло имел свой корабль и мог послужить хорошим сеньорам, не склонявшим головы перед высокомерными иностранцами. В своем трюме Пабло возил для генерала такие вещи, при вспоминании о которых еще и теперь у него мороз по коже ходит. Конечно, сеньор Олесь не будет болтать о том, что услышал, потому что за это не гладят по голове. Так вот, о баранко. Этим словом индейцы называют жестокий поединок между рекой и берегом, между водой и землей. Когда разъяренная земля, не в силах сдержать гнев, который наполняет ее грудь, падает на воду, и когда грохот катится по реке такой, что, кажется, наступил конец света, это и есть баранко. В такие часы индейцы фанатично молятся, потому что вода может разгневаться и пойти на их поселения и хижины. Глупые индейцы! Капитан Пабло знает, что это за штука — баранко! Просто река подмывает берег, и грунт обваливается в воду. Какие тогда волны вздымаются вокруг! Беда кораблю, что попадет в баранко...

Капитан тяжелой рукой круто повернул руль. Корабль резко качнуло в сторону. Темная полоса леса закачалась перед окном рубки.

— Простите, сеньор, — сказал Пабло, — на этой реке нужно хорошо следить. Чуть не попали в водоворот...

На берегах иногда вспыхивали отдельные огоньки. В темных лесных чащах, что, казалось, вырастали прямо из воды, иногда слышался истерический крик. Крик в вечерних сумерках был ужасный — словно прожорливый хищник рвал несчастную жертву, и она, умирая, наполняла воздух предсмертным ревом.

— Не пугайтесь, сеньор, — успокоил Олеся Пабло. — Это мать-луна. Обычная обезьяна, но дьявольски плохое животное. Пусть защитит от нее путешественников святая мадонна. Когда услышишь среди ночи мать-луну, то готов бежать куда глаза глядят. Нет ничего страшнее, чем ночью оказаться в этом треклятом тропическом лесу. Бог создал сельву для того, чтобы наказать человека. Хорошие люди здесь быстро умирают, потому что сельва не принимает их к себе. — В голосе капитана теперь уже звучала мрачная торжественность, словно он говорил о чем-то пережитом им самим.

Капитан Пабло, тихий, строгий, рассказывал о том, как жестоко мстит сельва тем, кто решается посягнуть на ее извечные тайны, сколько крови и пота стоит каждый отвоеванный у нее клочок земли. Он вспоминал о бедных поселках добытчиков каучука, о диких индейских племенах, о страшных людях-мачо, людях-богах, людях-убийцах, перед которыми в паническом страхе склонялась даже жестокая сельва, потому что люди-мачо не знали ни бога, ни совести, ни сожаления. Это преступники, сбежавшие из каторжных тюрем, убийцы, приговоренные к смертной казни, которым удалось вырваться на волю, авантюристы и пьяницы. Они бежали в сельву и сеяли там страх и смерть. Даже правительство боялось мачо. Полицейские хотели пить с бандитами виски, а не защищать от них законы республики.

— Наши полицейские сами совершают преступления, как самые страшные бандиты, — грустно вздохнул Пабло. — Вы еще услышите имя Черного Себастьяна. У меня на голове меньше седых волос, чем на его черной совести убитых людей. И что же? Он уважаемый полицейский комиссар округа, гроза и сила. Владельцы гасиенде дружат с ним. Для них он — своя рука. Себастьян держит в повиновении бедных пеонов, не дает поднять головы несчастным каучеро, натравливает одни индейские племена на другие и, уверяю вас, имеет на этом хорошую выгоду. Индейцы говорят, что он водится со злым духом Курукира. О, не дай бог встать на его пути.