Макс Фрай - Сновидения Ехо

– Интрига века, – невольно улыбнулся я.

– Просто один из множества крошечных шагов, которые необходимо сделать. Каждый день – какой-нибудь новый шаг. Похоже на работу учителя начальной школы, согласен. Но иначе нельзя.

– Ты очень крутой учитель начальной школы, – сказал я. – Это я как многократная жертва твоей педагогической системы готов подтвердить. Повезло твоим Магистрам! Ну и мне тоже грех жаловаться. И не испепеляй меня пламенным взором, я уже ухожу.

И ушел. Темный Путь имеет еще и те преимущества, что в коридоре ни с кем не столкнешься. Как будто и не приходил никогда.

В гостиной Мохнатого дома, куда я отправился просто, чтобы не раздумывать полчаса, где именно хочу сейчас оказаться, было совершенно безлюдно. И бессобачно. И бескошечно. То есть вообще никого. Зато на столе стоял кувшин с камрой, а на столе – три кружки, все до единой чистые. Все это настолько нехарактерно для моей гостиной в любое время суток, что впору задуматься, не начались ли у меня галлюцинации – от чангайского черного варенья, например.

Но я человек практичный. Когда мне мерещатся столь приятные вещи, как пустая гостиная и отличная свежая камра, буду галлюцинировать, пока все не выпью. И только потом позову на помощь, если к тому времени само не пройдет.

Вот и сейчас я удобно устроился в кресле, налил себе полную кружку камры, закурил и решил, что самое время собраться с мыслями. И понять, чего я хочу – ладно, не от жизни в целом, а от своих новых знакомых, урдерских трактирщиков. Например, выяснить, сколько родственников мужского пола у них на сегодняшний день имеется в наличии, расспросить о каждом; Ди и его сестра производят впечатление откровенных людей, вряд ли откажутся удовлетворить мое любопытство. И может быть, тогда круговерть разноцветных лиц…

– Привет, – сказала Меламори.

Она стояла на пороге гостиной и выглядела довольно мрачной. И это, конечно, оказалось для меня гораздо важнее, чем все разноцветные лица, вместе взятые. Примерно как падающий на голову потолок – в первый же миг забываешь, что у тебя были еще какие-то проблемы.

Но виду я, конечно, не подал. Долгие годы знакомства с леди Меламори сделали меня титаном духа и почти сносным актером. По крайней мере, мне хотелось бы верить, что это так.

Вот и сейчас я приветливо улыбнулся и сказал:

– Здорово ты угадала, что я дома. Всего пару минут тут сижу.

– Да я не то чтобы угадала, – вздохнула она. – Шла мимо и случайно сюда свернула. Просто по инерции. Сама не знаю зачем. Дурацкий сегодня день. Как начался с огромной очереди к пророку, так и… Ну чего ты так на меня смотришь? К нему действительно была невообразимая очередь.

– Не сомневаюсь, – кивнул я. – Сам там вчера был, своими глазами видел гигантскую толпу возле этой грешной палатки. Нам с Нумминорихом минут пять ждать пришлось, если не все семь. Совершенно невыносимо! Очень хорошо понимаю любого, кто не способен так долго томиться ради какого-то дурацкого, никому не интересного пророчества. А вот чего я не понимаю, так это с чего ты вдруг решила, будто я стану силой выколачивать из тебя подробности разговора с Магистром Хонной? Не хочешь рассказывать, что за правду от него услышала – имеешь полное право. Я перебьюсь.

– Тебе что, неинтересно? – взвилась Меламори. От возмущения она сразу забыла, что должна бы, по идее, отстаивать свою версию о гигантской очереди, вставшей между нею и Правдивым Пророком.

Один – ноль в мою пользу. Или даже тысяча и один – ноль. Но я не стал использовать это преимущество. Честно сказал:

– Мне так интересно, что больше ни о чем толком думать не могу. Но мое любопытство – это неважно. По крайней мере, не настолько важно, чтобы любой ценой добиваться правдивого ответа. И даже не настолько, чтобы на тебя обижаться. Не хочешь – не говори. Я бы дорого дал за твердую уверенность, что так называемая «вся правда» не лишила твою жизнь смысла – того, что кажется тебе смыслом прямо сейчас. Но и на этот вопрос ты отвечать не обязана. Не факт, что я на твоем месте стал бы. Совсем не факт.

– А я пока сама не понимаю, лишила или не лишила, – внезапно призналась Меламори. Села на подлокотник моего кресла. Спросила: – Камрой поделишься?

– Разумеется, нет, – ответил я, протягивая ей полную кружку. – Щедростью я никогда не отличался, ты знаешь.

Меламори почти улыбнулась, но на полдороге передумала и снова помрачнела.

– «Зря ты не доучилась у арварохских буривухов, из тебя мог бы выйти большой толк», – сказала она. – Вот и вся правда обо мне, сэр Макс. И ведь не то чтобы я сама ее не знала. Просто надеялась, что это не очень важно. Не настолько непоправимо. Не полный тупик.

– Ну, непоправимым это обстоятельство назвать довольно сложно, – заметил я. – Тупиком – тем более. Скорее наоборот. Тебе внезапно человеческим голосом сказали, как надо действовать. Не самый простой путь, но это гораздо лучше, чем вовсе никакого.

– Это гораздо труднее, чем никакого, – откликнулась она. – А ведь могла бы жить здесь, рядом с тобой долго и счастливо. Превращаться в очередное чудовище всякий раз, когда снова покажется, что чего-то не хватает. Считать, будто все это и есть моя судьба. Хорошая, грех жаловаться. Да мне бы и в голову не пришло! А теперь… Что мне делать теперь?!

– Не думаю, что ты должна решить это прямо сейчас, – мягко сказал я. – Всегда можно дать себе еще один день на раздумья. Или год, или даже несколько лет. Человек имеет право откладывать трудное решение до тех пор, пока оно не примет себя само, и какой-то из вариантов не станет единственным, а все остальные – совершенно неприемлемыми.

– Как же плохо ты меня, оказывается, знаешь, – улыбнулась Меламори. – Мои решения никогда не принимают себя сами. Это могу сделать только я, предварительно получив от судьбы по голове – раз двести, как минимум. Потому что тянуть я могу не годами – столетиями. И даже тысячелетиями, если, конечно, столько проживу. И все это время будет невыносимо – мне и рядом со мной.

– Ничего, – пообещал я, – переживу.

– Знаю. И это хуже всего.

Я не стал спрашивать, с какой стати хуже. Сам знал, что она совершенно права.

Спросил:

– Если я запрещу тебе возвращаться к арварохским буривухам, это поможет? В смысле тебе будет проще сделать это мне назло?

Меламори задумалась.

– Не уверена, – наконец сказала она. – Возможно, окажется, что я настолько тобой дорожу, что послушаюсь. Такой риск определенно есть.

– Какой ужас, – усмехнулся я. – Никакой от меня пользы, один только вред.

– Да не то чтобы только вред. Но у тебя действительно есть два очень серьезных недостатка.

– Как, всего два?

– Серьезных – два. А все остальные не имеют значения. В смысле все равно ничего не меняют.