Марджери Аллингем - Английский детектив. Лучшее

— Дальше все ясно, — сказал Питер. — Придя в себя после потрясения, он признал бы, что ваше произведение — вершина академического реализма.

— Я надеюсь, — промолвил мистер О’Халлоран, — что мне все же удастся провести это представление так, как задумывалось. — Он посмотрел на Питера, и тот ответил:

— Я тоже на это искренне надеюсь. Еще я надеюсь на то, что у вашего дяди крепкое сердце. Но могу ли я тем временем позвать и успокоить моего несчастного полицейского? Его подозревают в том, что он находился на дежурстве в пьяном виде. Это может стоить ему продвижения по службе.

— Боже мой! — воскликнул молодой художник. — Это не должно случиться. Конечно, зовите его.

Самым сложным оказалось заставить констебля Берта узнать при дневном свете то, что он видел ночью через щель в двери. Когда ему показали набор холстов с нарисованными, причудливо деформированными и укороченными предметами и фигурами, он ничего не понял. Только после того, как конструкцию собрали и осветили надлежащим образом в занавешенной студии, он в конце концов согласился, что видел именно эту картинку.

— Чудеса, да и только, — сказал он. — Прямо как на представлении Маскелина и Деванта. [40] Знаменитые английские фокусники. Хотел бы я, чтобы это сержант увидел.

— Заманите его как-нибудь сюда завтра вечером, — предложил О’Халлоран. — Пусть он будет охранять моего дядю. Вы, — он повернулся к Питеру, — вы, кажется, знаете подход к полицейским. Может, вам удастся его сюда направить? У вас изображать голодного несчастного бродягу получается не хуже меня. Что скажете?

— Не знаю, — ответил Питер. — Вообще-то этот костюм меня порядком раздражает. К тому же, заслуживает ли такого несчастный полицейский? С академиком делайте, что хотите, но когда речь заходит о блюстителе закона… Черт возьми! Я семейный человек, должно же у меня быть хоть какое-то чувство ответственности.

Алан Александр Милн родился 18 января 1882 года в Лондоне. Учась в кембриджском Тринити-колледже, он редактировал студенческий журнал «Гоанта». Закончив обучение в 1903 году, он вернулся в Лондон и стал работать журналистом, но успех к нему пришел только в 1906, после того как ему предложили пост ассистента редактора журнала «Панч». В 1913 году он женился на Дороти де Селинкурт, а в 1915 году вступил в Королевский Уорикширский полк. Еще до окончания службы в армии Милн получил признание как талантливый писатель, что позволило ему после отставки полностью заняться литературным трудом. Несмотря на то, что Милна знают в первую очередь как автора Винни-Пуха, его произведения, написанные в жанре детектива, тоже заслуживают внимания. Знаменитый американский критик Александр Вулкотт назвал его «Тайну Красного дома» одним из лучших в истории детективным романом.

Мистер Седрик Уэйзерстон из адвокатской конторы «Уэйзерстон и Ривз», крупный мужчина, в свои сорок выглядевший еще достаточно молодо, сидел у себя в кабинете за рабочим столом и увлеченно орудовал вязальными спицами. Вообще-то вязал он неважно, но очень гордился тем фактом, что сумел овладеть этим искусством. Вязать он научился в плену, когда в 1917 году, в первый раз попав на передовую, угодил прямиком в немецкий окоп. С годами обстоятельства его пленения тоже каким-то удивительным образом превратились в предмет гордости. Ему очень нравилось начинать предложения словами: «Помню, когда я был в плену в Хольцминдене…» Когда ему сообщили, что пришел клиент, он положил клубок шерстяных ниток, спицы и незаконченный носок в верхний левый ящик стола, пригладил ладонями волосы и стал ждать, пока к нему приведут посетителя.

— Сэр Вернон Филмер.

Мистер Уэйзерстон поднялся, чтобы пожать руку одному из своих лучших клиентов.

— Рад видеть вас, сэр Вернон. Не часто вы к нам заглядываете. Надеюсь, ничего не стряслось?

Глядя на сэра Вернона, трудно было сказать, что его также радует эта встреча. Высокий светловолосый мужчина с холодными светло-голубыми глазами, выступающим носом и небольшим строгим ртом был одним из тех прирожденных политиков, которые всегда оказываются в нужном месте, когда раздают правительственные посты. Если бы на Новый год присваивались десять рыцарских званий за то, что можно назвать, пожалуй, только «государственной службой», и, выбрав девять имен, стали бы решать, кому присудить десятое, о нем бы наверняка вспомнили в первую очередь.

— Сигарету?

Сэр Вернон ответил отрицательным жестом. Мистер Уэйзерстон закурил сам и откинулся на спинку кресла, не забыв сложить перед собой руки домиком.

— Меня шантажируют, — сказал сэр Вернон.

— Боже мой, с этим нужно что-то делать, — произнес мистер Уэйзерстон, скрыв за подчеркнуто спокойным тоном почти все чувства, которые он испытывал в ту минуту. И удивление было самым слабым из них, ибо он не испытывал любви к политикам.

— За этим я и пришел к вам.

Мистер Уэйзерстон сконструировал в уме несколько предложений, пока не подобрал подходящее.

— Шантаж, — деликатно начал он, — предполагает наличие неких совершенных в прошлом или же предполагаемых неблаговидных действий. Действия эти могут быть направлены против закона, против нравственности и против социальных устоев. В вашем случае, очевидно, можно добавить политическую подоплеку. Действия какой категории или каких категорий могут оказаться обнародованы, сэр Вернон?

— Законной, — прямо ответил сэр Вернон и натянутым голосом добавил: — Моя совесть абсолютно чиста.

«Да, да, — подумал мистер Уэйзерстон, — совесть-то ваша, наверное, уже давно вышколена и закалена».

— Говоря точнее, сэр Вернон, шантажист угрожает сделать достоянием гласности какие-то ваши действия, которые с точки зрения закона считаются наказуемыми?

— Да. Говоря еще точнее, если правда всплывет сейчас, против меня может быть выдвинуто обвинение, но это не означает, что меня обязательно арестуют. Я даже думаю, что сейчас это вовсе исключено.

— Когда это произошло?

— Почти тридцать лет назад… А именно — в 1909 году.

— То есть сейчас речь идет о социальных и политических последствиях?

— Это очевидно. Хотя в то время они тоже были, и немалые. Вам не кажется, что мне стоит рассказать вам об этом?

Мистер Уэйзерстон поспешно вскинул руку. До сих пор ему ни разу не приходилось сталкиваться с делами о шантаже, и мысль о том, что ему придется заниматься каким-то, судя по всему, старым нераскрытым преступлением, его не обрадовала. Он напряг память, пытаясь припомнить 1909 год и какие-нибудь беззакония, в которых мог участвовать сэр Вернон, тогда двадцатидвухлетний молодой человек, но, поскольку в то время он сам был двенадцатилетним мальчиком, ему ничего не вспомнилось.